Антонина Столбовская
п. Матвеев Курган, Ростовская область
Научный руководитель О. И. Столбовская
Я давно хотела участвовать в конкурсе «Человек в истории. Россия – ХХ век», но не могла найти тему, которая бы меня заинтересовала. Как-то в конце мая мы с бабушкой пошли на базар и встретили ее бывшего сослуживца. Меня не очень интересовал их разговор, я просто стояла рядом, но когда мы, наконец, пошли домой, бабушка рассказала мне, что это был Петр Тимофеевич Табалин, бывший водитель автобуса, а еще раньше – матрос, который побывал на Кубе в разгар Карибского кризиса. Пока мы шли домой, я размышляла над этой информацией и поняла – вот она, моя тема! Я хочу встретиться с этим человеком и узнать его историю. Позже Петр Тимофеевич рассказал мне, что были еще матвеево-курганцы, которые побывали на Кубе. Оказалось, на Острове Свободы, как в СССР называли Кубу, были и специалисты, и туристы из нашего поселка. Они часто встречались, общались между собой. Получилось такое «кубинское братство».
Время, описанное моими очевидцами, – 60-е годы ХХ века. Мне было интересно, как советские люди попадали на Кубу, какие отношения были у них с простыми кубинцами, как выглядела Куба в то время, как сами свидетели описывали свое участие в этих событиях?
КАРИБСКИЙ КРИЗИС ПО ВОСПОМИНАНИЯМ МАТРОСА ПЕТРА ТИМОФЕЕВИЧА ТАБАЛИНА, А ТАКЖЕ РАДИСТА НИКОЛАЯ АФАНАСЬЕВИЧА ПЕРЕКОПСКОГО И ЛЕТЧИКА ИВАНА ВАСИЛЬЕВИЧА ШИЩЕНКО
Петр Тимофеевич Табалин, 1940 года рождения, – бодрый человек, обладающий хорошим чувством юмора. Ему почти не нужны были мои вопросы – он и так любит поговорить о Кубе и о своей молодости.
Петр Тимофеевич вспоминал: «Мы Кубе много помогали после революции. Везли туда продукты, нефть, машины и оборудование всякое, а оттуда сахар-сырец. А началось всё в январе 1959-го. Объявили, что Батиста – диктатор их, свергнут, что там произошла социалистическая революция. У нас такое воодушевление было. Мы тогда так воспитывались, верили, что во всем мире скоро революция будет, власть бедных везде, и всем в мире будет хорошо. Поднялся шум, мы туда военных стали направлять, а Америка объявила Кубе блокаду. Кругом стояли корабли НАТО, США никого не впускали и не выпускали – никакие суда. Но мы прорывались».
Тогдашняя вера Петра Тимофеевича во всё хорошее, даже в то, что бедные, придя к власти, останутся бедными, кажется наивной, но я испытываю сложные чувства – даже немного завидую этому энтузиазму. Ведь люди у нас тогда не думали, что эта революция может обернуться мировой кровавой бойней.
Петр Тимофеевич рассказывал: «Я призывался в 1959 году… Служил в поселке Черноморск около Евпатории… Однажды вызвали меня и еще троих ребят в Особый отдел. Мы испугались – ничего никому вроде не говорили о службе, ничего не натворили. Нас заставили заполнять анкеты: где родился, учился, о родственниках. Если кто-то из родни пропал без вести, не брали. Мы не знали, зачем заполняли анкету, волновались, испортили несколько листов. Особист говорит: «Ладно, ребята. Завтра с утра начнем, на свежую голову».
Ясно, без органов не обошлось. Но в рассказе у Петра Тимофеевича особист выглядит симпатичным человеком, посочувствовавшим мучениям перепуганных ребят.
«Стало известно, что идем в заграничный поход на крейсере „Дивногорск“. Мы отправились в поход на День военно-морского флота – в последнее воскресенье июля 1963 года. Оказалось, что все матросы последнего года службы; мне, например, осенью был дембель.
Только в Средиземном море нам сказали, что мы плывем на Кубу. Проплыли Средиземное море, вышли в Атлантический океан. Все люки задраили, выходили на палубу только ночью. Обедали в 12 часов ночи, ужинали в 6 утра. Сидели в темноте, лампочка под потолком, а жара под 50ºС. Над нами летали самолеты НАТО, и все знали, что везем ядерное оружие. Мы были готовы ко всему. Поход длился 22 суток, хватило и еды, и воды. Ни в один порт не заходили. Перед самым концом выдали спасательные пояса, высота от борта крейсера до воды – от 17 до 20 м, инструктировали, что если придется прыгать – руки к себе прижимать, а то оторвет спасательным жилетом, и ногами вперед. Еще дали автоматы, но что они значат в тех условиях! Но все обошлось».
Мир тогда находился на грани ядерной катастрофы. А мои земляки плыли на корабле, в трюме которого находились ядерные ракеты. Я задумалась о том, сколько же наших войск было на Кубе. Информация об этом нашлась в интернете. Там была создана сильная, хорошо вооруженная, боеспособная группа советских войск. В ее состав входили: дивизия ядерных ракет средней дальности стратегического назначения, две дивизии противовоздушной обороны, полк истребителей-перехватчиков МиГ-21, два полка фронтовых крылатых ракет, полк вертолетов, эскадрилья из шести самолетов-носителей атомных бомб, четыре усиленных мотострелковых полка, бригада ракетных катеров, полк береговой охраны с шестью пусковыми установками ракет, полк самолетов минно-торпедной авиации. 4 октября на остров доставили ядерные боеприпасы для стратегических ракет, а также ядерные боеголовки для тактических огневых средств.
Из воспоминаний Николая Афанасьевича Перекопского: «1 сентября 1962 года наша команда в 200 человек сошла на берег в порту Касильда. И вот теплоход отплывает, а мы остаемся на берегу. Он удаляется в море и подает сигналы: ту-у, ту-у, ту-у, равномерно так, и всё отходит, дальше и дальше, и тише, тише сигналы. А мы стоим на берегу, смотрим вслед, как будто кусочек Родины теряем, остаемся на берегу совсем одни, в чужих краях. Казалось, что 200 человек – небольшая горстка людей, что мы могли?! Слезы у многих были на глазах. Мы ведь думали, что ядерная война будет, мы погибнем здесь и никто не найдет могил».
