Автор: Сергей Намятов, школа № 17, г. Полевской, Свердловская область
Научный руководитель: Людмила Сергеевна Панфилова
«По ту сторону правды…»
Для меня и большинства моих сверстников советская эпоха – уже далекий и, пожалуй, не всегда понятный период в истории страны.
Поэтому замечательно, что рядом с нами еще много живых свидетелей прошлого, которые могут подробно рассказать об интересных фактах, могут привести любопытные и характерные эпизоды, относящиеся к советскому периоду в биографии государства.
Если вспомнить строки популярных советских песен: «Эх, хорошо в стране советской жить!» или «Я другой такой страны не знаю, где так вольно дышит человек!», звучавших повсюду, то все они кажутся мне прекрасной былью о сказочном государстве, где «человек проходит, как хозяин, необъятной Родины своей!»
Но действительно ли советская эпоха, если рассматривать ее с исторической точки зрения, может быть обозначена восторженным восклицательным знаком? И так ли уж замечательна была жизнь в этой лучшей стране мира, каковой долгое время считали ее многие граждане?
Чтобы ответить на эти вопросы, я по крупицам собирал сведения о советском этапе истории страны в государственных и личных архивах, в периодических изданиях и материалах школьных музеев, а главное – выявлял их в ходе откровенных воспоминаний свидетелей, жителей моего родного города Полевского. В центре моего исследования – обычные люди. Люди, каких было много и в моем городе, и за тысячи километров от него.
«Горькая память, словно сторож у дверей истории…»
Для начала своего, как мне кажется, непредвзятого исследования я отобрал из фондов школьных музеев нашего города несколько учебников и книг советского времени и попытался проанализировать их содержание, сравнив взгляды авторов с точкой зрения людей, в чьей памяти еще сохранились реальные ощущения советского периода жизни.
Всё, что я узнаю, заставляет меня думать, что и авторы книг и учебников, исполняющие социальный заказ, и мои респонденты, воспитанные под влиянием определенной идеологии, полностью зависели от жесткой политической системы, в которой жили.
Одна из моих респонденток, 82-летняя Людмила Ивановна Хенкина, директор школы с многолетним стажем, рассказала мне следующее: несмотря на то, что царская Россия в 1913 году достигла наибольшего расцвета в своем развитии, в книгах и на плакатах в годы ее детства дореволюционная Россия представала перед школьниками лапотной деревней, населенной забитыми мужиками. А еще – страной, где правили спесивые дворяне да хамовитые в рубахах в крупный горошек, как их изображали на картинках, кулаки-мироеды. Страной, где трудами безграмотного работного люда заводов и фабрик, рудников и шахт пользовались лишь толстобрюхие буржуи в цилиндрах. Читаю в Учебном пособие по Конституции СССР для 7 класса (М.: Учпедгиз, 1936) цитату из Сталина: «У них, у капиталистов, ухудшение материального положения трудящихся, снижение заработной платы рабочих и рост безработных. У нас, в СССР, подъем материального положения трудящихся, повышение заработной платы рабочих и сокращение безработицы». Слова не подкрепляются никакими цифрами – судя по всему, народ обязан верить, что всё, сказанное вождем, – реальный факт!
Руководитель музея моей школы, 76-летняя Лия Александровна Плюснина, объяснила мне: «Для нас в те годы было свято только то, что завоевано и установлено Октябрем, декретами Советской власти и стояло по эту сторону революции». Школьники, как, впрочем, и многие взрослые, фанатично верили своим кумирам.
Но, как откровенно призналась мне моя собеседница, позже, когда она повзрослела и начала понимать всю правду о предательстве, лжи и политическом фанатизме периода сталинизма, народные любимцы показались ей уже не столь привлекательными, какими выглядели раньше.
Воинствующий атеизм. «Серпом – по Христу, молотом – по Кресту…»
Очень заинтересовала меня статья Учебного пособия по Конституции СССР о свободе совести. Она оказалась не просто противоречивой, но и саморазоблачающей. В ней говорится, что «Советская власть декретом от 5 февраля 1918 года провозгласила свободу совести и отменила всякие ограничения, связанные с религией». И люди тому верили: у широких слоев населения в то время еще не было осознания бесповоротности событий, которые принесла грянувшая социалистическая революция.
Наш Полевской приход перед Октябрьской революцией насчитывал почти 5 тысяч верующих, службу несли два священника, дьякон и два псаломщика. Однако после революции тем же декретом от 5 февраля 1918 года Советская власть, рассматривая историю государственно-церковных отношений исключительно с антирелигиозных позиций, отделила школу от церкви, беспощадно ударила по верующим, лишив их права свободно воспитывать своих детей в духе православной или иной веры. Хотя в пособии для семиклассников пишется, что власть не только не преследует верующих граждан, но и «защищает их от гонений за религиозные воззрения», на самом деле, всё было по-другому. На повестке дня стоял провозглашенный большевиками воинствующий атеизм.
Протоиерей Сергий Рыбчак рассказал мне, что произошло с находившимся в нашем городе Петро-Павловским храмом.
Из его рассказа я понял, что участь Петро-Павловского храма была такой же гибельной, как и многих других храмов России, – его полностью разграбили и уничтожили, сняв церковные колокола и разрушив позолоченные купола. Судьба же большинства священнослужителей ничем не отличалась от судеб других неугодных новой власти граждан того времени: аресты, тюрьмы и лагеря – таким был их удел.
В ходе исследования я познакомился с Фаиной Петровной Кулаковой, которая в 1962–1964 годы работала в школе пионервожатой и сохранила четыре довольно объемных тетради в коленкоровом переплете с записями с ежегодных областных курсов вожатых. Было интересно рассматривать эти пожелтевшие страницы и читать строки, написанные много лет назад. Они еще раз подтвердили мое мнение, что советские школьники подвергались тщательной атеистической «обработке» – подробные курсовые записи Фаины Петровны свидетельствуют о целенаправленной работе педагогов по атеистическому воспитанию детей в пионерской дружине. Вот взятые мною из тетради некоторые темы бесед с учениками тех лет: «Борьба с религиозным прошлым», «Отрицание Бога», «Воспитание воинствующих атеистов» и т. п.
