Марите Руткаускайте «Литовские спецпоселенцы: свои или враги?»

25 августа 2009

Глава VII «Никто не спросил: как они жили, как их воспитывали»
г. Пермь, гимназия «Ювента», 11 класс
Научный руководитель А.О. Гребенщиков

Что такое история?
Когда я была маленькой, бабушка рассказывала мне о том, что мои родственники были выселены из Литвы силой. Тогда ее рассказы были похожи на страшные сказки. Кто имел право это сделать? Почему это произошло? И что такое выселить силой? Когда мы играли в «Царь горы» и после того, как я оказывалась сброшенной вниз и меня не пускали наверх, мне вспоминались бабушкины рассказы. Но мне казалось: в жизни такого, что рассказывает бабушка, не может быть. Бабушка больше ничего не рассказывала. Дедушка, который был выслан маленьким, не любил распространяться на эту тему. И я думала, что большая часть из того, что говорят – преувеличение людей, которые хотят, чтобы их пожалели. Но мои взгляды резко изменились в прошлом году, когда у нас в гимназии показывали выставку: «Пятая графа. Причина репрессий – национальность». После урока многое для меня стало неожиданным, новым. Я снова вспомнила бабушкины рассказы, но сейчас они казались мне еще страшнее. Выставка буквально раскрыла мне глаза на то, как важна в истории жизнь одного народа, состоящего из конкретных людей. Мне стало скучно и обидно на уроках истории. В учебнике много говорят о больших, великих, известных людях, личностях, но забывают о судьбе «маленького человека», с его мыслями, переживаниями, его счастьем и горем. Мои родственники не знатные люди, но это моя история. Я стала расспрашивать папу. Его рассказы дали мне новые сведения, которые он узнал от дедушки. Я начала читать книги о депортации прибалтийских и других народов. В начале учебного года я узнала о конкурсе «Человек в истории» и у меня возникло желание заняться серьезным исследованием истории литовского народа на примере судьбы моих родственников. Трудность заключалась в том, что между нами тысячи километров. Звонить же в Литву и разговаривать об этом по телефону неудобно. Поэтому я составила вопросы и отправила их по Интернету. Пока ждала материалов из Литвы, я собирала информацию здесь, в Перми. Я пошла в Информационный центр ГУВД Пермской области, где находились личные дела моих родственников. Там сидели на вид очень «доброжелательные тети», которые постоянно искоса смотрели в нашу сторону, показывая, что мы тут не совсем желанные гости. Сначала они даже не разрешили нам делать копии с документов. «Этот документ – говорили они, – внутреннего пользования, и мы не можем дать вам его копию». Таких документов было очень много! Но, к счастью, нам разрешили делать себе на листочках записи, которые они потом тщательно проверили. В конце работы в архиве Информационного центра мне повезло: разрешили сделать ксерокопии некоторых документов. Одновременно я встречалась с моей двоюродной бабушкой Лидией Яковлевной Воробьевой. Ее воспоминания я записала на диктофон, а потом расшифровала. Я получила по факсу материалы из Литвы. Двоюродный дедушка Теофилюс пишет о том, что ему запомнилось и что потом рассказывали его мама (моя прабабушка) и братья. Это рассказ человека, пережившего страшные испытания сталинского «счастья». Это помогло мне создать для себя более полную, живую, яркую, но и более трагическую картину, чем у меня была раньше, а также понять взаимоотношения между разными людьми, которые жили в поселке Визяй Кудымкарского района Молотовской области.

