Глава IX «Но мы знали, что так надо…»
(Великая Отечественная война)
г. Владимир, гимназия № 3, 10-й класс.
Научный руководитель О.Н. Гуреев
Уже много лет учащиеся гимназии № 3 г. Владимира, в которой я учусь, ведут работу по увековечению памяти выпускников, погибших в годы Великой Отечественной войны.
В 2001 году мы совершили экспедицию в Витебскую область Республики Беларусь. Мы посетили могилы трех выпускников нашей школы – Александра Сорокина, Геннадия Довженко и Юрия Никифорова. Все они погибли в 1944 году, освобождая Белоруссию.
Летом 2001 года нам удалось найти племянницу Юрия Никифорова Ирину Ивановну Лактионову. Юрий Никифоров был родным братом ее матери Елены Сергеевны Никифоровой. С детства Ирина Ивановна слышала рассказы матери и других членов семьи о Юрии. В семье Никифоровых бережно хранится все, что было связано с ним: фотографии, рисунки Юрия, фронтовые письма. Самая большая ценность семейного архива – личные дневники Юрия Никифорова, которые он начал вести в 1937 году, еще учеником школы № 3. Дневники Юрий вел практически до последних дней своей короткой жизни. На встрече с Ириной Ивановной Лактионовой мы впервые увидели эти дневники, а потом родилась идея силами школьной театральной студии «Art–Мастер» поставить спектакль по дневниковым записям Юрия. Премьера спектакля «Дневник лейтенанта» состоялась 7 мая 2002 года. Девять мальчишек играли одну роль – Юрия Никифорова. Я тоже участвовал в спектакле и, готовясь к нему, все больше и больше погружался в дневники. Ирина Ивановна разрешила нам сделать с них копию.
При чтении дневников создавалось ощущение, что ты переживаешь события, описанные автором, что человек из далеких 40-х годов ХХ века общается с тобой.
В ходе исследования мы работали и с подлинниками дневников, которые хранятся в личном архиве Ирины Ивановны Лактионовой. Это две тетради, трофейная записная книжка, разрозненные листы с записями. В первой тетради записи велись с 26 ноября 1937 года. Юрий Никифоров красочно оформил обложку своего первого дневника. На ней в правом верхнем углу он поместил свою фотографию, по краям сделал орнамент, по диагонали поместил надпись «Дневник». Записи он делал практически ежедневно, синими и зелеными чернилами ровным, каллиграфическим почерком.
Второй дневник записывался в «Книге для записей» в толстой, серой, полотняной обложке. Записи во второй тетради начаты 1 января 1940 года и закончены 21 апреля 1942 года. Дневники были продолжены и на фронте. Часть фронтовых записей велась в трофейной, немецкой, карманной записной книжке, часть – на отдельных листах. Фронтовые дневники написаны менее разборчиво, часть записей делалась карандашом, сведения были отрывистыми. Особенно трудно было расшифровать записи в трофейной записной книжке размером 8 на 4 см. Здесь миллиметровые карандашные записи полустерлись, читать можно только с увеличительным стеклом.
После ранения в сентябре 1943 года Юрий Никифоров лежал в госпиталях городов Калуги и Владимира и оставил дневниковые записи дома. Последняя запись в дневнике сделана 15 января 1944 года.
«А если враг…»
26 ноября 1937 г.
Веселый и радостный шел я домой, напевая песенку: «А если враг нашу радость живую отнять захочет в упорном бою, тогда мы песню споем боевую и встанем грудью за Родину свою».
«Времена не выбирают…»
Герой нашего исследования прожил недолгую жизнь – погиб в 23 года. Семь последних лет жизни вел дневник. Человек во времени, время в дневнике.
Юрий (Георгий) Никифоров родился 17 мая 1920 года во Владимире в семье Сергея Ивановича и Ирины Ивановны Никифоровых. Отец Юрия был служащим, работал в различных учреждениях г. Владимира. Мать не работала, занималась воспитанием детей. У Юрия было три сестры – старшая Валентина и младшие Руфина и Елена. Жили Никифоровы на ул. Урицкого в доме № 12. До революции улица называлась Подсоборной. Со двора дома была видна Клязьма и заливные заклязьменские луга. На крутом холме возвышался величественный Успенский собор. По праздникам звонили колокола на соборной колокольне. В 1929 году собор закрыли, колокольный звон прекратился.