По словам Кулаковой, в школах организовывались кружки юных атеистов, шли просмотры антирелигиозных фильмов, размещались плакаты типа «Пионер, смело борись с религией!» и др.
Учителя и пионервожатые заставляли детей заполнять анкеты, чтобы выявить отношение их родителей к религии, организовывали встречи с людьми, порвавшими с церковью. В музее нашей школы я отыскал книжечку «Спутник атеиста» за 1962 год и в ней увидел подборку статей под рубрикой «Мы порвали с Богом».
По-своему типична для советского периода история упомянутого Петро-Павловского храма. В период Великой Отечественной войны его здание перестроили – там некоторое время находились инструментальные мастерские механического завода. После переезда мастерских в новые корпуса станки, стоявшие в храме, выворачивали прямо с кусками бетона, в который они были залиты при установке. Церковное здание при подобном варварском отношении пошло трещинами. В 1961 году освободившиеся помещения храма передали под местный автовокзал.
Очевидцы рассказывали, что во время ремонта здания церкви под автовокзал православные фрески пытались забеливать, но они все время проступали сквозь известь. Тогда строители вырубили их кирками, ободрали стены и покрыли их толстым слоем краски. Здание кое-как отремонтировали, в одном из его приделов оборудовали кочегарку, в другом – диспетчерскую и кассу. А ведь именно с этого храма начиналась церковная жизнь Полевского, и с его официальным закрытием она искусственно была прекращена на 50 лет. Но старожилы говорят, что духовные верования моих земляков не прервались – просто они на многие годы переместились в подполье: немало людей по-прежнему сохраняли в душе православную веру.
Старейшая жительница нашего города Галина Федоровна Шахмина поделилась со мной такими воспоминаниями: «Рождество и пасху мы отмечали каждый год, пели церковные славославия Христу. Собирались тайно и потихоньку сами совершали молебны. Незнакомым людям об этом не рассказывали: время было безбожное – за такие дела запросто можно было лишиться работы».
Еще одна полевчанка, Мария Прокопьевна Андреева, рассказала, что когда однажды воспитательница детского сада увидела на детях Андреевой нательные крестики, то вызвала Марию Прокопьевну к себе и потребовала немедленно снять крестики. «Мне ничего другого не оставалось, как тут же подчиниться», – с горечью и обидой заключила моя собеседница.
Автовокзал в здании церкви просуществовал до конца 1980-х годов. Потом началось возрождение церковной жизни в Полевском и горожане принялись за восстановление Петро-Павловского храма, который, несмотря на тяжелые исторические перипетии, сохранился, был отреставрирован и вновь действует.
Советское судопроизводство. «В условиях неочевидности…»
В том же Учебном пособии по Конституции СССР для 7 класса в статье под названием «Советский суд и его задачи» говорится, что суд необходим советскому государству для борьбы с врагами.
В ту пору людям внушали: страна кишит шпионами, диверсантами и террористами. Враги народа организуют на производствах, в колхозах, артелях диверсии и террористические акты, готовятся убить товарища Сталина. Так говорили. На самом же деле простые граждане страны многого не знали и не понимали – всё исходящее от высшего партийного начальства считалось безоговорочно законным.
Приведу пример о «справедливости» суда в Стране Советов не из учебника, а из реальной жизни Леонида Александровича Голубева, бывшего директора средней школы № 3 города Полевского. В 30-е годы дед Леонида Голубева был объявлен кулаком, и всю его семью насильно сослали в Сибирь, где взрослые и дети вдосталь хлебнули лиха.
19-летнего Леонида Голубева арестовали якобы за поджог детского дома, в котором он работал. Только через год Леонид Александрович был оправдан, как было сказано в решении суда, «в условиях неочевидности совершения преступления». Реабилитировали же Голубева, как и большинство его сограждан, лишь спустя много лет.
В том же учебном пособии разъясняется, что советский суд был крайне необходим «для обеспечения среди трудящихся новой социалистической дисциплины». Затем приводятся примеры того, как за неявку на работу без уважительной причины, за самовольный уход с работы, за выпуск недоброкачественной продукции и т. д. и т. п. граждан Страны Советов следует судить и приговаривать к исправительно-трудовым работам или тюремному заключению на различные сроки. По моему мнению, по этой статье запросто могли осудить кого угодно.
Например, от бывшего учителя физкультуры средней школы № 17 Геннадия Васильевича Гилева я узнал о подобном случае в судьбе его двоюродной сестры: вместе с другими девчатами 18-летняя Зинаида Новикова работала на рубке пихтового лапника для завода, который занимался выгонкой пихтового масла. Труд с утренней зари до темной ночи, голод, холод, болезни. После смерти отца и матери Зина решила бросить работу и с помощью добрых людей уехать из Богом проклятых мест. Но нашлась «доброжелательница» и донесла властям – девушку схватили, осудили и этапировали в ссылку, где ее ждала непосильная, каторжная работа на лесоповале. Полагаю, именно таким образом власти заботились об обеспечении среди трудящихся «новой социалистической дисциплины».
В пособии я прочитал, что советский суд сурово наказывает граждан страны «за хищение государственной собственности».
Мои респонденты привели мне немало примеров вовсе незначительных по нынешним меркам «хищений государственной собственности», за которые люди, тем не менее, жестоко карались судом.
Появился даже закон «о трех колосках», в котором говорилось, что каждого пойманного с горстью колхозного хлеба ждет суровая кара, так как воровство зерна – это «антисоветское действие».