Потеря родины. Билет в один конец
Моего прадеда Руткаускас Антанас. Он родился в 1906 году в семье крестьянина Руткаускаса Каралиса и Каролины. Прапрадед Каралис занимался сельским хозяйством. У него было 17 гектаров земли. Еще он работал секретарем в местной администрации. Когда в 1922 году умер Каралис, Антанасу было шестнадцать лет. Из-за смерти отца ему пришлось бросить учебу. Он стал главой семьи, и на его плечи легли все тяготы крестьянской жизни. Через несколько лет у него появилась своя семья. Женой Антанаса стала Мария Ярушавичус. В своих воспоминаниях Теофилюс утверждает, что Антанас женился в 1925 году. Однако Мария в своей автобиографии, которая хранится в ее личном деле, пишет, что вышла замуж за Антонаса в 1921 году. А в протоколе допроса к ее делу записано, что «в 1923–1924 году я вышла замуж за…Руткаускас Антанас»[1]. Как можно понимать такое расхождение в годах? Я попробовала решить эту проблему, но для этого мне пришлось ответить на другой вопрос: когда родилась Мария? В личном деле прабабушки фигурируют три цифры: 1900, 1911, 1918 годы рождения. В автобиографии она пишет, что родилась 15 января 1900 года. В нескольких других документах (посемейная карточка, запрос-проверка[2]) написаны 1911 и 1918 годы рождения. Эту путаницу пытался разрешить комендант спецкомендатуры л-т Конин во время допроса Марите (Марии) 18 сентября 1954 года. Он задает ей вопрос: «Назовите ваш правильный год рождения 1911, 1918 или 1900 году?» Она отвечает: «Мой правильный год рождения 1900». Однако ее сын, Теофилюс, утверждает, что она родилась в 1906 году. Думаю, что прав Теофилюс. Он пишет: «В 1925 году, будучи 19 лет женился (Антанас) на нашей матери Марии, которой тоже было 19 лет». Я считаю, что Теофилюс не мог ошибиться, так как свои воспоминания он писал в Литве в 2002 году, когда правду сказать уже никто не боится. Кроме того, он долгое время после возвращения в Литву общался со своей матерью, отмечали дни рождения, юбилеи. Поэтому я могу сделать вывод, что Мария, находясь на поселении, умышленно изменила год рождения. Возможно, этим надеялась добиться улучшения положения семьи. Например, получить какие-то льготы для себя и (или) своих детей. Лидия Яковлева в своих воспоминаниях упоминает о разнице в возрасте между Марией и Антанасом, но не называет точный год ее рождения. За все время поселения прабабушка ни разу не обмолвилась о том, что родилась в 1906 году. Откуда взялись 1911 и 1918 годы сказать сложно. Могу предположить, что ее хотели записать более молодой, чтобы заставить выполнять на поселении тяжелую работу, которая не назначалась пожилым людям. О том, что год свадьбы – 1921 – нереальный, свидетельствует тот факт, что в это время и Марии, и Антанасу было пятнадцать лет. Скорее всего, в этом возрасте они не могли пожениться по закону. Возможно, что в этом году Мария и Антанас только познакомились. Они жили в соседних поселках: Антанас жил в деревне Бутерманцы Бутерманской волости; Мария же вместе с родителями, Ионасом и Елижабеттой Ярушавичус, проживала в той же волости в деревне Пикушкес. Более правдоподобным выглядит неточное время свадьбы: 1923–1924 годы. Но опять я думаю, что правильный год назвал Теофилюс. Указывая в автобиографии и протоколе допроса другой год свадьбы, Мария исходила из тех же соображений, которые у нее были, когда она скрывала настоящий год рождения. Моя прабабушка была неглупой женщиной. У нее всего два класса образования, но она понимала, как нужно действовать в той или другой ситуации. Этому ее научила жизнь. В семье Антанаса и Марии родилось восемь детей. Самый старший из детей – Иозас, родился в 1929 году. Перед самой войной Антанас сделал капитальный ремонт всех хозяйственных построек и частично закупил материал на новый дом. Во время войны он его построил. Каким образом Антанасу удалось построить дом во время войны, когда дома разрушали, а не строили? Иозас в своей автобиографии, хранящейся в личном деле, сообщает: «До соединения Литвы с Советским Союзом отец работал старостой 12 лет»[3]. Архивные документы не дают однозначного ответа на вопрос: когда именно Антанас был избран поселковым старостой? В своих воспоминаниях Теофилюс говорит, что отца впервые односельчане избрали старостой в 1934 году. Учитывая год рождения самого Теофилюса, я не могу полностью полагаться на его информацию, которую он мог получить только от матери или братьев. Но из этих цифр видно, что Антанас был избран поселковым старостой в первой половине 30-х годов. Теофилюс продолжает: «В 1940 году, когда впервые вошли войска (советские), отец отказался от выборной должности, стал работать только на своей земле». Об этом Теофилюс тоже мог узнать только от своих ближайших родственников, например от Иозаса, который в той же автобиографии пишет: «Когда Литва соединилась с СССР, отец работал с полгода старостой, после чего был освобожден от работы»[4]. Так отказался или был освобожден? Две причины могли побудить Антанаса оставить место поселкового старосты: он уволился по собственному желанию, потому что не собирался связывать себя никакими отношениями с советской властью, так как воспринимал приход русских, как оккупацию Литвы, или он ушел после оказанного на него давления со стороны новых «хозяев». Вскоре после начала Великой Отечественной войны территория Литовской ССР была оккупирована фашистской Германией. «С приходом немецких войск в 1941 году он также остался на этой должности и работал до 1944 года»[5], – рассказывает о муже Мария во время допроса. После этих слов у меня создается впечатление, что мой прадед не покидал должность старосты. Высказывания Марии можно расценивать как заступничество за мужа, она покрывала его, если Антанас действительно оставил должность старосты по собственному желанию только потому, что не хотел служить советской власти. Иозас в автобиографии пишет, что немецкие власти заставили отца работать старостой. Возможно, сын так же, как и Мария, заступается за Антанаса. Их слова отличаются от того, что сообщает Теофилюс: «Во время войны, в 1942 году отца опять избрали старостой». Я думаю, что его ответ лучше отражает события того времени, потому что, как я уже говорила, он пишет свои воспоминания, когда можно не скрывать правду. И в это время Антанас, как я думаю, строит себе новый дом, потому что для него это время было достаточно спокойным. Как только войска Красной Армии освободили Литву от немецкой оккупации, Антанас снова ушел с должности старосты. Что произошло с Антанасом после этого? Иозас пишет, что на третий день после освобождения Литвы, отец был взят рабочим на строительство аэродрома, после чего он не вернулся. В автобиографии прабабушки написано, что на третий день после освобождения Литовской ССР прадед Ананас был взят русским солдатом и больше она его не видела. Слова Иозаса и Марии похожи, видимо, они перед тем, как писали этот документ, советовались. Во время допроса в 1954 году Мария говорит еще более конкретно о судьбе мужа: с приходом частей советской армии в июле 1944 года он был арестован органами МВД. Скоре всего, мой прадед действительно был арестован, но сумел сбежать. Антанас не захотел стать пленником советской власти. И он не мог смириться с тем, что его родина была захвачена второй раз и превратилась в часть сталинского государства. Он уходит в лес, в банду, чтобы бороться за независимость своей страны. 17 июля 1945 года – теплый летний день, который на всю жизнь остался в памяти моих родственников. «Рано утром окружили дом и велели собираться, все время была команда «быстрее». Сборы продолжались часа три. Мы брали одежду, пищу, предметы первой необходимости. В депортации участвовал лейтенант, который в 1941 году был ранен, и его выходили, скрывая в тайне, жители. Это знал отец, знала и мать, знал и лейтенант, что о нем знают. Вот этот лейтенант и говорил матери, что берите больше, все пригодится» – так запомнился этот день маленькому Теофилюсу. Жена и дети Антанаса были высланы из Литвы в «соответствии с распоряжением НКВД СССР № 328 от 16 июня 1945 года как члены семьи активного участника банды национального подполья на спецпоселение сроком (не указан) в Кудымкарский р-н Молотовской обл. без права выезда к прежнему месту жительства»[6] и «по постановлению Алитусского УО МВД Литовской ССР от 6 июля 1945 года как члены семьи участника банды литовского националистического подполья»[7]. Как видно из первой цитаты, срок проживания на спецпоселении не указан, зато четко утверждается лишение права возврата в Литву. Исходя из этого, я считаю, что мои родственники были высланы в Кудымкарский р-н Молотовской обл. навечно. Когда семью моего прадеда высылали, никто им не сказал, за что и почему с ними так поступили. В 1949 году на совершеннолетних членов семьи Антанаса завели личные дела. В них были документы, которые свидетельствовали о преступления моего прадеда: «Добровольно поступил к немцам старостой, где активно выполнял приказы и распоряжения немецких властей, участвовал в арестах и расстрелах советских граждан, в период немецкой оккупации работал старшиной Бутерманской вол., проявляя активность, поддерживая режим захватнической власти. Он руководил отрядом «Сависовга» в целях борьбы с партизанским движением. Во время освобождения ЛССР Руткаускас сбежал с немцами, после вернулся в банду, где так же активно участвовал в борьбе против советской власти»[8]. Виновен или невиновен мой прадед? По советским законам – да! Но Литва до 1940 года была независимым государством. Я не хотела бы оправдывать или обвинять его. Это сложная проблема и нужно оказаться в той ситуации, почувствовать на себе ее тяжесть, чтобы делать определенный выбор. Я так думаю. Но советская власть наказала многодетную семью за поступки отца и мужа. Она лишила их родины и всего, что с ней связано. С точностью до наоборот был реализован провозглашенный Сталиным принцип «Сын за отца не отвечает».