А Петр Тимофеевич Табалин продолжал свой рассказ: «Когда мы туда прибыли, то продукты ели только свои, и вода своя была. Кубинцев не объедали. Я впервые тогда тушенку попробовал. Ох, хорошая была! В магазинах у нас такой не продавали… Кормили, как на убой. Для того мы туда и были посланы – на убой. Некоторые матросы так и говорили: «Нас привезли на убой и поэтому так кормят». Мы знали, что в любой момент может начаться война. Это давило, потому что в живых не надеялись остаться, знали уже о последствии ядерного взрыва. Что той Кубы – 40 км в самом узком месте да островов куча! Домой не думали вернуться. Думали, вот-вот атомная война начнется. Так нас и настраивали – готовились умирать за Родину и революцию. Если бы мы применили тогда атомное оружие – пол-Америки бы не было. Одной подлодки хватило бы для этого дела. И у нас на кораблях всё было».
Страшно подумать, что наше руководство так рисковало, а солдаты и офицеры осознавали, что они «посланы на убой». Так простые люди становятся жертвами мировой политики.
Где же служили мои земляки, чем занимались? Иван Васильевич Шищенко руководил работами по сооружению площадок для размещения ядерных ракет. Он пишет: «Утром 1 октября колонна в полном составе прибыла на место дислокации в 5 км северо-восточнее города Калабасар-де-Сагуа провинции Лас-Вильяс. С 6 по 9 октября боевые расчеты провели проверку исправности боевых специальных машин, технологического оборудования и оснастки для подготовки спецбоезапаса к боевому применению». Я решила, что когда говорится «спецбоезапас», речь идет именно о ядерном оружии.
Николай Афанасьевич Перекопский рассказывает: «Служил в Сьега-де-Авила в полку ПВО радистом. Сидим, на экранах карта – вот Майами, город Флорида, вот Куба и вот Гуантанамо, движется точка – передаем командиру: „Объект идет со скоростью … в квадрате … направление…“ Позже стал сержантом на базе в Бихукали, обучал состав кубинских вооруженных сил. К нам приходили люди подготовленные, со знанием русского языка. Лишние разговоры не поощрялись ни нашими службами секретными, ни кубинскими. Так что общение только по делу. Нас за пределы части не выпускали – cекретные войска. Служил там до 22 июня 1964 года».
Петр Тимофеевич рассказывает: «Служили кубинцы с прохладцей. Стоят на посту, музыка играет, говорят: „Нас революция защищает!“ Местные радовались, что мы приехали. Говорили: „В меня выстрелят – убьют, а русского пуля не пробивает!“ Сам Фидель Кастро к нам приезжал, молодой, веселый, а сейчас жалко смотреть на него по телевизору! Что время делает! Фидель тоже выступил перед нами, о революции говорил». Петр Тимофеевич находился под обаянием личности Фиделя Кастро. Он жалеет о том, что Кастро болен и так плохо выглядит, вспоминает его молодым, сильным, энергичным.
Петр Тимофеевич рассказывает: «У меня фотография есть гаванской улицы. Деревья подстрижены, улицы чистые, в магазинах всё было. Сгущенка по 17 копеек на наши деньги. Машины кругом, из наших только „волга“, а то всё „форды“ и „мерседесы“. Мой друг из соседнего района сфотографировался на фоне такой, чтобы дома увидели экзотику.
Сами кубинцы жили скромно. Чистенькие домики в городах, а в деревнях – настоящие шалаши из пальмовых листьев. Каждый лист по три метра. Климат позволял.
Наша база находилась в порту Минос – от Гаваны километров 40–50. Но нас в Гавану отпускали, мы в увольнительные выпивали даже. Нам выдали гражданскую одежду – костюмов пару, обувь, несколько рубашек хэбэ клетчатых каждому. Как увидишь кого на улице в клетчатом, смело по-русски можно говорить – наш! Местные больше в однотонном ходили, а еще в нейлонах ярких, по такой-то жаре! По рубашкам нас и Микоян узнал, когда приезжал на Кубу на встречу с Фиделем Кастро, и нас увидел на заседании. Сказал: «Вижу, в клетчатых рубахах много людей», типа, знаю, кто вы. Он говорил, что наше присутствие остановило войну, что, если бы не мы, Кубу бы американцы сравняли с океаном, как Хиросиму и Нагасаки».
Между тем напряженность обстановки на Кубе и вокруг нее накалялась. В 20-х числах октября зенитчики кубинской армии, прикрывавшие наши позиции, получили приказ открывать огонь по пролетающим самолетам. «Было неспокойно. Штатовские самолеты летали над нами как по расписанию – в 10 утра смотрим на часы, где же? А вот они, летят, не опоздали! А наши летали на МИГ-21, Микоян был там, министр обороны, так они просили его: „Пусть ваши летают, а не кубинцы, а то закричит такой: ‘Патрио метреос серемос!’ и начнет бросать бомбы, а что после будет, ему всё равно. А ваши знают, что такое война. Пусть ваши летают“. Так и летали вокруг нас, мы их не трогаем, они нас, наблюдаем друг за другом. Три дня полетали, на четвертый день был приказ – мы этот самолет сбили. Летчик погиб, с него местные сапоги сняли. Но поступили благородно: положили в гроб, в самолет и с почетом домой отправили». Как похожи бедняки во всем мире! Дедушка рассказывал, что во время войны наши жители тоже разували мертвых, снимали сапоги.
Об этом событии также вспоминает генерал-майор Л. Гарбуз: «27-е октября – день, когда советские зенитчики сбили разведывательный самолет ВВС США 11-2, американцы назвали „черной субботой“. В тот день в 8 часов утра я прибыл на командный пункт группы войск. Здесь находился заместитель командующего по ПВО генерал С. Н. Гречко, который анализировал доклады о действиях разведывательной авиации США.
При встрече он сказал мне: «Над нами более часа кружит ‘гость’. Считаю, что нужно давать команду сбить американский самолет, так как он может вскрыть на всю глубину наши позиции, и через несколько часов данные разведки будут известны Вашингтону». … Нам стало ясно, что разведчик уходит после выполнения боевого задания. Я высказал предположение, что все ракетные старты теперь «засвечены» и нельзя допустить, чтобы секретная информация попала в Пентагон. … Зенитчики незамедлительно выполнили приказ. Американский самолет, пилотируемый майором Андерсоном, был сбит ракетами класса «земля – воздух». Первая ракета лишь повредила машину, летчик даже успел открыть «фонарь», чтобы катапультироваться, но вторая ракета явилась роковой».