По словам моего научного руководителя, нередко измученные матери прятали в подгиб юбки зернышки с уже убранного поля, чтоб ребятишкам принести. Их осматривали, находили спрятанное, вытряхивали и отправляли «виновных» под суд.
Вот воспоминания В. В. Винайкиной, жительницы нашего города: «В 1944 году мою маму посадили в тюрьму на три года за то, что она принесла с колхозного поля две горстки зерна, чтобы накормить детей. Я осталась одна с младшей сестрой и братьями, пришлось пойти работать, так как я была самая старшая. Жили в бараке, бедно, кушать было нечего, ходили в поле собирать мерзлую картошку».
Другая жительница Полевского, С. А. Сиялова, тоже помнит: осталась женщина с четырьмя детьми без мужа – он на войне погиб. Четырьмя! В голодный год. Женщина и унесла несколько клубней. Ее арестовали. Мать четверых малолетних детей получила 7 лет заключения. По году тюрьмы за каждый клубень!
И люди покорно подчинялись этой бесчеловечной политике «великого вождя всех времен и народов»! Многие даже не осознавали, что происходит в стране.
Вспоминает Полищук Вера Петровна, бывший учитель истории школы поселка Станционный-Полевской: «Мне было 9 лет, когда умер Иосиф Сталин. Наша семья проживала недалеко от железнодорожного вокзала, и я помню, как в день похорон вождя с раннего утра и потом в течение целого дня до нашего дома доносились не прекращающиеся паровозные гудки. Папа был на работе. Мой пятилетний братишка капризничал и все просил, чтобы его „покатали на паровозике”. Бабушка и мама слушали радио и громко рыдали, причитая: „Как же мы теперь будем жить?!”»
Слушая эти воспоминания, я подумал, что тогда, в условиях тоталитарного государства, многие граждане Страны Советов жили вечными несмышленышами при мудром «отце народов», который все за всех решал. Знамя его побед над собственным народом в те времена было окрашено в цвета величия и непогрешимой святости.
Вера Петровна продолжала свой рассказ: «Помню, что только дедушка, казалось, никак не реагировал на происходящее: прислонившись к печи, сидел бледный и молчаливый. Но потом тайком быстро перекрестился и прошептал: „Слава Богу, отмучились!..”
Став старше, я узнала, что брат моего деда, рабочий паровозного депо, был арестован как «диверсант и враг народа» вместе с двумя его сослуживцами. Через месяц все трое были подведены под расстрельную статью…»
Анализируя учебное пособие советской эпохи, я сделал для себя вывод, что его составитель полностью зависел от политической системы, в которой жил, и попросту выполнял социальный заказ.
Отсюда нелепицы и неразбериха в приведении фактов. Книга была рассчитана на школьников, у которых мнения и взгляды на жизнь еще четко не сформировались. К тому же красочные иллюстрации демонстрировали грандиозность масштабов социалистического строительства и затмевали печальную историческую правду о том, какими человеческими жертвами это строительство свершалось.
В сегодняшней российской школе тема репрессий замалчивается и практически не рассматривается. Но это наша история, и поэтому я считаю, что изучение ее печальных событий – знак памяти и дань уважения тысячам невинно пострадавших.
Раскрестьянивание. «В жерновах коллективизации…»
Учебники 1930–1940-х годов… Когда я просмотрел несколько пособий по обучению грамоте и учебников русского языка, у меня сложилось не то что мнение, а твердое убеждение: они не были просто учебными пособиями, по которым школьников учили грамотно писать. Все учебники того периода были насквозь пронизаны плакатной идеологией, восхвалением социалистического строя, Коммунистической партии и лично товарища Сталина. Каждая страница школьных книг и практически все приведенные в них письменные упражнения и правила, предложения и устные задания внушали детям, что они живут в самой могучей, самой свободной и самой справедливой в мире стране!
Чего стоят одни только названия текстов в «Букваре для школ грамоты» (составители – В. Воскресенская и Р. Павловская; М.: Учпедгиз, 1936): «Как было раньше» (рассказ колхозницы Смирновой), «Классовый враг не спит», «Капиталистические страны и Страна Советов», «У нас и у них», «Чему учил нас Ленин» (рассказ рабочего Иванова), «Наш Иосиф Виссарионович Сталин» (статья Н. К. Крупской) и т. п.
Примеры предложений в букваре вроде бы предназначены для тренировки правописания, а по сути – агитируют за колхозы: «Весело и споро работает колхоз. Работу в поле и на жатве выполнили до срока. Хороши удои у колхозных коров. Лошади у колхоза сытые. Бригада с утра дотемна убирала сено. Ни одного кило сена не пропало у колхозников…» И так далее.
Воспеваются преимущества колхозного образа жизни: «Одно горе было матерям с детьми раньше. Теперь в редком колхозе нет яслей. Там за детьми хороший уход. Детей в яслях кормят по часам. У каждого ребенка – чистая постелька. Редкая мать не несет детей в колхозные ясли…»
Другой пример обучения грамоте тоже сравнивает ужасное прошлое и прекрасное настоящее: «Осипу уже 50 лет. С семи лет работал он на барина в стужу и в дождь. Немало бед испытал Осип у барина. Теперь Осип работает в колхозе. Он развел рыбу в колхозном пруду. Осип – ударник. Хорошо Осипу в колхозе!»
А вот про красноармейца, который тоже стал колхозником: «Приехал Иван Чуркин из Красной Армии. Скоро вступил Иван в колхоз, стал бригадиром, жил и работал по часам. Ни один день у него не пропадал даром. По его примеру стали и другие бригадиры учитывать работу по часам».
Примеры один за другим агитируют за колхозную жизнь: «В колхозе не было радио. Яше 15 лет. Прочитал Яша книги о радио, год собирал разные части. Яша добился своего. Теперь в колхозе хорошо: все слушают радио».