Жизнь под стук колес

Станция… Думали ли Мария и ее дети о том, что когда-нибудь вернутся обратно в Литву? «Везли в товарных вагонах, в них было от 30 до 40 человек – несколько семей. Нар не было, только несколько полок, спали на своих вещах, для естественных нужд была дыра, умывальника не было». Так описывает в своих воспоминаниях «интерьер» и условия жизни в вагоне Теофилюс. «Антисоветские элементы», к которым были отнесены дети и жена Антанаса, по законам репрессивной политики не могли рассчитывать на большее. Сегодня некоторые полагают, что жалобы депортированных народов по поводу условий их «транспортировки» в товарных вагонах необоснованны. Приводят сравнения с возвращением с фронтов Великой Отечественной войны солдат-героев, которых тоже везли в товарных вагонах. Об этом, в частности, упоминает Лидия Яковлевна: «Сейчас многие говорят: «Вот нас везли в теплушках, вот нас везли в вагоне», в чем же тогда остальных везли? В СВ, что ли? Мне никогда это не понятно было, люди жалуются, что ехали они в таких вагонах, а солдаты-победители в каких ехали? Спальные вагоны у них были или вагоны купе, плацкарт или еще что-то? Такая разруха была после войны, понятно, почему все в одних и тех же вагонах ехали! Кто ездил в СВ? Руководство если только…» Но почему-то мало кто учитывает такой факт, что высланные во время этапирования были практически лишены какой-либо свободы. «Остановки делались в маленьких поселках, были разными по своей продолжительности, и люди лезли под вагоны для естественных нужд. Вагоны закрывались, охраняли солдаты, сколько их было, трудно сказать, так как ходить во время остановок запрещалось»[9]. Дорога, длившаяся чуть больше недели, для семьи Антанаса и других депортированных стала тяжелым испытанием: «Были побеги, но о них мы узнали только на месте. Были и смертельные случаи: погиб мальчик между вагонами, получила травму и сестра Марите»[10]. Не исключено, что случаев гибели людей было больше. Скорее всего, о них не говорили или предпочитали выдавать смерть за побег. В конце июля товарный поезд с депортированными из Литвы достиг Урала. Последней станцией в «железнодорожной жизни» Марии с детьми стал поселок Менделеево. Их «выгрузили» из вагона и … (Я попыталась представить, что они увидели, когда вступили на чужую для них землю, что испытали, почувствовали.) …Тупик железнодорожного пути, серая пустынно-скучающая станционная площадка, окруженная сотрудниками НКВД, вдали виднеются маленькие, хмурые домики, какие-то хозяйственные постройки. Наверное, после этого они с горечью вспомнили свою родную деревню, свой дом. И здесь им жить… У меня бы на их месте возникло гнетущее чувство, может быть, я возненавидела бы все это. Однако дорога на этом не закончилась. Высланных литовцев распределили по машинам и повезли в город Кудымкар, до которого от Менделеево напрямую около 150 км. Учитывая извилистость и состояние дорог, до центра Коми-Пермяцкого округа (КПО) они могли добраться не раньше чем через семь-восемь часов. Из Кудымкара Марию с детьми направили в поселок Визяй. Оттуда и из других леспромхозов (ЛПХ) за литовцами пришли машины. «Нас должны были везти в тайне, но сломалась машина, и нас оставили. Никто не хотел брать на борт мать с маленькими детьми. После довезли до Демино, из Демино на телеге в пос.Визяй», – так описывает последний день дороги Теофилюс. Все для них было тайной, начиная с того, где они и куда их везут, и заканчивая тем, какие по характеру здесь люди. Они ехали и думали… А позади них оставались пышные верхушки еще не срубленных и не увезенных в «вечную ссылку» елок и берез.