Петр Тимофеевич продолжает рассказ: «Нам платили немного – 2 песо их деньгами, а песо – 1 рубль 80 копеек на наши деньги. А когда на Кубу ехали, нас в теплоходе на палубу днем не выпускали, а в трюмах учили манерам, этикету, чтобы мы знали, как в ресторанах едят, приборов там много – в какой руке ложку держать, в какой вилку, нож, как омаров едят, и пальцы после них в чашке моют. Чтобы мы на Кубе не опозорились, когда в рестораны попадем. На 3 рубля 60 копеек в месяц много в ресторане наешься! В увольнении мы, когда мимо какого-нибудь заведения особо шикарного проходили, шутили: „Помнишь, как надо омаров есть?“ Так омаров и не попробовали».
Вот, наконец, и ответ на вопрос: чем же можно занять матросов в тесных темных трюмах во время долгого морского перехода? Изучать этикет и правила поведения за столом! Омаров Петр Тимофеевич не видел никогда, но как их есть – помнит до сих пор.
То, что у матросов не было денег – в общем-то, не новость. И понятны попытки их раздобыть, может быть, не всегда законные. Так было не только на Кубе. И видимо, эти попытки не все были неудачными, так как на ром в дешевом ресторанчике деньги у них нашлись: «Гавана – красивый город, гуляли мы кругом, но много ли пешком пройдешь… Нашли подешевле ресторанчик. Заказали выпивку на 14 песо – коктейли с ромом. Где-то деньги нашли, не помню уже, где. И наливаем по полному бокалу, а на закуску денег у нас нет. А официантка говорит, что так пить нельзя, умрем сразу. Какой там умрем! Выпили, рукавом утерлись. Крепко, конечно, но не крепче водки. И сладко, аж приторно. Тростником сахарным отдает. Этот ром из тростника гонят или настаивают как-то. Они на донышко плеснут, целый вечер цедят и сигары курят. А Костя говорит: «Там еще есть? Давай еще!» Они так на нас смотрели!»
Неожиданно им встретились и русские эмигранты: «Были и целые поселки местных бывших эмигрантов русских. Там есть села, где русские живут. Мы по берегу прогуляться вышли и набрели. Дедок старенький спросил по-русски: «Есть тут кто с Украины, с Херсона?» Его родители маленьким сюда привезли, охота ему было на земляков посмотреть, какие они. Нашлись земляки. У нас служили со всего Союза, в том числе и с Херсона. А другой наоборот, говорит: «И сюда шакалы добрались!» А ребята говорят: «А давайте его в воду кинем!» Командир спас, не разрешил».
Родина снилась по ночам, матросы скучали по дому, тем более, что еще до похода считали месяцы до дембеля, но вот как обернулось всё, и возвращение домой затягивалось. «Домой хотелось сильно. Когда недели две там побыли, начал тосковать. Жарко, чужое всё кругом. Смотрю, самолет наш летит. Летали они в Москву каждый день. Думаю, вот бы пробраться, хоть в туалете бы сидеть, а через 12 часов был бы дома. Считалось, что мы в Москве служим. Почтовый адрес был: город Москва, военная часть такая-то. Письма домой на 3-й – 4-й день доходили. Мать в недоумении была: ты же матрос, а в Москве какое море? И вот она стала грозиться, что приедет ко мне в часть и все узнает. Я обычно письма короткие писал: жив, здоров, служу нормально. А тут написал большое письмо, чтоб не ехала – какая Москва, мы на Кубе! Это письмо дольше домой шло, около 2-х недель, но дошло, несмотря на секретность. Видно, испугались в Москве, что приедет баба, шороху наведет, будет везде ходить по штабам, выспрашивать». Так и раскрылась военная тайна. Но родители не очень много рассказывали о службе Петра Тимофеевича даже родственникам. Боялись повредить сыну.
Но не все матросы скучали по дому. Для одного из них близость к США оказалась более привлекательной. «Один из наших, кажется, из Чертковского района, однажды не пришел в положенное время. Его искали долго, мы в автобусе сидели, ждали, но нам не сообщили, нашли или нет. Ребята говорили между собой, что он, наверное, в Гуантанаму, американскую базу, к американцам удрал. Не знаю точно, больше мы его не видели».
Петр Тимофеевич рассказывает, что особого внимания со стороны КГБ не испытывал. «Я там и дневник вел, туда рисунки и фото заносил, красивый был альбом. Привез его со службы, жена читала. Никто не препятствовал нам фотографировать, дневники вести».
Пик Карибского кризиса пришелся на 27–28 октября 1963 года. Тогда мир висел на волоске, находился в нескольких часах от ядерного конфликта. Но здравый смысл победил, политики смогли договориться. «В первой пятидневке ноября нами был получен приказ о прекращении выполнения боевой задачи по обеспечению ракетных подразделений ядерными боеприпасами. В ночь с 4 на 5 ноября прибывший с грузом из СССР в порт Изабелла-де-Сагуа корабль „Александровск“ был загружен спецбоезапасом части, 5 ноября снялся с якоря и ушел в порт Мариель за боезапасом других частей», – говорит И. В. Шищенко.
Петр Тимофеевич продолжает: «Когда стало известно, что нас выводят, Фидель, говорят, обиделся: как сюда приезжать, спросились, а как выезжать – нет? Но Микоян напрямую с Кеннеди договаривался и с Хрущевым. Фидель был недоволен».
Я подумала, что было трудно вывести так много людей с Кубы, и нашла в интернете информацию о выводе войск: в перевозке войск, боевой техники и вооружения приняли участие 85 судов, которые совершили 183 рейса на Кубу и обратно. Всего туда было доставлено около 50 тысяч военнослужащих.
«Мы получили деньги, и стали собираться в дорогу. Меня капитан-лейтенант Эдуард Николаевич Волков с собой взял в Гавану – посмотреть, пришел ли теплоход, и за покупками. Командир мне купил коробочку гаванских сигар за 5 песо 25 сентаво. Красивая коробочка была. Сигары крепкие, с них дым глотать нельзя. Я сам не курю, друзей угощал. Один, дома уже, как закурил, дыма глотнул, и в обморок упал. Такие крепкие. Вот и всё, что я с Кубы привез. А командир передал своей жене подарок, ткань какую-то, я его ей в Севастополе отдал. Пока приехали, а она уже нас встречает. Письма тогда быстро доходили самолетом, за 3 дня. Офицеры побольше получали – и наше довольствие, и их содержание в песо, могли подарки покупать семьям».