Юрий Никифоров учился в школе № 3. Вместе с ним в школу ходили его сестры Руфа и Лена. Родителей радовала целеустремленность Юры: он хорошо учился, прекрасно рисовал, занимался фотографией. Как и многие мальчишки того времени, мечтал стать военным.
В десятом классе, в ноябре 1937 года, начал вести дневник.
Первая запись в дневнике – о самом главном в жизни:
«26 ноября 1937 г. Сегодня мой день осенен радостью! Я получил повестку явиться в гор. отдел НКВД. Но я не дрожал, я шел туда смело, потому что я знал, что пришел, наверное, ответ от т. Ежова. Еще в сентябре я подал заявление Народному комиссару внутренних дел, Генеральному комиссару государственной безопасности товарищу Николаю Ивановичу Ежову с просьбой послать меня учиться в училище НКВД. И вот сегодня в гор. отдел на мое имя пришел ответ от Николая Ивановича. Он пишет, что я поздно написал письмо и мне придется подождать до будущего года. Товарищ из 2-й комнаты велел мне подать заявление в августе месяце на его имя. Я был очень рад тому, что такие люди, как Н.И. не забывают ни одного «незаметного человека». Я велел передать товарищу Ежову искреннюю благодарность. Веселый и радостный шел я домой, напевая песенку: «А если враг нашу радость живую отнять захочет в упорном бою, тогда мы песню споем боевую и встанем грудью за Родину свою»[1].
Юрий счастлив! Сбывается его самая главная мечта – стать военным. Он действительно верит, что ему, «незаметному человеку», помог сам Н.И. Ежов. Оптимизм, искренний патриотизм переполняют его. Получив повестку, Юрий с радостью идет в городской отдел НКВД. «Но я не дрожал, я шел туда смело», – пишет он. Об этом говорится не случайно, ведь в 1937 году повестка в НКВД для многих советских людей ассоциировалась далеко не с радостью, а с приговором, заключением, лагерем…
Но Юрий живет другой жизнью: он учится в выпускном классе, готовится к поступлению в училище НКВД, думает о своей будущей профессии:
«8 апреля 1938 г. Красный пограничник! Как много понятий вкладывается в эти два слова: сила, организованность, дисциплина, смелость, культура – все это связано с родной советской разведкой. Почему я решил стать пограничником? Потому что люблю свою страну. Люблю ее за ту заботу и любовь, которыми окружает она меня, – сына рабочего. Ведь мой отец прожил до революции тяжелую жизнь (хотя, как старый человек, он в этом не сознается). Я, будущий командир погранзаставы, обещаю, что право на образование, право на труд и отдых – великое право, завоеванное нашими отцами, я буду охранять, не щадя своей жизни».
В дневнике он часто писал о размолвках с отцом, спорах. Отец иногда мог в кругу семьи резко отозваться о «политике партии и правительства», подшучивал над сыном.
«7 декабря 1937 г. Вечером был на собрании избирателей 26 избирательного участка. В 11 часов сел писать лозунги. Отец стал поправлять и смеяться надо мной. Он вывел из терпения. Я бросил кисточку, обрызгав лозунг и диван краской. Лег спать. Не спится. Стал писать дневник… Потом опять лозунг. В час лег».
У самого Юрия нет сомнений в политике партии, он в полной мере ощущает себя «советским человеком»:
«12 декабря 1937 г. Особенно ярко, празднично, нарядно выглядит сегодня город. В два часа пошел в свой избирательный участок (здание городского Совета) и выполнил долг гражданина Союза ССР – отдать свой голос за кандидатов блока коммунистов и беспартийных т. Шестакова – народного комиссара легкой промышленности и т. Симочкина – секретаря обкома ВКП (б). Я надеюсь, что мои кандидаты сумеют выполнить свой долг перед народом! Этот день долго будет неизгладим в моей памяти!»