Визяй «многоликий»
Они приехали в новый поселок, в новый мир, где другие обычаи и традиции, свои правила и порядки. Для них Визяй не просто новое место жительства. Они спецпоселенцы. Здесь мои родственники должны были обрести вторую родину. Но возможно ли человеку обрести ее?! Поселок, в который поселили Марию с детьми, принял их как очередных спецпоселенцев, еще одну национальность. Лидия Яковлева, которая была одна из первых, с кем познакомились литовцы, говорит, что в Визяе проживало около семнадцати национальностей! Почему их так много? Дело в том, что в 1937 году, в поселке приступили к строительству леспромхоза, который нуждался в большом количестве рабочих рук. Первоначально в Визяе основную часть населения составляли русские и коми. Но после начала строительства ЛПХ в поселок буквально «хлынул» поток людей из других областей и республик Советского Союза. Среди приезжих были татары, башкиры, мордва, марийцы и несколько других народов. В своих воспоминаниях Лидия Яковлевна называет три народа, которые были сосланы в Визяй: поляки, буковинцы и литовцы. Литовцев привезли в Визяй 1 августа 1945 года[11] Лидия Яковлевна называет две цифры – количество высланных из Литвы: около 60 семей, или 275 человек. Теофилюс пишет, что сначала их поселили в частном доме за сельпо, потом они переехали в барак, который раньше служил домом для людей, приехавших работать в Визяйский ЛПХ, и для местных жителей. Этот барак был очень длинным. В нем примерно 40 комнат, и в каждую селили по одной семье. Площадь одной комнаты не больше 20 м². Это чуть больше однокомнатной «хрущевки», но без кухни и ванной комнаты. Получается, что на каждого члена семьи моих родственников приходилось два с небольшим квадратных метра жилой площади, если ее так можно назвать.Когда в эту комнату въезжали спецпоселенцы, они могли рассчитывать только на стол, несколько кроватей и стульев. Других условий они, наверное, и не ждали! Если обе цифры: 60 семей и 40 комнат – верны, то получается, что часть семей была размещена в других помещениях или несколько малочисленных семей поселили в одной комнате барака. Лидия Яковлева работала бухгалтером в Визяйском ЛПХ и была среди тех, кто принимал депортированных литовцев. Она говорит, что Марию с детьми сразу же поселили в барак. Это противоречит утверждению Теофилюса. Лидия Яковлева рассказывала мне, что очень сердилась на литовцев за то, что они называют разные фамилии. Но потом они ей объяснили, что Руткаускене – это жена, Руткаускайте – дочь, Руткаускас – мужчина. Так состоялось первое знакомство будущих родственников. Лидия Яковлева оказалась умной женщиной, она все поняла и стала к ним относится очень по-доброму. Что представлял собой Визяй? На окраине поселка, около речки Котыс, находилась улица Прибрежная. За гаражом ЛПХ начиналась Гаражная улица. Она тянулась до самых больших в поселке – Финской и Татарской. Последние две улицы получили свое название в результате заселения их представителями определенной национальности.

Жизнь на поселении
«Старики вымерли в первом году поселения, дети остались скелетами, которые сами уже не поднимались», – это воспоминания Теофилюса о самом трудном времени на поселении. Жизнь поставила спецпоселенцев в тяжелые условия. Лидия Яковлевна рассказывала, что литовцам для того, чтобы как-то поддержать свое существование, выдавали ссуду. Ее размер она не уточняет, но могу предположить, что эта ссуда была очень маленькой. Во-первых, только что закончилась война, и все силы и средства уходили на восстановление разрушенных городов и сел. Во-вторых, поселенцы – это наказанный народ, и поэтому они не могли рассчитывать на хорошую поддержку советской власти. И они стали менять свои вещи, привезенные из Литвы, на продукты. Вещи, которые были в их поселенческой жизни самым дорогим напоминанием о родине, стали для них спасением от голодной смерти! Горе не обошло стороной семью моих родственников. В 1945 году, вскоре после приезда, умер самый младший ребенок – дочь Марите. Травма, полученная в дороге, оказалась смертельной[12]. Деньги они начали зарабатывать сами только с 1946 года, когда Марию и Иозаса приняли в леспромхоз. Моей прабабушке дали работу сучкоруба, в это поистине «женское» дело входило махание топором, для того чтобы только что срубленное дерево стало более гладким. Иозаса послали на курсы тракториста. До депортации Иозас окончил начальную школу на литовском языке и проучился три года в гимназии. По словам Теофилюса и Лидии Яковлевны, поселенцы-литовцы хорошо учились, несмотря на языковой барьер, и почти все становились специалистами в своем деле.