А вот еще: «После жаркой летней работы все уснули. Но не спят ударники колхоза! Потому что их колхоз отстал от соседнего. Подумали и порешили: поставим работу по-иному…»
Но есть в букваре и примеры о жизни рабочих: «Гудки заводов звали к труду. Сотни рабочих вышли из домов и поспешили к заводам. Задымились трубы, закипела работа. Хороша жизнь в Стране Советов!»
Скажете, наивно? Отнюдь, нет. Как пояснила мой научный руководитель, в те времена такие вещи воспринимались народом как непосредственное и неукоснительное руководство к действию.
Многие страницы учебника обучения грамоте убеждали учеников в правильности и незыблемости мыслей и решений великого вождя Иосифа Сталина о беспощадной борьбе с лентяями, кулаками и другими врагами колхозного движения.
Например, в тексте «Лодырей из колхоза вон!» школьники читали: «Лодыри – колхозу помеха. Вот был у нас Иван Косой. Мы на работу, а он норовит в сарай уйти на сено. Мы пашем, косим, а он курит или спит. Таких колхозников нам не надо. Лодырей, помогающих врагам, из колхоза вон!»
А теперь хочу обратиться к фактам из жизни, разоблачающим напечатанные в букварях и учебниках мифы. По воспоминаниям старожилов, которые хранятся в Полевском городском архиве, в нашем районе – в селе Раскуиха – тоже был создан колхоз под названием «Красный пахарь». Постепенно он пришел в упадок и распался. По мнению руководителей района, это случилось потому, что в колхоз, якобы, «пришло много лентяев и пьяниц». На мой взгляд, подобное обоснование выглядит недостаточно достоверным, потому что на таких людей попросту списывались проблемы, возникающие из-за политики властей. Большинство жителей деревни запомнили первые годы существования созданного колхоза как «очень тяжелые».
По сути, люди в коллективном хозяйстве почти ничего не зарабатывали – получали «одни палочки», означавшие количество трудодней. А выплата по ним – в конце года. «Можно ли на этих условиях прокормить семью с оравой детей?» – спрашивал колхозник П. И. Талашманов (Материалы Полевского городского архива. Ф. 1. Ед. хр. 35. Л. 11.).
Но государство этот вопрос абсолютно не волновал. Крестьян фактически грабили узаконенным способом.
А сейчас процитирую несколько текстов из «Букваря для школ грамоты» 1936 года. Например, этот имеет явную идеологическую окраску борьбы с кулачеством: «Селькор Жуков написал в „Правду” письмо. В правлении колхоза засели Коньков и Оськин. Коньков – кулак. Оськин раньше держал лавку. В колхозе – только убытки. Борьбу с кулаками никто не ведет. „Правда” проверила письмо селькора. Раскрыла проделки кулаков. Обнаружила кражу. Передали дело в суд. Суд осудил кулаков на 10 лет».
Какой «грамоте» учили такие учебники? Прежде всего, политической – школьников призывали быть непримиримыми в борьбе с «врагами Советской власти».
Вот отрывок из текста «Подвиг конюха Астахова»: «Вор нанес Астахову несколько ударов ножом. Астахов поймал лезвие ножа, изрезал всю ладонь. Потом конюх увидел, что другой вор уводит трех коней. Рванулся Астахов, оставил в руках врага полрубахи. Забежал в палатку, взял ружье и бросился в погоню. Он догнал воров и открыл по ним стрельбу. Воры оставили лошадей и бросились бежать. Истекая кровью, Астахов забрал лошадей и на заре вернулся в загон. Правление колхоза премировало Астахова». Подвиг смелого конюха, который во время ночного вступил в борьбу с врагами, спасая колхозных лошадей, непременно должен был вызвать у школьников желание быть похожими на героя и, если потребуется, так же пожертвовать собой ради общего добра.
Иду в своем исследовании дальше. В нашем школьном музее есть «Учебник русского языка» Р. И. Иванова и В. С. Соколова (М.: Госпедиздат, 1932), где в пояснении, предназначенном для учителя, написано: «Советская школа готовит активных и сознательных строителей социализма. Работа по русскому языку должна помочь этой цели. Исходя из постановления ЦК ВКП(б) о начальной и средней школе, авторы дают в книге материал для систематической работы по русскому языку, способствующий формированию социалистического самосознания школьников».
В тексте этого учебника под заголовком «Ликвидировать кулачество», представляющим собой отрывок из речи товарища Сталина, я прочитал, что кулак – это враг советской власти, с которым в советской стране идет беспощадная борьба. Сталин говорит: «Наша политика в отношении кулачества есть политика его ликвидации как класса. Мы терпели этих кровопийц, пауков, вампиров, проводя политику ограничения их эксплуататорских тенденций. Политика ликвидации кулачества как класса должна проводиться со всей той настойчивостью и последовательностью, на которую только способны большевики…» И так далее.
Читаю в том же «Учебнике русского языка» такое стихотворение:
Весь колхоз трудом охвачен,
Жизнь бурлива, как река,
Наша главная задача –
Вырвать с корнем кулака!
Могу себе вообразить, каким благодатным агитационным «удобрением» для умов мало что понимающих в политике школьников могли стать подобные стихи!
Благодаря такому содержанию учебников, у подростков формировали определенное мировоззрение и воспитывали из них Павликов Морозовых.
Читаю в учебнике Р. И. Иванова и В. С. Соколова текст «Наш колхоз», в котором говорится, что на пути его организации было много трудностей, кулаки всячески мешали беднякам, но жители деревни добились своего и колхоз был организован. Более того, колхозники «забрали у кулаков 240 мешков зерна» и вовремя закончили начатый сев.