1938 год. Процесс над так называемым «право-троцкистским блоком»:
«27 февраля 1938 г. В ночном выпуске последних известий с глубоким удовлетворением и одобрением встретил сообщение прокуратуры Союза ССР о предании суду Бухарина, Рыкова, Ягоды. Трижды презренные мерзавцы ставили своей задачей насильственное свержение советского правительства. Карающая рука советского правосудия выразит единодушное мнение всего 170-миллионного народа и выполнит самый суровый и беспощадный приговор для всех без исключения подсудимых. Провел общешкольный митинг о сообщении прокуратуры СССР, о предании суду «право-троцкистского блока».
Юрий даже в личном дневнике воспроизводит пропагандистские штампы: «глубокое удовлетворение и одобрение», «карающая рука советского правосудия», «трижды презренные мерзавцы».
Но жизнь идет своим чередом. Школа закончена, впереди – поступление в военное училище.
«10 августа 1938 г. Приехал из Лосиноостровска. Зачислен кандидатом 1-го курса Московского военного училища ПВО им. Менжинского».
Юрий стал курсантом военного училища. Новая жизнь вдали от дома, новые знакомства, новые цели.
«22 сентября 1938 г. Этот день надолго останется в моей памяти. Сегодня общим парт. собранием я утвержден кандидатом в члены ВКП (б)».
Что значила для Юрия партия? Партия ассоциировалась у него с Родиной, а необходимость стать членом ВКП (б) была естественной потребностью.
«1 января 1939 г. 1939 год – новый счастливый год встречал в клубе училища. В последние часы старого года просмотрел пьесу «Пограничники». В 0 часов 00 минут старший политрук на сцене зрительного зала срывает последний лист календаря – 31 декабря 1938 г. и… настал новый 1939 год. На сцене уже – 1 января 1939 года. «С Новым годом, товарищи! За новые большевистские победы под руководством великого Сталина!» Слышится громовое «ура!». Сколько радости и веселья на лицах людей! Веселье идет до 4 часов 30 минут утра».
Юрий с радостью встречает 1939 год, верит в мощь своей страны, в справедливость правительства. Курсанты военного училища, в котором учился Юрий, участвовали во многих государственных мероприятиях: парадах и демонстрациях; совершали агитационные походы в окрестностях Москвы; стояли в почетном карауле на похоронах государственных деятелей и деятелей искусств.
2 марта 1939 года Юрий делает в дневнике запись о похоронах Н.К. Крупской:
«Страна хоронит Н.К. Крупскую. Несу оперативный наряд на Красной площади. Нахожусь около левой трибуны Мавзолея Ленина, около Кремлевской стены за трибуной. Приближается траурная процессия. Около стены проносят венки. Вижу Молотова, Сталина, Ворошилова, Шверника. Митинг окончен. Члены правительства несут катафалк с урной через левую трибуну Мавзолея. За елями вижу нишу и подставку для орденских подушечек. Льются скорбные звуки. Раздается троекратный орудийный выстрел. Воздух сотрясают звуки «Интернационала».
Юрий пишет в дневнике о своих приездах во Владимир из училища. Дома его всегда ждут отец и мать, младшие сестры, школьные друзья. Для них он не только сын, брат и друг, но уже человек из столицы, который может о многом рассказать…
Февраль 1940 года стал черным месяцем в семье Никифоровых. Против родителей Ирины Ивановны и Сергея Ивановича были выдвинуты обвинения в антисоветской пропаганде. 27 февраля телеграмма об этом была направлена в училище, где учился Юрий.
«7 апреля 1940 г. 5 апреля перед обедом выписался из лазарета. К 17.00 с командиром роты к комбату. Сердце уже предугадывало. Только в 18.15 пришел комбриг и комиссар. Суть в роковом для меня дне 27 февраля (получена телеграмма по обвинению родителей как «врагов народа»). Решение отдела кадров – отчислить. С курсантами не знал, что и говорить. Стыд и большое горе».
Из Москвы Юрий едет домой во Владимир. Он подавлен, это отражается в дневнике:
«17 апреля 1940 г. Как и все эти дни бесцельно шатаюсь. Скука грызет! Сходить куда? Глаза стыдно показать. Был в ГК и в гороно. С 20-го должен быть закреплен за Домом пионеров заведующим оборонно-физкультурным отделом. Но устраиваться не хочется. Хочется на лето уехать с глаз долой из города. В лагеря, а там… что видно будет. Пришел из бани. Мыться пришлось с бойцами. Какая грязь кажется после училища».