И вот передо мной тусклые любительские фотографии, желтоватые, с подтеками, от которых веет какой-то странной экзотикой, так как на заднем плане видны пальмы. И хоть одеты эти люди в простые клетчатые хлопчатобумажные рубашки, в которых у нас одевались на работу, когда посмотришь более внимательно, становится понятно, что это люди военные. Особенно интересной кажется фотография у морского вокзала Гаваны. Люди в штатском строятся в по-военному четкие колонны, готовясь к посадке на теплоход.
«Вот мы погрузились на теплоход «Адмирал Нахимов». Шикарные условия были: два бассейна, 4 ресторана, шезлонги на палубе – всё для матросов! Плыли с комфортом, не скрывались, официанты нам подавали, стюарды убирали! Лежим на палубе в шезлонгах, подлетает вертолет американский, зависает над нами, лестница разворачивается и падает. Они приглашают из двери открытой, машут рукой – кто хочет родину покинуть, поднимайтесь, а мы им дули в небо суем, ребята некоторые кричат, выражаются нецензурно. Но какое-то приподнятое настроение было, весело, как после победы».
Среди снимков Петра Тимофеевича есть несколько очень колоритных кадров, особенно мне нравится этот – матросы на палубе теплохода. Шезлонги и бассейны на палубе, рестораны – почти круиз. И настроение веселое, полеты американцев – бесплатное развлечение. Думаю, это действительно была победа. Для матросов – в том, что они уцелели, что не произошло ничего страшного, что едут так шикарно, а не заперты в тесных темных трюмах. Государство пошло на то, чтобы 183 раза посылать теплоходы за войсками, в общем, не экономили, потому что для правительства нашей страны это тоже была победа. Цели были достигнуты, Соединенные Штаты согласились на демонтаж своих установок в Турции, а также отказались официально от каких-либо попыток сменить вооруженным путем режим Кастро. Поэтому и для Кубы это тоже была победа, хоть Фидель Кастро и обиделся тогда, что его отстранили от принятия решения. В США тоже вздохнули с облегчением – ядерные ракеты больше не нависали над их границами. И на фотографии – счастливые лица матросов. Домой!
«Приплыли в Севастополь – команда в 2500 человек, их же кормить-поить надо, поселить где-то. И сразу же нас начали домой демобилизовывать, особенно кому близко из Севастополя домой. Мы и так дольше служили, чем надо; я, например, 4 года 8 месяцев. Вроде как добровольцами поехали на Кубу, но кто нас спрашивал! Солдату сказали – надо, он и подчиняется».
В 1998 году группа ветеранов «кубинцев» создала Межрегиональную общественную организацию воинов-интернационалистов-«кубинцев» (МООВВИК), которая добилась уравнивания ветеранов «кубинцев» в правах со всеми остальными воинами-интернационалистами. Но Петр Тимофеевич Табалин о ней ничего не слышал. И конечно, у него нет статуса воина-интернационалиста. Он как-то об этом не задумывается, вспоминая молодость и службу на флоте. Действительно, он является примером того, как в нашей стране формировались отряды добровольцев: «Солдату сказали – надо, он и подчиняется».
ТРУДОВЫЕ БУДНИ НА КУБЕ ТЕХНИКА-МЕХАНИКА ВАСИЛИЯ ИВАНОВИЧА УДОВЕНКО
В разговоре с Петром Тимофеевичем Табалиным я узнала, что помощь от СССР Кубе была очень большой и разносторонней. Он рассказывал, что наша страна посылала туда продовольствие, медикаменты, помогала техникой и оказывала другую помощь. Петр Тимофеевич рассказал также, что в нашем районе были специалисты, работавшие на Кубе, в частности он говорил о Василии Ивановиче Удовенко, живущем в селе Кульбаково. И вот в воскресный день мы с мамой отправились в Кульбаково.
Мы подошли к большому кирпичному дому в центре села, вошли и увидели большого полноватого человека, сидящего на стареньком диване. В комнате было полутемно, и мне показалось нетактичным фотографировать слепого человека. Но рассказ был очень интересным, хотя на некоторые вопросы Василий Иванович отвечал уклончиво.
Итак, Василий Иванович Удовенко, 1935 года рождения, вспоминает: «Я работал тогда главным инженером колхоза имени Калинина. Вызывает меня начальник сельхозуправления и спрашивает:
– На Кубу не поедешь? Для оказания технической помощи, по линии ЦК комсомола.
– Почему не поехать? Поеду.
– Ну, иди в райком комсомола. Там тебе все документы оформят, они всё знают, что надо.
Они документы быстро оформили, я поехал в Ростов. От Ростовской области ехали всего три человека. Оформили там документы, и поехали мы в Подмосковье, на Люберецкий завод имени Ухтомского. Нас возили на сборку комбайнов на завод».
Василий Иванович уже тогда был хорошим инженером, потому и выбрали его для оказания помощи Кубе среди десятков других специалистов района.
«Первый раз мы побыли на сборке на заводе около месяца, обучались, изучали машину. Потом поехали в Ленинград, в начале мая 1965 года оттуда на теплоходе шли на Кубу. Через 14 дней достигли берегов Кубы. Приплыли в порт Гаваны.
Пришли автобусы, поместили в гостиницу «Националь», хорошая гостиница, добротная, на берегу океана. Я по берегу погулял, ноги помочил. В океане не купался, акул боялся, они рассекали невдалеке от берега. С нами было 400 человек так называемых «сельхозников», с удостоверением нашим, а на самом деле это военные были. На Кубе имелись базы военные, там смонтированные наши ракеты оставались после Карибского кризиса. Баллистические ракеты к этому времени демонтировали по договоренности с американцами, а простые ракеты оставались. Мы, конечно, никакого отношения к этим военным не имели, но они были под нашим прикрытием».
Карибский кризис к маю 1965 года уже закончился, американцы прекрасно знали о наших военных базах на острове, однако было необходимо прикрытие, военные назывались «сельхозниками» с липовыми удостоверениями. У меня возник вопрос: для кого были удостоверения? Кто их проверял? Ведь не американцы же их проверяли? А если для кубинцев, то они разве не знали о присутствии советских войск на Кубе?