Режим спецпоселения,
или Правила жизни, которые нельзя нарушать
Помимо тех трудностей, которые доставались поселенцам, как обычным людям, они должны были соблюдать тот режим проживания, который установила им советская власть. В этой части, нарушая хронологический порядок, я расскажу о том, какие требования предъявлялись спецпоселенцам-литовцам и как их могли наказать (и наказывали) за «непослушание» советской власти. Правовое положение поселенцев определялось несколькими документами, которые им объявлялись. После этого они давали расписки о том, что ознакомились и несут ответственность за нарушения. Находясь на поселении, в разное время мои родственники подписывали несколько расписок. В личном деле прабабушки и двоюродного деда Иозаса было три расписки. Я узнала, что термин «спецпереселение» появился в начале 1930 года. Спецпереселенцами называли высланных в ходе принудительной коллективизации раскулаченных крестьян. Через пятнадцать лет, 16 августа 1944 года НКВД СССР издал «Инструкцию по учету спецпереселенцев», согласно которой учету подлежали все контингенты спецпоселенцев[13]. Серьезных отличий в правовом положении и в реальной жизни между спецпоселенцами и спецпереселенцами не было. Мои родственники были спецпоселенцами, по официальным документам относились к категории «литовцы». Постановление «О правовом положении спецпереселенцев» им объявляли потому, что они как спецпоселенцы попадали под его действие. Запутанной, не совсем понятной для меня остается ситуация с Альгердасом, но по другой причине. Кроме расписки об объявлении Постановления СНК СССР № 35 от 8 января 1945 года, он дал расписку об объявлении ему Указа ПВС от 26 ноября 1948 года «Об уголовной ответственности за побеги из мест обязательного и постоянного поселения лиц, выселенных в отдаленные районы Советского Союза в период Отечественной войны»[14]. Альгердас не должен был подписывать такой документ, так как литовцы не относились к категории народов, которые подверглись депортации в годы войны. По этому указу «навечно» на спецпоселении оставались немцы, карачаевцы, чеченцы, ингуши, балкарцы, крымские татары и ряд других народов, высланных в период с 1941 по 1945 год. Самовольное оставление места поселения, согласно этому документу, каралось 20 годами каторжных работ[15]. Середина XX века; через две недели после подписания Указа, 10 декабря 1948 года, Генеральная Ассамблея ООН примет Всеобщую декларацию прав человека – а в СССР существует каторга! Расписка Альгердаса, о которой я только что писала, и содержание других расписок Марии, Иозаса и Витаутаса об ответственности за побег с места поселения подтверждает ранее сделанный вывод о том, что мои родственники были сосланы в Кудымкарский район «навечно». Ниже приводится расписка Витаутаса: Расписка 1950 г. января 3 дня мне, спецпоселенцу Руткаускас Витовтас с.Антанаса объявлено о том, что за побег с места поселения из Кудымкарского р-на, Молотовской обл. я буду наказан в судебном порядке лишением свободы сроком на 10 лет тюремного заключения, а все члены моей семьи будут высланы в районы Крайнего Севера Якутска. Руткаускас Иозас[16] Последние расписки Мария, Иозас и Витаутас подписали в связи с объявлением им Постановления СМ СССР от 5 июля 1954 года. Это произошло осенью того же года. В это время уже не было Сталина и ситуация в стране начинала меняться. Но мои родственники испытали на себе действие сталинских законов. Первоначально на всех спецпоселенцев были заведены карточки персонального учета, а с июня 1949 года на совершеннолетних стали оформлять личные дела. Из семьи Руткаускасов тогда они были заведены только на Марию и Иозаса. 3 января 1950 года личное дело завели на Витаутаса, а 16 февраля 1954 года – на Альгердаса. На Ону дело не завели, потому что в то время, когда она достигла совершеннолетия, ее уже не было в поселке. Она сбежала 16 июля 1947 года[17], причем ей удалось это сделать только со второй попытки. Когда ее поймали в первый раз, то практически никак не наказали. Заставили работать. Во второй раз побег Оны оказался удачным. Из Визяя Она добежала до Менделеево. На станции она села в товарный поезд, который шел в сторону Москвы[18], и покинула навсегда место поселения. Две попытки Оны убежать из Визяя говорят о том, что она не смирилась с выселением, о ее непреодолимом желании вернуться домой на родину, в Литву, пусть даже советскую. Интересно, что в то время ей было всего пятнадцать лет. В этом возрасте подростки как раз способны на такие авантюрные поступки. Лидия Яковлевна говорит, что многие убегали с поселения так, как сбежала Она, но очень многих ловили и возвращали обратно. Через родственников в Литве Она написала в Визяй письмо (символами, понятными только Марии и братьям), что у нее все в порядке, что она добралась до Литвы и живет не в родной, а в соседней деревне, так как там безопаснее. Она сообщила, что вышла замуж и сменила фамилию. Ее объявили во всесоюзный розыск, но так и не нашли. 23 марта 1955 года розыск моей двоюродной бабушки был прекращен, и она была снята с учета спецпоселения[19]. После этого ей, наверно, стало не так страшно. Она Руткаускайте самая первая из моих родственников достала себе обратный «билет» в другой конец, на родину.… Поселенцы должны были отмечать свое присутствие в поселке «отметкой» в комендатуре. Сначала они – «отмечались у этого лейтенанта каждый день. …Через год появился другой комендант и начали отмечать в неделю раз»,– рассказывала Лидия Яковлевна о том, как отмечались спецпоселенцы. Если они пропускали «отметку», даже не по своей вине, их наказывали: могли получить выговор, должны были заплатить штраф, арест на 5 суток. Мои двоюродные деды по своему характеру были непоседы, энергичны как в работе, так и в отдыхе. Особой активностью, даже задиристостью отличался Иозас. 11 сентября 1953 года он пришел в сельский клуб в нетрезвом виде и стал выражаться нецензурными словами. Мне не известна причина его поведения, но я не сомневаюсь в том, что он был способен на такие выходки. Лидия Яковлевна много об этом рассказывала. Участковый уполномоченный Коми-Пермяцкого ОКРО милиции ст. сержант Зубов расценил действия Иозаса как нарушение общественного порядка. Я думаю, что он был прав, но не могу согласиться с наказанием, которое назначили Иозасу – «один месяц принудительных работ с вычетом 25 % по месту работ». Странным мне в этой ситуации кажется то, что в архивном деле Иозаса нет никаких документов по этому происшествию, за исключением справки в том, что он был привлечен к административной ответственности. Наказание, которое получил мой двоюродный дед, привело к тому, что он должен был много работать, и поэтому, как мне кажется, совершил другое нарушение режима спецпоселения. 15 сентября была очередная «отметка» в комендатуре. В тот день Иозас начинал выполнять большую работу, был занят в течение нескольких дней и не мог присутствовать в Визяе 15 сентября просто физически. Очередная «отметка» была 30 сентября, которую Иозас не пропустил. Но комендант стал его отчитывать за предыдущей пропуск. 2 октября Иозас написал объяснение по поводу своего отсутствия 15 сентября – «не был потому, что находился на работе пятнадцатого, шестнадцатого также работал допоздна, и еще три дня. После того заходил в комендатуру, Вас не было, потому и не отметился»[20]. Видимо, комендант не поверил ему, или объяснение не удовлетворило его, потому что 5 октября Иозасу вынесли наказание – руководствуясь Постановлением СНК СССР № 35 от 8.01.1945 года с инструкцией о наложении административных взысканий, объявленной в приказе НКВД СССР № 376 от 14.09.1945 г. Постановил: Спецпоселенца литовца Руткаускас Иозас с.Антанаса…подвергнуть штрафу в размере пятидесяти рублей. Обязать деньги внести в Кудымкарское отделение банка… и квитанцию об уплате штрафа представить в спецкомендатуру в 10-дневный срок после объявления настоящего постановления[21]. Постановление было объявлено 16 октября, но Иозас с ним не согласился. Он обратился в Визяйский ЛПХ за справкой: Справка
Дана настоящая в том, что тракторист Руткаускас Иозас с.Антанаса в сентябре месяце 1953 г. согласно путевке листов находился на следующих работах: 15.09.53. – поездка на Парму со шпалорезкой, в пути 31 час; 18.09.53. – поездка в Сенино за грузом, в рейсе 11 часов; 19.09.53. – поездка в Чешино за грузом, в рейсе 11 часов. Всего за вторую половину сентября 53 года в рейсе 53 часа. 16.10.53. Бухгалтер Визяевского ЛПХ Михалева[22] Однако справка ему не помогла. Постановление было утверждено начальником Коми-Пермяцкого ОКРО МВД и комендант не собирался его отменять. Поэтому Иозасу пришлось заплатить штраф, о чем свидетельствует квитанция об уплате в его личном деле[23]. Если же поселенец планировал куда-либо уехать, то ему необходимо было получить на это разрешение. В соответствии с Постановлением № 35 спецпереселенцы за самовольную «отлучку за пределы расселения обслуживаемой спецкомендатуры» несли административную и уголовную ответственность, так как нарушали режим спецпоселения. Наказание в виде ареста на 5 суток 14 января 1952 года получил Витаутас за то, что «без ведома коменданта самовольно выехал в Кудымкар»[24].