От моего руководителя работы знаю, что в те времена по указанию товарища Сталина у кулаков безоговорочно отбирали имущество и передавали в фонды колхозов. Вместе с тем в своих речах вождь утверждал, что село получает от государства ситец, всякого рода машины, семена, плуги, удобрения для поднятия и социалистического преобразования крестьянского хозяйства. Но поскольку ничего подобного в реальности не было, у меня складывалось впечатление, что все то, о чем говорил товарищ Сталин, происходило не в Стране Советов, а совершенно в другой, какой-то поистине сказочной стране.
И конечно я больше склонен верить не «вождю всех времен и народов», а моему респонденту Алексею Николаевичу Кожевникову, который подтвердил факт, что колхозы жили не благодаря радению партийной элиты страны, а за счет присвоения чужого добра. Например, когда дед Алексея Николаевича отказался вступать в коммуну, к нему в дом нагрянула колхозная «голытьба», и все нажитое отняли – дед простился и с жеребцом, и с коровой. Людям даже не объяснили, что происходит. Просто приехали, просто отобрали, просто так власти нужно.
«О жизни типичной, трагичной, но все-таки счастливой?»
Как школьника, меня в ходе исследования, естественно, интересовало, чем же жили ученики тех лет, что их волновало, какими были их интересы. Общаясь с моими респондентами, читая учебники, я снова и снова приходил к выводу, что вся жизнь в тоталитарной стране была типична – в том числе, и для советской школы, которая тоже все время находилась под мощным контролем партийных органов.
Уникальные материалы записей ежегодных областных курсов пионервожатой Кулаковой Фаины Петровны, о которых я уже говорил, также подтверждают мое мнение, что вся работа педагогов шла в соответствии с указаниями КПСС по любым направлениям учебно-воспитательной деятельности школы. В одной из тетрадей вижу, например, записи директив по вопросам пионерского движения, которые включают систему идейно-политического воспитания пионеров-ленинцев – формирования у них коммунистических убеждений, любви к Родине и «ненависти к врагам революции» на примере жизни и деятельности В. И. Ленина!
Интересным мне показался рассказ бывшего директора средней школы № 1 Аллы Сергеевны Полежаевой о вступлении школьников в ряды ВЛКСМ. По ее словам, до каждой школы доводились ежемесячный план и график приема. Так было, когда пионерка Алла вступала в комсомол; ничего не изменилось в этой привычной для всех «обязаловке» и тогда, когда Алла Сергеевна стала директором.
Сначала ребята долго готовились, учили Устав, затем их первоначально принимали на заседании школьного комитета комсомола, а затем приводили в городской комитет ВЛКСМ, где проходило бюро. Сопровождал группу вожатый или кто-либо из комсомольцев-учителей. Школьников по одному вызывали в кабинет секретаря горкома комсомола, где члены бюро задавали вопросы – в основном, по Уставу или текущей политике партии.
Листая страницы школьных учебников, по которым учились советские дети, изучая художественную литературу и тексты периодических изданий тех лет, я все больше убеждался в следующем: не только учебники, но и все пионерские и комсомольские газеты и журналы были направлены на формирование у ребенка ощущения, что он живет в стране с чудесным будущим, название которой – Союз Советских Социалистических Республик. А значит, каждый советский ребенок, родившийся в большой и дружной Стране Советов – самый счастливый человек на земле!
«В наши молодые годы, благодаря усилиям коммунистической пропаганды, к дореволюционному прошлому своей страны и жизни „несчастных” людей во Франции, Англии и других западных странах мы чаще всего относились с жалостью и даже презрением», – поделился со мной Станислав Тимофеевич Тараканов, бывший учитель физики нашей школы № 17. «Но потом, когда, повзрослев, мы начали делать попытки самостоятельно осмыслить и сопоставить плакатную идеологию и знания из школьных учебников, то хорошо усвоили все контрасты и преимущества жизни „здесь у нас” и „там у них”». Слушая его, я подумал: скорее всего, такое сравнение было далеко не в пользу Страны Советов.
Чем тщательнее я анализировал документы и архивы школьного музея, записи воспоминаний людей о 1940–50-х годах, чем внимательнее слушал рассказы моих респондентов, тем ярче проявлялся контраст между картинками счастливого детства в советской стране, показанными в учебниках и книгах, и теми тяжелыми условиями, которые составляли реальный быт учащихся и их семей.
Сужу об этом, прежде всего, на основании моей встречи с учителем немецкого языка средней школы № 14 Тамарой Афанасьевной Брагиной. Моя просьба рассказать о повседневной жизни их семьи в те годы, когда она была школьницей, ее очень удивила. Но она согласилась и стала вспоминать свое «счастливое» детство в родном доме. Например, о том, что жили они в бедности в коммунальной квартире: в одной комнате – их семья, во второй – еще три родных сестры папы. Папа был слесарем на металлургическом заводе, мама работала на этом же заводе маляром. Материальный достаток по тем временам был невысоким, едва хватало на жизнь.
Тамара хорошо помнит свой «праздничный наряд». Мама купила на базаре поношенное, большого размера платье из тонкой шерсти – сиреневое, с мелкими полосками. Из него дочке сшили обновку ко дню рождения. Тамара очень радовалась своему «новому» платью.
А парусиновые белые туфли она тоже никогда не забудет. Девочка постоянно чистила их зубным порошком, чтобы туфли выглядели, как только что из магазина. То единственное сиреневое платье с тесёмками и эти белые парусиновые туфли мама носить каждый день не разрешала. Только «на выход»! В будние дни Тамара бегала в шароварах на веревке – старые резинки давно растянулись. На ногах были растоптанные тапки, а чаще и вовсе приходилось бегать босиком.