Василий Иванович рассказывает: «Первый раз, в 1965 году, мы жили в провинции Матансас, это в 100 км от Гаваны. Нас там было где-то 50 человек. Было 33 комбайна. На Кубе много было полей, непригодных для комбайна. Мы когда приехали в первый раз, определили, какие поля годятся под машинную уборку. Тростник надо раз в 4 года обновлять, а были поля, где он был старше, комбайн не брал. Там вручную убирали мачетеросы. Объехали, определили какие поля, сколько надо комбайнов, тележек. Техника была в основном наша, с Союза».
Василий Иванович очень долго и подробно рассказывал об особенностях работы комбайнов, говорил об их технических характеристиках, рассказал даже, чем отличался американский прообраз от люберецкого комбайна, на каком из них удобнее работать комбайнеру, говорил об организации труда механизаторов. Мне было ясно – Василий Иванович был не только хорошим специалистом, он был увлеченным человеком, и главная страсть его жизни – техника.
«Мы оказывали техническую помощь, то есть где какие неполадки, эксплуатация правильная и так далее. Работали в основном кубинцы, они у нас в Союзе в сельских профессиональных училищах учились, в СПТУ, сносно разговаривали по-русски, можно было понять. Да и мы понемногу освоили испанский язык. Запас слов нужен: хотя бы пару тысяч. Они нас понимали. Я тоже по-испански разговаривал немножко. С местными общались. Доброжелательный народ был». Василий Иванович произносит несколько фраз на испанском. Прошло уже 45 лет, а он помнит достаточно много слов.
О жизни на Кубе Василий Иванович рассказывает увлеченно: «Потом нас переселили на виллы бывших владельцев – американцы бросили, уехали. Хорошие помещения в Матансасе. Большие дома, во дворе бассейн, выложен голубой плиткой, вода пресная, голубая, дно видно. Вокруг дома сад, в нем пальмы, в том числе кокосовые. Всего поехало 250 человек. А в Матансасе нас было 50. Платили их песо, деньгами. Я машину взял, когда домой приехал, с этих песо».
Мое внимание привлекло упоминание о плате советским специалистам – в кубинских песо выходило, наверное, неплохо, раз техник, а не инженер, Удовенко смог купить машину после одного сезона уборки сахарного тростника.
Все встречи с кубинцами были связаны с работой. Но и они давали пищу для размышления. «Был случай, когда в провинции Матансас я объезжал поля вместе с Пабло де Крайне, ответственным за сахарный тростник от завода, тот вдруг спрашивает меня:
– Ты не боишься со мной ездить?
Он объяснил, что при Батисте на этом же посту работал, а Фидель предложил: кто не уезжает, остается работать, будет та же зарплата, но предупредил, что это временно, пока они не подготовят свои кадры.
Поехали в гости.
– Нет, давай сначала до меня съездим, а потом уже до тебя.
Приехали, Вернадский Володя был, с Волгограда, инженер, мы жили вдвоем, поставили бутылку водки, шоколадных конфет достали. Посидели, потом Пабло пошел. Мы предлагали, давай отвезем, а он сказал, что не хочет, чтоб его видели возле нашего жилья. Пошел пешком, хоть далеко было».
Интересно, что революционеры зачислили в «контрас» человека, который ничего против революции не делал, просто работал, но его положение специалиста, ответственного от завода за состояние сахарного тростника, делало его для сторонников Кастро подозрительным. В памяти возникли похожие примеры из советской истории. Интересно, что им сразу объявили, что они нужны временно, пока революционеры не подготовят свои кадры. Василий Иванович общался с Пабло, но в гости к нему не пошел. И Пабло не хотел, чтобы его видели у советских специалистов, хотя ничего плохого эти люди не делали.
Василий Иванович пережил войну в родном селе, где всё было разрушено, он знал и холод, и голод. Но и его поразили условия, в которых на Кубе жили бедные люди. «У них беднота страшная. Детей в семьях по 8-10 человек, вот такие животы (показывает большой живот) от сахарного тростника. Детей в семьях много, кормятся тростником, очищают его и едят. Хлеба почти не видели в провинциях, всё на подножном корму – тростник и травы всякие. Молоко только больным и маленьким. Но потом при Фиделе, при полевых станах стали готовить фасоль, рис, мясо, юкка (это картофельное дерево), стали детей туда водить, кормить».
Василий Иванович Удовенко рассказывает, как была организована работа специалистов на Кубе, о том, кто за ними наблюдал: «Вообще русских на Кубе много было. Однажды получилось так. Приезжает Николай Федорович Булавин, вызывает меня в номер. Говорит:
– Для всех я бухгалтер, для тебя офицер КГБ. Один из наших, по фамилии Месяц, не показал в декларации, что у него на Кубе дядька, родной брат отца есть. Вызывай его сюда, будем допрашивать, а ты будешь присутствовать.
Спрашивают его, почему не показал в декларации, что у него на Кубе родственники есть? А он отвечает:
– Я не знал.
– Ты знаешь о том, что если что-то не так в декларации написал, то в 24 часа полагается тебя выслать? Но мы не станем тебя высылать, но ты смотри, если что-то не так будет, одной высылкой не обойдешься.
Не стали его высылать. Тот дядька не на плохом счету был, в народной полиции служил на Кубе. Я думаю, что этот Месяц, конечно, знал, где его дядька. Дядька эмигрантом был, еще после гражданской войны страну покинул. Но ничего, дядька этот на хорошем счету оказался, Месяцу этому повезло. Дядька этот приезжал вместе с семьей к нам, а когда мы уезжали, немного денег ему кубинских подарил».
Механику Месяцу, безусловно, повезло, его не выслали. Интересно, почему офицер КГБ Николай Федорович Булавин выбрал для присутствия на допросе Василия Ивановича? Думаю, из-за его надежной репутации и осторожности. Знали, что он не расскажет никому о том, что не полагалось разглашать.
И вот подошел к концу сезон уборки сахарного тростника. «Перед отъездом из Матансаса Фидель Кастро прием устроил. Особенно выдающимся нашим специалистам вручали мачете, на серп похож, только с ручкой пластмассовой, миллиметров 400, для рубки тростника, и звание присвоили – Мачетерос. Он мне руку жал». Мачете пришлось еще тогда оставить на Кубе, с ним на борт теплохода не допустили, несмотря на то, что это была награда, полученная из рук Фиделя.