Родители арестованы. Состояние Юрия и сестер – смятение, подавленность… В дневнике – трагедия семьи.
«23 апреля 1940 г. 3.50. Увели отца. Обыск. Затем мать».
«18 июля 1940 г. Суд над отцом. Впервые испытал такой тяжелый удар. В душе накопилось много горечи и обиды за несправедливость следственных и судебных органов».
«20 июля 1940 г. Свидание с отцом. Какая низость и мерзость может быть со стороны близких родных! Теперь понятно, кто, желая сберечь свою жалкую шкуру, погубил ни в чем не повинного отца!»
«19 ноября 1940 г. Писать много не могу. Мать осудили. Как много в душе накопилось злобы! Выходит – не жизнь, а всего-навсего существование. Жизнь?!»
По запросу И.И. Лактионовой из управления ФСБ Владимирской области были получены судебные приговоры на С.И. Никифорова и И.И. Никифорову. Отец Юрия был осужден за «антисоветскую пропаганду» по 58-й статье за то, что он «на протяжении 39–40 годов систематически ведет антисоветскую агитацию и дискредитирует руководителей ВКП (б) и советского правительства» на 3 года. Приговор матери был – 5 лет: «Ирина Ивановна достаточно изобличается в том, что на протяжении четырех лет с 1936 г. систематически ведет антисоветскую агитацию и высказывает террористические намерения против руководителей ВКП (б) и советского правительства»»[2]. Обвинения строились на их высказываниях о советском строе, правительстве, уровне экономики в стране.
«13.08.36 г. говорила: «Стахановское движение есть издевательство над рабочим классом. Коммунисты сами не работают, а заставляют работать других. У власти сидит банда. Если бы у власти был Троцкий, жизнь была бы лучше».
25.02.39 г. говорил: «Жизнь была хороша до 1925 г., а после ничего не стало, рабочие сидят голодные, людей душат, разве это жизнь?»
5.02.40 г. «На Финском фронте массовое отступление Красной Армии» и выразился нецензурной бранью против вождя ВКП (б), заявляя, что он как враг, который в целях честолюбия готов погубить страну.
15.02.40 г. говорил: «Вы, коммунисты, одни только жизнь и хвалите. Вам нельзя говорить правду. Вся жизнь построена на обмане, при царе было гораздо лучше».
Видимо, муж старшей сестры Валентины в течение двух лет доносил на родителей своей жены. Арест родителей расколол семью. Символом этого стала семейная фотография, сделанная в 1940 г. Из фотографии вырезано лицо Валентины. Много нелестных слов о старшей сестре и ее муже Юрий написал в своем дневнике…
Жизнь Юрия превращается в «существование» без радостей, записи в дневнике краткие, отрывистые:
«24 марта 1941 г. В военторге сшили шинель и брюки. Ладно, теперь хоть есть в чем ходить. Плохо, что нет гимнастерки».
22 апреля 1941 года Юрий делает запись о свидании с матерью:
«Ночью, около 4 часов, приехал во Владимир из Коврова, куда ездил к матери. 21-го утром был в тюрьме. Приняли только передачу. Выхлопотав свидание, сильно замерз. Свидание было очень коротким. Мама очень изменилась. Вид очень беспокойный и нервный».
После исключения из училища, ареста и осуждения родителей резко меняется тональность дневников: оптимизм, гордость за свою страну уступают место отчаянию, разочарованию. В это время Юрий работает военным инструктором в Доме пионеров. Его задача – готовить подрастающее поколение к будущей войне, угроза которой становится все более реальной. Юрий это полностью осознает. Вот отрывок из его статьи «Военная игра пионеров и школьников», опубликованной в газете «Призыв» в начале 1941 года. В этой статье описывается военно-спортивная игра владимирских школьников в Заклязменском лесу:
«В морозном воздухе затрещали станковые и ручные пулеметы… Модели оружия, добротно сделанные юными оружейниками из дерева, работали безотказно. Противник усиливал ответный огонь. Наступление приходилось вести короткими перебежками между деревьями, то и дело скользя на лыжах по искрящемуся снегу с винтовками наперевес».