Во время нашего общения еще один респондент – Валентина Ивановна Завьялова, бывший учитель истории средней школы № 21, поведала мне, как в послевоенные годы приходилось страдать от холода: «Одевались, кто как мог, чулки из ваты вязали. Кто-то отдал моей маме немецкую шинель, видимо, осталась после войны от пленного, и она сшила мне пальто. Так я и ходила в этой ненавистной мне „фашистской” одежке».
«Маме одной пришлось растить восьмерых детей, отец погиб на фронте, – рассказывала Тамара Алексеевна. – Чтобы прокормить такую ораву, мама целые дни работала, где только можно: копала огороды, стирала людям белье, вечерами с ребятишками ходила собирать на поле оставшиеся овощи и колоски. Питание было плохое, но в школе все-таки выдавали по 50 г хлеба. Вместо портфелей мы носили самодельные холщевые сумки, а к ним были привязаны чернильницы-непроливашки. Валенки – одни на всех. Остальные дети – либо в ботинках, либо в лаптях. В школе дров не было. Мы каждый день шли на уроки с поленом в руке. Весной сами заготавливали дрова на следующую зиму…»
Тамара Афанасьевна Брагина также вспоминала, что дети советской эпохи вынуждены были сами запасать дрова для школьной котельной. Учебников не хватало, выдавали один учебник на пять человек. Тетради сшивали из обыкновенной газеты: разрезали газету, прихватывали листки иглой с белой ниткой, получалась тетрадка. Писали на такой тетрадке между строчками пером, привязанным к палочке, учили уроки по ночам при свете коптилки, читали при свете печки-буржуйки.
От нее я узнал, что за хорошую учебу в течение одного месяца школьникам давали бесплатные талоны на обед на одну неделю в городскую столовую, устроенную специально для всех школ города. Выстояв в очереди, можно было получить тарелку горячего супа из мороженой капусты и кусочек ржаного хлеба с «маргуселином» – это что-то похожее на заменитель маргарина сегодня. Давали чай со сладкими кристалликами сахарина. «Поешь, а ощущение голода остаётся. Час пройдёт, и под ложечкой снова сосёт – спасу нет! Опять кушать хочется!» – говорила Тамара Афанасьевна.
Пенсионер Борис Федорович Мамчич, родственник моего научного руководителя, житель Екатеринбурга, вспоминает: «Семья наша долгое время жила в поселке Монетный в 30 км от Свердловска. Все мужчины и женщины работали на местном торфяном заводе. Торф служил топливом и заменял уголь и дрова. Даже лозунг такой висел на конторе: „Нужен торф для завода как хлеб для народа!„ После уроков нас, школьников, часто отправляли помогать рабочим. Помню, как в 1950 году мы, 14-летние подростки, попарно таскали тяжеленные тележки с сырыми торфяными брикетами сначала в сушилку, а потом отвозили уже высушенные торфяные кирпичики на склад. За эту работу нам выдавали по 100 г хлеба и талон на обед. Он состоял из „затирухи“ (это такая кашица из поджаренной муки, разведенной водой) и кружки сладкого чая. Ради этой награды мы „пластались” по 4–5 часов ежедневно! А теперь ответь: до учебников ли нам было после такого тяжкого труда?» – закончил свой рассказ мой собеседник.
Зинаида Захаровна Болкова, ветеран педагогического труда школы № 1, Заслуженный учитель РФ, так вспоминала о своем детстве: чтобы купить хлеб, надо было с 7 часов вечера занять очередь, которая писалась на руке. Тетя занимала очередь вечером, мама караулила ночью, чтобы не вычеркнули из списка. Вечером Зине писали номер на руке и утром отправляли на целый день в булочную ждать, когда привезут хлеб. Не дай бог опоздать на перекличку – из списка вычеркивали, и хлеба в этот день нельзя было купить. Зина помнит случай, когда она однажды привычно опустила руку в карман, карточек там не оказалось. Зина быстро убежала из очереди, а дома забралась под кровать и долго плакала. К слову сказать, весной 1947 года мама нашла те злополучные хлебные карточки в подкладке рваного пальто, когда со слезами убирала дочкину ветхую одежду в кладовку. Зинаида Захаровна передала те карточки, как драгоценную реликвию, на хранение в школьный музей, и там во время экскурсий их часто показывают удивленным ученикам. Я их тоже видел.
В нашем школьном музее хранятся сочинения учащихся разных лет, которые могут служить (в отличие от текстов, напечатанных в учебниках) правдивым свидетельством о жизни советских детей после войны. Вот, например: «В семье моей бабушки было пять детей, а она старшая. Родители целыми днями были на заводе. Бабушка вспоминает, как ей приходилось воспитывать братьев и сестер, стирать на них, штопать. А носить было нечего: валенки – на пятерых, туфли – матерчатые, галоши иногда приходилось обувать прямо на босу ногу. Еды тоже было мало – одна картошка с солью. Счастье, если мама сварит кашу. В школе ребятишкам на большой перемене кипятка наливали да давали кусочек хлебушка. А вот учительнице доставалась лишь кружка кипятка вместо обеда».
Живет в нашем городе Диана Александровна Сорокова – удивительно интересный и умный человек, по профессии врач. Она помнит, как ее маме, деревенской женщине, после войны выдали американскую ночную сорочку – была в 1946 году такая помощь от американцев! И она приняла шелковую сорочку за самое модное платье: гордо шагала в ней по пыльной деревенской улице. Оказывается, в «счастливой» советской стране люди понятия не имели о таком «наряде».
Приведу ещё один факт из воспоминаний Дианы Александровны: «Мы собирали ягоды и грибы, продавали их и меняли на хлеб, ходили с мамой пилить дрова, копать огороды. Помнятся вечера, когда всей семьей садились вокруг печки-буржуйки и прямо на ее каменные бока приклеивали круглые пласты картошки. Ох, и вкусна была эта картошка с золотистой коричневой корочкой!»