Да, судьба заносила передовых механизаторов и туда – Советский Союз в геополитических интересах считал своим долгом помочь Фиделю Кастро строить социализм на Кубе.
«В Москве, когда вернулись с Кубы, на второй день пошли во Внешпосылторг, тогда фонды внешней торговли и внутренней торговли разными были, и товары разные, и цены. Нам пригнали 50 машин, выбирай любую… Давайте, оформляйте, – говорю. Но песо мне не хватало. Пришлось идти к заместителю Патоличева, просить, чтобы разрешили советскими деньгами доплатить. Можно было только 5% советскими, а не хватало больше, ну ладно, уговорил я его, наложил он резолюцию, я доплатил. Вернулся на машине домой».
На родине героев уборки ждали почести: прием в ЦК, выбор машин, санаторные путевки. Бабушка рассказала мне, что тогда так просто машины в магазине не продавались, что люди годами копили на машину деньги и годами же стояли за ней в очереди, а уж о том, чтобы выбирать, нечего было и мечтать. Мне это не совсем понятно, неужели так трудно было для всех машины сделать, кто их хотел и мог купить? И становится ясно, что поездка на Кубу была большой удачей для всех этих людей.
«Второй раз, когда вызвали, оказалось, что нас вместо 250 человек всего 50 поедет, не требовалось больше, кубинцы не заключили контракт, уже кубинцы были подготовлены в основном, сами работали. В 1966 году тоже в начале мая полетели».
Василий Иванович говорит, что ощутил, что со здоровьем у него начались проблемы, и то были первые звоночки, но тогда он не знал этого, а то, может быть, и отказался бы от второй поездки. Василий Иванович рассказывал, что и его друзья многие тоже на здоровье стали жаловаться – все-таки климат на Кубе трудный – жаркий, особенно на юге. Василия Ивановича, у которого обнаружились проблемы со здоровьем, на этот раз отправили на север.
Опять было переодевание наших людей, но если солдат замаскировывали под гражданских рубашками в клетку, то специалистам выделяли хорошие хлопковые костюмы. «Нам выдали одежду кубинскую. Хлопковый костюм, накрахмаленный, приятный к телу, серо-бежевого цвета. Всем одинаковые костюмы выдали. Советские – как из инкубатора». Василию Ивановичу не слишком нравилось, что костюмы одинаковые.
Так как наших специалистов было только двое на весь район, то им было немного скучно без общения. Они познакомились с интересными людьми из местных, но общение было затруднено. Ограничивали общение в основном кубинские власти.
«Кормили нас хорошо. А кубинцам не разрешали ездить к нам, чтоб не объедали советских товарищей. В Пинар-дель-Рио, когда я с Тарканья Кайя ездил, пригласил его в гости:
– Поехали, в шахматы поиграем.
– Я бы с удовольствием поехал, но нам не разрешают, чтоб мы не объедали .
– Да пошли они вон, ложись сюда.
Положил его на заднее сидение и поехали. Провез его к нам. Сели, хлеб вкусный, мясо, овощи, покушали, выпили по 100 грамм. Потом поиграли в шахматы три игры, он говорит:
– Ну, я пошел.
– Чего ты будешь идти, я подвезу.
– Не надо, чтоб разговоров лишних не было. Я лучше пешком пойду.
Народ вообще гостеприимный. Недели через три пригласил меня домой.
– Ну, что, Василий, особенно угостить нечем, вот водочка и лед, а еды нет. И деньги есть, а особенно ничего и не купишь.
Всё было по карточкам, и одежда, и питание. Ну, и мы еще свои карточки не забыли. Понимали проблемы кубинцев».
Товары по карточкам в магазине, довольно бедная жизнь, с одной стороны, и накормленные дети, у которых наконец-то нормальные животы, школы и медицина для всех, с другой стороны, – получается противоречивая картина: «Впечатления от Кубы – бедная страна. А Гавана – роскошный город. Если бы меня провезли только по Гаване, то не знал бы, как бедно люди там живут».
Кубинская экономика во многом зависела от нашей страны, но и мы получали из Кубы в большом количестве сахар-сырец, так что даже пришлось строить на Кубани сахарные заводы. Экономисты и историки спорят о выгодах сотрудничества, о том, какая сторона их имела больше. Инженер Удовенко тоже воспользовался этим сотрудничеством с выгодой для себя – смог купить машину. Для него Куба – подарок судьбы и одно из лучших воспоминаний.
КУБА В ВОСПОМИНАНИЯХ ТУРИСТА ФРОЛОВА НИКОЛАЯ ЛЕОНТЬЕВИЧА
Николай Леонтьевич всю жизнь любил путешествовать. Он с гордостью говорит, что объездил все страны соцлагеря, был на многих курортах и туристических маршрутах СССР, ездил на уборку урожая в Казахстан и Монголию. Вот и до Кубы добрался. Потому и денег не скопил, и дом не построил. Так и прожили с семьей в тесной маленькой квартирке. Зато сколько воспоминаний!
«В начале 70-х годов я работал водителем автобуса. Был членом месткома, с председателем Павлом Николаевичем Житниковым корефанил (дружил). Однажды я пришел с линии, зашел к нему в кабинетик. А ему нездоровилось. Вот он и попросил меня помочь ему разобрать почту. Я читаю, говорю ему, откуда письмо, он командует – клади туда, а это сюда. Из обкома профсоюза пришел большой белый конверт. Открываю – а это перечень путевок, круизы всякие предлагают. Нам, рабочей шпане, бесплатно, а ИТР (инженерно-технические работники) должны платить. Я прочитал и говорю:
– Да, завидные путевочки, да кто нам их даст! Небось, всё начальство разберет, простым людям не дадут.
Поговорили и забыли. Работаю себе дальше. Но вот подходит ко мне Житников и говорит:
– Поедешь на Кубу? Пиши заявление на путевку.
Я и написал, но всё еще думал, то ли будет, то ли нет. Наш начальник Габеев Николай Михайлович заболел, а его заместитель главный инженер Сёмченко не подписывает мое заявление. Всего выделили на область на все такие же АТП две путевки. Сёмченко начал говорить:
– А чего тебя так тянет на Кубу? Что ты там забыл? – И не подписывает. И тут Габеев наведывается, узнать, как дела во время его болезни. Я как узнал, что он здесь, сразу пошел к нему. Захожу в кабинет, прошу его подписать мое заявление на путевку. А он тоже замялся. А я говорю:
– Ну, как же, Николай Михайлович, я же уже все документы сдал, одних фотографий 16 штук, – заливаю.