Конечно, в начале 41 года это пока еще игра. Однако именно такие игры формировали психологию будущих воинов.
Война. Запись в дневнике Юрия:
«23 июня 1941 г. Сегодня приехал из Иванова, куда возил команду на республиканские военно-физкультурные соревнования. Вчера, 22 июня, в 12.00 выехали. На вокзале в Иванове, не найдя представителей обкома, пошел к военному коменданту и только здесь узнал наполовину происшедшее днем. Комендант заявил, что объявлена мобилизация, мне необходимо ехать обратно во Владимир. Город во тьме. Купил баранок, хлеба и пряников, накормил девчат и после разговоров улеглись. На вокзале масса народу, много военнослужащих. В вагоне только и разговоров о войне. На станциях много мобилизованных, с плачем провожаемых родными. Война началась!»
С сентября 1941 года Ю. Никифоров работает военруком во владимирских школах:
«5 сентября 1941 г. Вот уже пятый день работаю военным руководителем 1-й и 2-й школы. Уроков очень много. Программы новой нет. Приходится вести уроки, придерживаясь прошлогодней. С Домом пионеров поступили очень коротко – закрыли. Получил расчет, с лишком 200 рублей. Школы к новому учебному году не готовы, классы переполнены, не оборудованы. С каждым днем все труднее и труднее. У ребят только и слышны разговоры, что о буфете, где дают 100 граммов черного хлеба по повышенным ценам. В городе ходят всевозможные слухи…»
С первых дней войны во Владимире начинают оборудоваться госпитали для раненых. Часть госпиталей была расположена в зданиях школ, поэтому школы объединяются, дети учатся по 3–4 смены, в классах учится по 60 человек.
Еще в военном училище Юрий был зачислен кандидатом в члены ВКП (б). После ареста и осуждения родителей вступление в партию было поставлено под вопрос:
«5 сентября 1941 г. Перед партсобранием заходил к Гусевой. В анкете она дала рекомендацию, но до сих пор ее не написала и сегодня заявила, что дать мне ее не может, потому что я поддерживаю связь с родителями. Ну так что ж! Теперь я еще более убежден, что интересы у меня (как и большинства населения) и членов партии разные. Стоять за такую партию особенно не приходится. Думаю, что на партсобрании был в последний раз».
Отношения с родителями, которые вырастили, воспитали, боль за отца и мать, горе семьи для государства становятся «связью с родителями». У Юрия меняется отношение к коммунистической партии, на страницах дневника – крамольные мысли: «Стоять за такую партию особенно не приходится», «интересы у меня… и членов партии разные». Эти фразы в 1941 году могли стоить Юрию жизни.
В первые месяцы войны Ю. Никифоров пытается уйти добровольцем на фронт:
«9 октября 1941 г. Вчера в 11 часов прибыл из Иванова. Проходил отбор в парашютный десант. Медкомиссию прошел без сучка задоринки. На отборочной был отчислен по причине дискредитации родителей. Все прошедшие медосмотр, а их оказалось годными из 48 человек не более 20, были отправлены в Тейково. Часть непригодных была отправлена тут же на Ленинградское направление, а остальные приехали обратно во Владимир. Но и здесь утешаться не пришлось. Вручили многим повестки явиться к 23.00 для отправки на фронт. Я же в числе немногих был оставлен до особого распоряжения и вечером давал уже уроки. Ребята встретили мое возвращение с большой радостью. Поехав в Иваново, все мы были обмануты комиссаром. Он заявил, что все до одного приедете через два дня, с собой ничего не берите, расчет не производите. Все это заявил, а сам был извещен, что люди будут отправлены на фронт. Каково же уехавшим в действующую! Они не взяли ни одежи, не произвели расчета, а некоторые не простились и с семьей. А ведь все почти отцы семейства, 4, 7, 12, 14 годов рождения. Я среди них был самым молодым! Как им не хотелось ехать!»