А для сравнения приведу воспоминания о 1980-х годах, о том, какой стала жизнь при социализме в последнее десятилетие его существования. Большое впечатление произвел на меня один эпизод, рассказанный Светланой Васильевной Вторыгиной, бывшим директором средней школы № 4, о том времени, когда студенты трудились летом в строительных студенческих отрядах – ССО. Ее сын, отработав на строительстве жилого дома в леспромхозе на севере Свердловской области два месяца без выходных по 12 часов в сутки (!!!), смог воплотить свою давнюю мечту – купить кожаную куртку!!! Однако воспоминания его мамы об этой покупке не такие уж и радужные. Она рассказала, как вместе с сыном они обошли чуть ли не с десяток комиссионных магазинов Свердловска (в обычных магазинах такие вещи не продавались или были слишком дорогими!), пока нашли ту вещь, которая соответствовала, прежде всего, имеющейся сумме, а уж потом – размеру.
Не могу не сказать и о бессовестной эксплуатации студентов советским государством во время обязательных осенних сельхозработ на бескрайних полях Родины в течение целого месяца.
Та же Светлана Васильевна сохранила письмо от своего сына Алексея за 1987 год, где он пишет родителям: «Поселили нас в бывшей конюшне, где мы наскоро сколотили нары, потом нам выдали видавшие виды одеяла, а матрацы и подушки сказали набить соломой. На них мы и спали».
А ведь прошло уже 40 лет после окончания войны! И далее Алексей докладывает: «За неделю с 5 по 11 сентября мы уже убрали 50 га картофеля из 60-ти, так что нам осталось ещё 10 плюс 25 га свёклы – как говорят, дел максимум на 4 дня, а то и меньше. Работаем с 8-00 до 21-00 (иногда до 21-30), а магазин работает до 18-00, хотя столовая сносная, но к ночи аппетит зверский».
Я понял, что спать студенты ложились чаще всего голодными, хотя дальше сын успокаивает родителей: «4 сентября нам выдали аванс 15 рублей, так что денег хватает».
И еще в письме Алексея сообщаются такие подробности: «Пообещали зарплату за весь период минимум 150 рублей. Не знаю, насколько это верно (видно, могли и обмануть?! – С. Н.), хотя, пожалуй, за такой труд эти деньги – жалкие гроши! – сетует студент. – Ведь порой мы наработаемся так, что имя свое забываем».
«Однако ведь не бунтовали!» – размышляю я. Очевидно, в счастливой Стране Советов все это было как бы само собой разумеющимся.
В конце студенческого письма читаю призыв, написанный крупными печатными буквами: «ДОГОНИМ И ПЕРЕГОНИМ АМЕРИКУ ПО РУЧНОЙ УБОРКЕ КОРНЕПЛОДОВ!» И эта фраза скрывает, на мой взгляд, и иронию, и обиду за плохо механизированный сельскохозяйственный труд, за эксплуатацию дешевой рабочей силы бесправных студентов в «могучей, кипучей и никем непобедимой» советской стране. Справедливости ради стоит сказать: люди поколения 1970–80-х, в том числе моя мама, считают те годы замечательными. А многие мои собеседницы называют их счастливыми, даже рассматривая через призму бесконечных социальных потрясений.
Людмила Николаевна Шарипова, моя учительница биологии, рассказала, что в советской стране у всех всегда было много так называемых обязательных «общественных» поручений, в том числе и у педагогических работников. Так, учителя должны были готовить и проводить политинформации, организовывать торжественные собрания перед советскими праздниками, участвовать вместе с детьми в коммунистических субботниках и воскресниках, перед каждой выборной компанией проводить среди местного населения поквартирную многодневную агитационно-разъяснительную работу. Вообще система образования в советской России претерпевала постоянные реформы и преобразования, связанные с различными зигзагами политического курса.
Светлана Павловна Кочева, учитель физики школы № 4, Заслуженный учитель РФ, вспоминает, что в конце 1980-х (это были годы перестройки!) Полевской, как и многие другие города, опоясывали очереди за дефицитными товарами. В школе учителю выдали талон на приобретение зимних сапог 35 размера (а у нее был 38-й!), и Светлана Павловна вспоминает, как потом несколько дней обзванивала учителей других школ города, чтобы поменять купленные по талону сапоги на нужный ей размер.
По свидетельствам моих респондентов, в 1990–1991 годах, уже последних в существовании СССР, «социальный зигзаг» привел к тому, что педагогам перестали платить зарплату, а все заработанные средства компенсировали выдачей продовольственных товаров. По воспоминаниям моих собеседниц, в то «счастливое» время квартиры многих учителей превращались в подобие продуктовых складов и были забиты мешками с сахаром, крупами, макаронными изделиями, ящиками с тушёнкой и сгущёнкой.
Эти и многие другие приведенные в данном исследовании факты отражают, на мой взгляд, суровую, подчас жестокую, реальность человеческого бытия, навязанную простым гражданам советской страны и резко расходящуюся с массированной пропагандой политических и идеологических мифов о всеобщем благе.
Моя бабушка рассказала, что когда к ним в школу приехала молодая учительница и организовала кружок бальных танцев, в него записалось много старшеклассников, девочек и мальчиков. Они разучивали разные танцы, в том числе латиноамериканские, и занятия всем ученикам очень нравились. Но однажды, когда на кружок «заглянула» заместитель директора (она была секретарем партийной организации учителей), то занятия сразу прекратились – очевидно, администрация школы испугалась, как тогда говорили, «тлетворного влияния Запада».
В чем заключается феномен «ностальгии» по их жизни в черно-белую полоску и по тому времени, которое они называют счастливым, я старался выяснить при каждой встрече с моими респондентами. И понял: просто это было их детство, юность, они были молоды, ну а поскольку другой жизни, находясь «за железным занавесом» своей страны, эти люди не знали, то и сравнивать было не с чем.