Иозас, Альгердас – в «тисках» советских законов поселенческой жизни

С 1947 года Иозас – тракторист Визяйского ЛПХ. Как известно, на любой работе случаются неприятности. Учитывая, что литовцы были неместные, к тому же депортированные, эти неприятности могли случаться с ними нередко. Самое первое известное происшествие, связанное с работой Иозаса, случилось осенью 1950 года. В конце сентября, 26 числа, мастер лесопилки Кузнецова подала заявление на имя поселкового коменданта Плотникова о том, что Руткаускас отругал ее нецензурными словами за то, что она не дала ему денег[25]. Я допускаю, что Иозас «обласкал» мастера лесопилки нецензурными словами. Для расследования данного дела был привлечен рабочий Шлятин. В своей объяснительной (которая больше похожа на донос) на имя начальника КПО МГБ подполковника Гаврилова он пишет, что литовцы требовали завышенной кредитовки. Ст. лейтенант П.П. Ракшеев, задача которого заключалась в том, чтобы проверить жалобу Кузнецовой, тоже был на стороне мастера. Он даже нашел доказательства других «злодеяний» Руткаускаса: «угрозы убийства членов семьи партии Чептина и других»[26]. Причем Ракшеев приложил заявление, написанное самим Чептиным, который обвиняет Иозаса в организации хулиганской шайки из литовцев и угрозах убийства. Это заявление тоже больше похоже на донос.

Расследование инцидента началось через месяц после заявления мастера лесопилки Кузнецовой и длилось всего несколько дней. Плотников и Ракшеев в своих рапортах на имя начальника КПО МГБ подполковника Гаврилова предлагали наказать Иозаса переводом семьи Руткаускасов на постоянное место жительство в Самковский ЛПХ. Но директор ЛПХ заступился за Иозаса, он сказал, что его «надо воспитывать, а не переводить куда-то на работу»[27]. Коменданту не удалось наказать всю семью, но Иозас «получил по заслугам» – его подвергли аресту на пять суток[28]. Уже с 1950 году мой двоюродный дед Иозас и Лидия Яковлевна жили вместе. В 1952 году совместная жизнь Иозаса и Лидии Яковлевны была прервана. Двоюродный дед был осужден Народным судом Кудымкарского района по статье 74 ч.1 УК РСФСР к одному году тюремного заключения[29]. Когда я читала документы по этому делу, я не встретила ни одного упоминания о том, за что наказали брата моего деда. В Уголовном кодексе 1926 года нашла первую часть 74-й статьи: «хулиганство, т.е. озорные, сопряженные с явным неуважением к обществу, действия, совершенное в первый раз, – лишение свободы на срок до трех месяцев, если до возбуждения уголовного преследования на совершившего указанные действия не было наложено административного взыскания»[30]. Сначала я не могла понять, что произошло с Иозасом! Я допускаю, что он совершил какое-то хулиганство, но налицо произвол – нарушение закона. В архивном документе четко написано: статья 74 ч.1. Он должен был получить максимум три месяца, а получил целый год! Я посмотрела вторую часть этой же статьи: «если означенные действия заключались в буйстве или бесчинстве, или совершены повторно, или упорно не прекращались, несмотря на предупреждение органов, охраняющих общественный порядок, или же по своему содержанию отличались исключительным цинизмом или дерзостью, – лишение свободы на срок до двух лет»[31]. Но поняла эту ситуацию, когда обратилась к Указу Президиума Верховного Совета РСФСР от 16 августа 1940 года, в котором нашла объяснение 74 статьи: «хулиганские действия на предприятиях, в учреждениях и в общественных местах – караются тюремным заключением сроком на один год, если эти действия по своему характеру не влекут за собой более тяжкого наказания»[32]. Иозас отбывал срок наказания в ИТК АА пос. Закамск Молотовской области с 24 февраля 1952 года по 13 января 1953 года[33].