Он ничего мне не ответил, но мое заявление у себя оставил. А потом уже Павел Васильевич, через какое-то время, сказал, что заявление Габеев подписал. Но тут пришла пора деньги за путевку перечислять в Интурист. И главный бухгалтер Василий Иванович Васильченко с Маней-кассиршей поехали в банк, я их повез. Возвращаются, и Маня мне говорит, что на счетах хозяйства деньги есть, но на них бронь какая-то, банк не пересылает. А моя жена работала вместе с женой директора банка в больнице (они были медсестры), мы дружили семьями, вместе праздники отмечали кампаниями. И вот я пошел к директору банка в кабинет, говорю ему по-дружески:
– Иван, как же быть? Ну, хочет Дунька в Европу, что ты будешь делать, как раньше говорили. Нужно же глянуть, что оно там есть. – И подаю ему бумаги.
Он вызывает к себе заместительницу, дал ей задание быстренько деньги переправить на счет Интуриста, в том числе те, которые мне на валюту местную поменяют. Мне там 1000 рублей меняли, так их тоже со счета хозяйства перевели».
Так Николаю Леонтьевичу пришлось проявить немалую смекалку для того, чтобы заполучить путевку на Кубу. Помогли ему также дружеские связи с влиятельными людьми поселка и хорошее отношение к нему руководителей предприятия. Так просто путевку было не достать, только благодаря настойчивости и изворотливости. Кроме того, Николай Леонтьевич часто перевыполнял план, был передовиком производства. Этакое неравенство наоборот – рабочие могли ехать бесплатно, а инженерно-технические работники должны платить.
Действительно, зарплата моей бабушки тогда была 70 рублей в месяц. Сумму в 1000 рублей люди собирали годами. Николаю Леонтьевичу повезло, что такие деньги он не платил из своего кармана. Его поездка не была широко известна работникам АТП. Моя бабушка тогда о ней ничего не знала, хоть и работала вместе с Николаем Леонтьевичем на одном предприятии.
Впереди была сложная процедура оформления документов. Об этом Николай Леонтьевич тоже вспоминает как о своей победе: «Надо было оформлять документы. Через какое-то время нас собрали в Ростове в Интуристе, провели с нами беседы. На одного человека три человека было из органов, опрашивали. А мне что, я от месткома ехал. Собеседование длилось часа три. Простых вообще мало было, больше начальники и их жены. Потом мы сели на поезд «Тихий Дон», поехали в Москву. Там жили дня 4, нам меняли паспорта, а кому-то и деньги, а мне не надо было, уже всё на месте поменяли. Там же сказали оставить всё лишнее. Ехать надо было в одном костюме. У кого кольца золотые, серьги, цепочки всякие, даже обручальные кольца – всё оставить, ничего лишнего, чтобы не выделяться. Значки понабирали на сувениры – сказали, тоже оставить».
Николаем Леонтьевичем рассказал: «У меня были золотые часы швейцарские, я на уборке в Монголии работал, там я их и купил. Хорошие часы, я не говорил никому, что золотые, и сам об этом забыл. А тут пришлось их в декларацию записать. Это специально, чтоб их там не продал, не заменил на простые какие-нибудь. А там, на Кубе, сосед по номеру, Мишка из Таганрога, их украл и продал. Ко мне подходят эти, которые за нами следили, спрашивают:
– Где твои часы?
– В тумбочке лежат, в номере.
– Пошли, показывай, где они.
Приходим, лезу в тумбочку – нет часов. А эти показывают:
– А это часы не твои?
– Мои.
Мне их и вернули. Мишке говорю:
– Ах ты, Мишка, сволочь какой, а еще земляк и шофер».
Когда я спросила, что с ним было дальше, Николай Леонтьевич сказал, что попросился в другую комнату, к Вите, а Мишка больше за границу не попал, это ему еще на Кубе пообещали.
И вот приключение началось: «Вылетели мы из Шереметьево на 8 марта 1968 года. Сидим в самолете, в карты играем, объявляют: „Польшу пролетаем, Германию…“ А нам что? В салоне и не заметно. Стюардессы напитки носят, пепси-колу в бутылочках. Наши стыдно вели себя, за эти бутылочки чуть не дрались бабы, тьфу!
Нас летело около 50 человек – наша группа 23 и ленинградцев 23 – напополам. Мы были одной группой, в ресторан вместе в один зал, на автобус на экскурсии и так далее».
Николай Леонтьевич старался вести себя так, чтобы не попасть в неловкое положение, и, уж во всяком случае, не стал спорить из-за бутылочки пепси-колы, которой ему как раз и не хватило в самолете.
«В Гаване еле сели с третьего раза. Дымка над океаном, видимость слабая. Тормоза как заюзили, страшное дело, я, как человек технический, понял, что не так дело идет. Чуть в вокзал не воткнулись. Но вот нас тягачами оттянули, подали трап, мы спустились, нас пересчитали, посадили в автобус… Поехали к гостинице за Гаваной. Там были раньше виллы богатых американцев, а теперь гостиницы стали для туристов. Гостиница на краю океана, песок белый, пальмы, благодать! Лифт чистый, с кондиционером, скоростной. Красота! Номера на двоих, балкон на океан выходит, в номере душ и туалет. Всё так чисто, аккуратно. На восьмом этаже французы жили, еще немцы были, и еще какие-то иностранцы. Почти все от профсоюзов люди. В номере телефон, внутри гостиницы можно звонить, холодильники ЗИЛ и телевизоры „Рубин“».
Туристы из СССР, не избалованные условиями в советских гостиницах, оказались в одном из бывших лучших отелей мира, но он уже оборудован холодильниками ЗИЛ и телевизорами «Рубин». Всё же остались элементы лучшего сервиса – такси, газеты на разных языках в холле, шведский стол в ресторане.