Еще один рассказ Людмилы Сергеевны, моего научного руководителя, дает представление о жестких политических условиях существования граждан Страны Советов. Ее дядя Василий Панов (родной брат отца) в 18-летнем возрасте ушел воевать с фашистами и оказался в плену. Когда англичане освободили Василия из лагеря для военнопленных, то молодой человек, напуганный возможным тюремным заключением, которым в сталинские времена грозили всем, попавшим в плен, уехал жить в Австралию. Людмила Сергеевна, будучи школьницей, стала переписываться с дядей. Ее предупреждали, что это небезопасно, однако девочка не верила, ведь она до этого никогда не оказывалась под прицелом властей. Но несколькими годами позже наличие родственника за границей сыграло в судьбе моего научного руководителя отрицательную роль. Когда Людмилу рекомендовали как лучшую студентку факультета иностранных языков Свердловского пединститута в качестве стажера для практики во Франции, то, несмотря на всю комсомольскую активность и отличную учебу, власти в выдаче визы ей отказали. В СССР в те годы партия и ее вожди были беспощадны ко всем, кто имел хоть какое-нибудь отношение к людям, «провинившимся» перед Родиной. Даже к девчонке-студентке, не имеющей ничего общего с военной судьбой дяди.
А вот еще один эпизод о нюансах «вольного дыхания» в Стране Советов – привожу его со слов Аллы Сергеевны Полежаевой, которую тоже неоднократно цитировал. В 1958 году она в составе группы журналистов побывала в Англии. В Лондоне делегация советских туристов посетила Хайгейтское кладбище, где похоронен Карл Маркс. Вернувшись из поездки, Алла Сергеевна, полная впечатлений, написала статью в местную газету «Рабочая правда», и вдруг после публикации ее неожиданно вызвали в городской комитет КПСС. «Меня жестко отчитали, – вспоминает пожилая учительница. – Представляешь, за что? За то, что я совершенно точно перевела фразу c надгробия на могиле Маркса: „Рабочие всех стран, соединяйтесь!„ А нужно было перевести: „Пролетарии всех стран, соединяйтесь!“» За отступление от «освященной» формулировки чиновники-коммунисты обвинили Аллу Сергеевну в идеологической безграмотности.
Слушая моих респондентов, я вновь убеждался, что, видно, не всё складывалось так уж правильно и хорошо в судьбах советских людей, живших, как утверждали государственные власти, по самой справедливой Конституции в мире, коли собеседники привели мне массу примеров «обратной стороны медали».
«Необратимость происшедшего…»
Работа над темой «Я другой такой страны не знаю!» потребовала от меня тщательного изучения и сличения многих исторических источников: вещественных, изобразительных, письменных, которые необходимо было свести в единый и по возможности непротиворечивый комплекс с целью получения достаточно независимой, объективной информации о тех или иных событиях советского периода истории страны.
Особенно поражают меня те годы, когда в стране властвовали сталинская Конституция, сталинская идеология, сталинский режим. Я понял: народ практически не участвовал в назначениях «великих» партийных деятелей советского периода, но тот же народ на себе испытал, из каких немилосердных элементов создавались неприступная власть Кремля и в целом весь советский строй.
К счастью, время необратимо. Однако описанные мной события, связанные с этим периодом – были. И вычеркнуть их невозможно. Каждое воспоминание показывает основные этапы жизни отдельного гражданина и является частью истории большой страны, меняющей любую судьбу и приносящей не столько радость, сколько невзгоды, беды и испытания. Они словно посланы для проверки, сколько сможет выдержать человек: сломается ли, превратится ли в послушное орудие власти или нет?
В итоге исследования я пришел к убеждению: в СССР самой мощной индустрией была индустрия идеологическая, которую на современном языке смело можно назвать неким фанатичным идеологическим шоу. Вся жизнь советского государства была охвачена им: наука и культура, медицина и педагогика, промышленность и сельское хозяйство, радио и печать. Повсюду использовалась специальная наглядная агитация, размещались красочные плакаты типа: «Коммунизм начинается сегодня», «Коммунизма зримые черты», «Страна Советов – родина коммунизма!»
Поскольку у людей в те времена не было альтернативных источников информации, то при полном отсутствии влияния извне не поддаться воздействию подобного, весьма своеобразного маскарада (когда маска скрывает истинное лицо), а по сути, хорошо обставленного и умело декорированного политического насилия, народу было невозможно.
Мои встречи с бывшими учащимися и учителями Страны Советов подтверждают эти мои мысли и дают богатую пищу для размышлений.
В своих откровенных рассказах мои собеседники, иногда сами того не ведая, развенчивают патетику и оптимизм многих документальных источников советского периода, в том числе школьных учебников.
Респонденты напрямую говорят, что в отличие от партийных деятелей, восседающих на Олимпе власти, подавляющая часть населения – вначале крайне доверчивая, а затем униженная и деморализованная – не ощущала себя гражданами страны, где «человек проходит, как хозяин». Люди не жили, а выживали в жестко ограниченных рамках советской политики ущемления всех прав и свобод. Об этом Андрей Платонов писал так: «это сверху кажется – внизу масса, а тут – отдельные люди живут…»
Надеюсь, что на основе архивных документов, страниц учебников, материалов школьных музеев, записей встреч с моими респондентами мне удалось доказать: Счастливая Страна Советов – это был всего лишь миф, подобный Эльдорадо.
И я долго размышлял: какой же знак препинания поставить в конце фразы «Я другой такой страны не знаю», взятой мною в качестве заголовка. Вначале я хотел поставить знак вопросительный. Но, глубоко вникнув в содержание исследования, решил: здесь необходим знак восклицательный, только обозначающий отнюдь не пафосную гордость за Страну Советов, а ужас от реальных фактов ее истории – не просто печальных, а страшных!