Вольный поселок Визяй и спецпоселение: психология взаимоотношений

Нельзя не согласиться с тем, что с самого начала поселенцам было тяжело преодолевать все трудности, с которыми они столкнулись в жизни. У них забрали все: родину, родственников, друзей. «Союз нерушимый голодных и вшивых навеки сковал великую Русь»[34] – так называли литовцы СССР, и в чем-то были правы. После войны в стране были и голодные, и вшивые, но зато все были горды неистовой отвагой советских солдат, способных на великие подвиги ради своей родины – СССР. Но для литовцев Советский Союз не был родиной. Они не любили эту страну, Сталина и все, что «помогло» им оказаться в Визяе. Кроме того, что поселенцам приходилось отмечаться в комендатуре, в первое время они постоянно ощущали на себе настороженные взгляды местных жителей. Их жизнь проходила на глазах у других людей. Взаимоотношения литовцев с местным населением, положение в визяйском обществе зависело от того, как они сумеют себя подать, что и как смогут сделать, смогут ли добиться уважения. В своей работе я использовала два «устных источника»: Лидия Яковлевна, жена самого старшего сына Марии – Иозаса, местная, и Теофилюс, самый младший из братьев, литовец. Необходимо отметить, что я задала им совершенно одинаковый вопрос: «Как в поселке относились к поселенцам?» На что получила следующие ответы: Лидия Яковлевна: «Местные хорошо относились, на луга ходили, песни пели. Не было плохого отношения… Молодежь, когда дралась, обзывалась, и чего только не делала. Насчет того, что говорят, что их притесняли, это совершенно не верно». Теофилюс: «К поселенцам относились по-разному. Большинство женщин и пожилых мужчин – сдержанно, в школе учителя поддерживали местных. Самыми агрессивными были юноши». Понятно, что однозначного ответа на этот вопрос не может быть, так как все люди разные: кто-то принял литовцев, кто-то нет. Оба мнения: и Лидии Яковлевны, и Теофилюса – субъективны. Литовцы были чужаками, к тому же высланными, наказанными по решению советской власти. Мнение Лидии Яковлевны заслуживает уважения: в поселке были люди, трезво оценивавшие ситуацию, в которой оказались литовцы. Я уверена, что такие люди помогали им в их нелегкой поселенческой жизни и понимали их. Согласитесь, это важно! В своем интервью Лидия Яковлевна часто повторяла о том, что литовцы были самыми культурными и опрятными из всех народов, приехавших на поселение, что располагало к ним других людей. Но есть и другой аспект, повлиявший на отношение к литовцам в поселке. Как пишет Теофилюс, неприязнь местных окончилась тогда, когда они увидели работающих литовцев. Они работали везде: и на ЛПХ, и в колхозе, и у себя на участках. Но были и неприятные случаи, инициаторами которых являлись молодые ребята. «После работы, вечером матери шли в столовую, получали хлеб и суп. Агрессивно настроенные местные нападали, отнимали хлеб, выливали суп, а ведь дома ждали дети, наутро надо было идти на работу. Литовцы, ребята 15–16 лет организовались и устроили засаду. Расправа была такая, что спустя несколько лет потерпевшие говорили: «Да мы были молоды, дураки, но зачем так надо было бить». После этого на женщин больше не нападали. Единичные стычки были», – пишет Теофилюс. Почему именно молодые ополчились против литовцев? Ну а кому же еще! Я не думаю, что люди в возрасте от 35 лет будут выходить на улицу, чтобы вылить суп. Но такая идея могла прийти им в голову. А молодые ее воплощали в жизнь. Но, с другой стороны, в этом возрасте многие любят подраться. Как говорит Лидия Яковлевна, драки происходили в основном «по пьяни», иногда они говорили: «ты татарин, ты бандит». О том, что в адрес поселенцев звучали грубые и оскорбительные слова, свидетельствует архивный документ из дела Витаутаса. 7 января 1952 года «коменданту по селу Визяй тов. Плотникову от спецпереселенцев, находящихся на работе при Нельсинском участке Визяйского ЛПХ», было подано заявление. В нем говорилось о том, что тов. Пигилев Василий и рабочий Харин Андрей Васильевич в пьяном виде оскорбляли их «разными словами (фашист, изменники родины и т.д.)». Это происходило в Нельсинском колхозном клубе, «где, как и все желающие культурно провести свое свободное время после работы»[35], присутствовали Рудковский (Руткаускас) Витаутас, Вайшнорас Иван и Станислав, Пужас Адольф, Якус А.М. Кроме того, что спецпоселенцев-литовцев оскорбляли, первый из них получил удар ногой в грудь, а второй – валенком по голове. После этого рабочий Харин собрал вокруг себя несколько человек из своей бригады и продолжал оскорблять спецпоселенцев. Товарищ Пигилев был преподавателем Каштановской школы. Своим поведением он не только иллюстрировал то, как он относится к поселенцам, но и как педагог показывал плохой пример, который мог стать заразительным. И Харин, и Пигилев были членами партии[36]. Это в определенной степени говорит о том, какие настроения были в партийной организации Визяя. Спецпоселенцы просили принять меры к зачинщикам случившегося. Но в деле Витаутаса я не увидела ни одного документа об удовлетворении просьбы оскорбленных поселенцев. Но не только местная молодежь выражала свое недовольство, молодые литовцы тоже были очень вспыльчивы. В частности, они не любили, чтобы свои, литовцы, дружили с русскими. В поселке жил литовец по фамилии Рачкаускас, который очень полюбил русскую красивую девушку Надю, сделал ей предложение и… его убили… По официальной версии, вечером, когда Рачкаускас возвращался с лесопилки, он встретил тракториста Можейкаса, который стукнул его по голове палкой и спрятал под мост. Но до сих пор остается загадкой, кто на самом деле убил Рачкаускаса, причем все точно знают, что это сделали литовцы. Следствие тянулось очень долго, и Можейкас взял всю вину на себя, за что получил всего год условно и ежемесячное вычитание (25 %) из заработной платы[37]. Что побудило литовцев совершить такой поступок? Мне не удалось выяснить всех подробностей этого дела, потому что их никто не знает. Но я не верю, что они смогли убить его только из-за того, что Рачкаускас – литовец, а Надя – русская. Я понимаю, что это не аргумент, но я достоверно знаю о том, что в поселке были случаи заключения браков между литовцами и русскими без пролития крови, как с той, так и с другой стороны. Примером может служить брак Лидии и Иозаса. Возможно, Рачкаускас что-то не поделил с литовцами, и поэтому его убили. Согласитесь, такое бывает часто и не только в нашей стране. В своем письме Теофилюс пишет: «бедности колхозников не было границ», он жалеет их, а жалость в этом случае не может соседствовать с ненавистью. Общение – вот, что помогло литовцам и местным колхозникам понять друг друга. «Литовцы, дети шли в окружные деревни менять привезенное на картошку, но, чтобы их обманывали или обкрадывали, не слыхал…», – признается Теофилюс. И литовцы, и местные помогали друг другу. Как говорит Лидия Яковлевна: «В то время все одинаково жили. Шиковать-то никто не шиковал, на равных условиях жили». В середине 50-х годов поселенцам-литовцам начинают больше доверять. Именно начиная с этого времени в их личных делах можно найти разрешения на выезд в какой-нибудь город нашей области. Конечно, не стоит забывать, что режим спецпоселения после смерти Сталина стал ослабевать. Но их направляли в другие города не только на работу. Более того, за спецпоселенцев ходатайствуют различные организации. В июле 1954 года в окружную комендатуру МГБ по Молотовской области обратился заместитель председателя КПО окружкома профсоюза лесной и бумажной промышленности с «просьбой разрешить выехать в г. Молотов физкультурникам из Визяйского ЛПХ тт. Рудковскому Витасу (Руткаускас Витаутас) и Рачковской Ядвиге для участия в областной спартакиаде в легкой атлетике»[38]. В деле Витаутаса имеются Разрешения, подтверждающие его участие в областной спартакиаде[39]. А Иозасу даже разрешили выехать на лечение в Осинский санаторий Молотовской области, который он посетил в первой половине октября 1956 года. Эти факты определенно свидетельствуют о том, что поселковые власти стали доверять литовцам. Отношение к ним стало другим. В поселке тоже было все спокойно. «Мама не боялась за нас, мы могли прийти и в час ночи и позже. У нас было очень спокойно, не было таких бандитских разборок. И улица на улицу никогда не дрались. Никогда не было никаких угроз со стороны поселенцев, если только, когда напьются», – говорит Лидия Яковлевна.