«Какие там пляжи! Где я только не бывал, и по Союзу, и в Болгарии, а такого пляжа больше не видел! Трактор идет, песок шерудит – спичку не найдешь, такой чистый! Песок белый, мягкий, по колено проваливаешься. И океан огромный, вода прозрачная, копейку уронишь и видно до самого дна. А когда шторм был, шла волна, станешь на кромке воды и ждешь, пока она тебя в море уносит, и тут же разворачиваешься, и волна тебя на берег выносит, и убегаешь, чтоб опять в море не затащила, и тут не зевай. А то так и будет трепать».
Незабываемое впечатление оставили кубинские пляжи. О них Николай Леонтьевич говорит с особым вкусом, так, что кажется, будто находишься на чистом песчаном берегу теплого моря!
«После завтрака идем отдыхать. Кто хочет, идет во двор, там плавательный бассейн. Не надо на океан, ныряй, прыгай, плавай, пальмы кругом, что ты, красота какая! А можно пойти на пляж. Повалялись так, потом садимся в автобус и поехали на экскурсию. Там не заболеешь, в гостинице не останешься. Если кто говорит, что заболел, немедленно врача вызывают. Так что поездка обязательная. В автобусах кондиционеры, туалет, сзади бар с напитками. Прохладно, хорошо! Хочешь, соки разные, пей!»
Вот и я услышала о том, что показывают туристам, чем гордится Куба. Красивый остров, чудесные пляжи, горы, водопады, даже сталактитовые пещеры! Туристам предоставили очень хорошие автобусы, их Николай Леонтьевич оценил как специалист. Особенно его поразили бары в автобусе и туалеты, которыми можно пользоваться во время пути, а также кондиционеры. Всего этого, конечно, не было в загазованных тесных советских автобусах, которые он водил в Таганрог и Ростов из сел нашего района.
Для советских туристов экскурсии были обязательными. «По Гаване была экскурсия, но из автобуса почти не выходили. Туда-сюда покатали, посмотрите налево, посмотрите направо. Я тогда почти не запомнил ничего. Фотографировались на главной площади имени Хосе Марти. Там большая стела стоит, недалеко Дом правительства, как у нас Кремль. Ну, только кто нас туда пустит! Издали смотрели.
Были в доме Батисты, там всё, как при нем было, только золотого автомобиля нет.
Были в доме писателя Хемингуэя, его очень на Кубе любят, а я попытался читать, мне показалось, что есть и интереснее книжки. Хотя сам человек был примечательный…
Были в рыболовном колхозе, нам вручили удочки специальные, мы сами ловили ракушки. Я поймал три, две были съедобные. Им внутрь раковины что-то насыпают, и мясо легко вытряхивают. Его в этой ракушке почти килограмм. Очень вкусное. Нам их там же приготовили и мы ими пообедали. Ракушки отдали на память».
Николай Леонтьевич показывает эту ракушку – размером она около 20 см в диаметре, светло-розовая, с большими выступами по хребту. Он говорит, что у него таких сувениров было много, «полный чемодан», но вот раздарил всё – из больших осталась только эта. Он явно дорожит ею. Мне он подарил две ракушки – маленькие, очень гладкие и блестящие. Одна из них размером с рублевую монету, а вторая чуть больше. Когда мы шли домой, то я сжимала их в кулаке в кармане куртки, и мне казалось, что они все еще теплые от жаркого солнца Кубы, а не от моей руки.
Советские туристы увидели и главное богатство Кубы – поля сахарного тростника и процесс его уборки: «Мы ездили смотреть, как собирают тростник. Ездили еще смотреть, чем дети занимаются, старшие классы учат младшие классы, учителей не хватает. Мы с Витьком сфотографировались с одной такой учительницей – сама в Гаване в 7 классе учится, а летом неграмотных детей в провинции учит. Летом у них крыша тростником накрыта, и они сами себе еду готовят, и овощи выращивают. Смотрели, где они спят. Спят они на досках, а на них один матрас из камыша и простыня. Я говорю: «Детям же спать, почему так?» А экскурсовод и говорит: «Чтобы такая толстая не была, видели, какие девочки у нас все стройненькие? Это потому, что на таких кроватях спят»».
На достаточно четкой любительской фотографии в центре стоит стройная девочка, может, моя ровесница, в форменной школьной одежде. Наверное, она из интеллигентной семьи, раз учится в гимназии в Гаване. И вот она летом, на каникулах, вместо того чтобы отдыхать на пляже, едет из дома от мамы в деревню, живет в сарае с тростниковой крышей, спит на досках, на матрасе из камыша, готовит еду из выращенных здесь же овощей, еще и учит неграмотных деревенских детей. Николай Леонтьевич был поражен таким спартанским воспитанием детей на Кубе, захотел сфотографироваться с учительницей на память, чтобы показать фотографию сыну.
«В Риадеро мы были вольные, ходили, отдыхали, как хотели, по городу сами ходили. В магазинах нет ничего, много народу в этот город приезжает, товаров для туристов не хватает. Я там сыну штаны какие-то купил, себе две рубашки, отрез жене, и всё. Мало товаров. А сами кубинцы очень бедные. У них всё по карточкам. Там получил зарплату, а денег тебе не дали, а всё в карточке записано, имя, фамилия, отчество, где, кем работаешь, число и месяц, и сколько зарплата у тебя. Идешь с карточкой в магазин, берешь что-то, и тебе туда записывают. Если деньги кончились, нигде ничего не дадут».
Все же Куба была тогда бедной страной, я считаю, что карточная система должна быть только в самых трудных для государства ситуациях. В учебнике истории я прочитала, что наша карточная система была отменена в 1947 году. Конечно, в СССР были трудности со снабжением граждан товарами, но никто из моих собеседников не сказал, что карточная система лучше. И вот на Кубе они встретили именно такую продажу товаров. У всех советских людей были деньги, хоть и немного, и по сравнению с кубинцами и Василий Иванович, и Николай Леонтьевич были богачами. Я не могу представить себе, что у нашей семьи вместо семейного кошелька лист с суммой маминой зарплаты.
«Вот так я побывал на Кубе», – Николай Леонтьевич вздыхает. Видно, как его взволновали воспоминания, как он рад поговорить о далеких счастливых днях того отпуска на Кубе.
Я думаю, жаль, что эта часть истории мало изучается в школьном курсе. Я понимаю, что школьная программа не может вместить всего многообразия исторических событий ХХ века, но для себя я сделала вывод, что многие люди, живущие рядом со мной, могут помочь сделать историю интересной и живой.
Когда-нибудь я обязательно побываю на этом замечательном острове и увижу всё своими глазами.