Возвращение
«В 1956 году, осенью, мать получила орден многодетной матери» – пишет Теофилюс в своих воспоминаниях. Медаль Материнства I степени Мария получила по Указу Президиума Верховного Совета РСФСР от 13 сентября 1956 года[40], а на основании этого награждения через полтора месяца, 31 октября, вышло заключение о снятии с учета спецпоселения[41]. Итак, с этого момента все мои родственники получили обратный билет на родину. Наверное, о нем они мечтали всю свою жизнь на поселении, надеялись увидеть свои леса и поля, свой дом. Но была только одна маленькая задача, которую поставил перед ними Советский Союз: они не имели права проживать в Литве. Но, нарушая строгие советские законы, семья Руткаускасов поэтапно уезжает с места поселения в Литву. В мае 1957 года уехал Иозас, чуть позже Мария, Альгердас, Ионас и Теофилюс, в 1959-м – Витаутас, а Пранас вернулся после того, как отслужил в армии. В советской армии также служили Ионас и Альгердас, которые вскоре вернулись обратно из Литвы. Как я уже упоминала, им нельзя было жить в Литовской ССР. «Старших братьев вызывали в милицию, предупреждали, чтобы покинули Литву через 24 часа. Они писали заявления в вышестоящие организации и ждали ответа. Так продолжалось до 1959 года»[42] Они жили не в своем доме, а в домах своих родственников, прячась от вездесущих органов советской власти. Но после того как Мария получила документ, подтверждающий, что ее дети служат в армии СССР, им дали прописку в Литве. С этого момента с жизнью в советской России юридически их больше ничего не связывало. Там, в Визяе, у них остались новые друзья, знакомые, с которыми они пережили самые сложные годы своей жизни. Но с ними, без сомнения, навсегда останутся и плохие, и хорошие воспоминания о прошлой жизни.

Вместо заключения
В прошлом году в Литве моему прадеду Антанасу, который был убит 20 февраля 1948 года[43], и другим «лесным братьям» поставили памятник. Этот памятник располагается на месте захоронения более ста пятидесяти человек, погибших с 1945 по 1952 год и представляет собой крест. Память о том, что Литва принадлежала СССР и что Сталин был здесь хозяином, не исчезнет, ее нельзя вычеркнуть из сердец многих литовских граждан. Это не сможет изменить никто, потому что в 40-е–начале 50-х годов Сталин по всей Литве «заложил» на будущее огромное количество «бомб», которые, в виде пострадавших литовцев напоминают о том времени, взрываясь, говорят и кричат о том, чтобы это время больше никогда не повторилось.

[1] Архив ИЦ ГУВД Пермской области. Ф.3. Д.67159. Л.15об.

[2] Там же. Л.8, 10.

[3] Там же. Д.67160. Л.8, 8об.

[4] Там же.

[5] там же. Д.67159. Л.15об

[6] Там же. Л.1; Д.67160. Л. 1;Д.67161. Л.1; Д.76162. Л.1.

[7] Там же. Д.67159. Л.47.

[8] Там же. Д.67161. Л.5.

[9] Из воспоминаний Руткаускаса Теофилюса, сына Антанаса.

[10] То же.

[11] Архив ИЦ ГУВД Пермской области. Ф.3. Д.67159. Л.2; Д.67160. Л.2; Д.67161. Л.2; Д.76162. Л.2.

[12] Из воспоминаний Л.Воробьевой

[13] Суслов А.Б. Персонально ориентированные массовые источники для создания баз данных по спецпоселенцам // Возвращенные имена. Нижний Тагил, 2002. С.236.

[14] Архив ИЦ ГУВД Пермской области. Ф.3. Д.67162. Л.4.

[15] Полян П.М. Не по своей воле… : История и география принудительных миграций в СССР. М., 2001. С.115.

[16] Архив ИЦ ГУВД Пермской области. Ф.3. Д.67159. Л.4.

[17] Архив ИЦ ГУВД Пермской области. Карточка персонального учета на спецпоселенца из Литвы Руткаускайте Она, д.Антанаса.

[18] Из воспоминаний Л.Воробьевой.

[19] Архив ИЦ ГУВД Пермской области. Ф.3. Д.67159. Л.25.

[20] Там же. Д.67160. Л.29.

[21] Там же. Л.28.

[22] Там же. Л.30.

[23] Там же. Л.31.

[24] Там же.. Д.67161. Л.9.

[25] Там же. Д.67160. Л.9.