В октябре 1941 года, когда фашисты стояли на подступах к Москве, Владимир превращается в прифронтовую зону:
«19 октября 1941 г. Уже четвертый день без перерыва, сплошным потоком идут автомашины с так называемыми «беженцами» из Москвы, машины с противотанковыми орудиями, с зенитками… И так день и ночь. Уже четвертый день старшеклассники работают на земляных работах по укреплению города. Посещаемость в средних классах катастрофически упала. Настроение народа плохое: высказывают открыто недовольство. Цены на продукты растут с каждым днем. Это настроение разделяют и сами руководители. На заводах идет разбор оборудования. Полная подготовка к эвакуации. Рабочие глушат с горя спирт. В ГК тоже подготовляются. Жгут. Началось! Но пока не все! Все впереди!»
Во Владимир из Лосиноостровска эвакуируется Военное училище, в котором учился Юрий. Он подает просьбу о зачислении в училище. 31 октября получает положительный ответ, повторно зачисляется в ПВУ имени Менжинского.
«31 октября 1941 г. В 11 часов получил повестку. «Были сборы недолги». С большим трудом достал хлеба на 10 дней следования к месту назначения».
Эшелон с курсантами направляется в Сибирь. Под Омском они проходят краткосрочные курсы младшего командного состава. Затем – на фронт.
Записки фронтовика
26 апреля 1942 г.
С этой тетради начинается новый дневник – «Записки фронтовика»
День за днем Юрий Никифоров делал записи о боях, отступлениях, наступлениях, раненых, убитых… Вспоминал о родителях и сестрах, делал отметки о присланных и написанных письмах… Записывал, какие книги читал, какие фильмы смотрел с однополчанами, что ели, а чаще – сколько времени не ели… И все это в 1942-1943 годах, день за днем, на фронте.
Юрий сознавал важность своих записей:
«Больше года храню я пожелтевшие тетрадочные разрозненные листы. Они покрыты грязью, были не один раз в воде и под снегом. Карандашные строки разбираются с большим трудом. Эти строки дороги мне. Они являются летописью хроники дней великой войны. Вот почему я решил их переписать, сохраняя стиль, внеся некоторые грамматические поправки. И после того как они будут переписаны, их подлинник придется предать огню. Жаль, но ничего не сделаешь! Придет время, возможно, с подругами и товарищами, с сестрами и родными я буду с любовью читать их, а если придется умереть на поле бранном, пусть их читают мои командиры и бойцы. Нет! Переписывать не буду. Пусть листы будут грязны, написаны разным карандашом, пусть будут некоторые слова неразборчивы, но они близки к сердцу, они написаны под огнем, в жару и холод, когда тебя часто подстерегала смерть» (16 июня 1943 года).
«Записки фронтовика», как определил их сам Ю. Никифоров, были начаты им в Сибири. В Омской области Юрий Никифоров вместе с другими курсантами Московского военного училища им. Менжинского готовился к отправке на фронт:
«26 апреля 1942 г.: с 24 числа зачислен во взвод связи 10 СБ бригады…Части готовятся к отправке…На днях едем».
27 апреля эшелон двинулся на фронт. Омск – Петропавловск – Курган – Свердловск – Красноармейск. В пути Ю.Никифоров описывает настроение новобранцев и офицеров:
«30 апреля. Дисциплина в батальоне очень низкая. Процветает воровство, пьянство, грубость, неподчинение командному составу, со стороны командования наблюдается рукоприкладство».
Несколько дней в пути солдаты ехали впроголодь. 4 мая прибыли в Вятские Поляны:
«Голодные бойцы, живущие на сухарях, селедке – устремились на рынок. На рынке на деньги же купить ничего нельзя, а если удается, то с большим трудом. Буханка хлеба, осьмушка махорки – 100 рублей, одно яйцо доходит до 10 рублей. Идет обмен хлеба на белье, которое выдали как НЗ, махорку на мыло».
7 мая – Арзамас, Муром, затем, минуя родной Владимир, по Ленинской (ныне Казанской) железной дороге на Москву.
В Москве долго не задержались.
9 мая 1942 года – первый марш:
«Разрушенный Волоколамск. Остановились на привал в сосновом лесу, что в 10 км от города. Следы недавних боев. Местность кругом минирована. Несчастные случаи от взрывов».
Под Волоколамском часть, в которую входил взвод Ю. Никифорова, расквартировалась до конца июля. 13 мая получили оружие. «А то все время часть была без единой винтовки, да и сам я не имел оружия с 1940 года», – записал Юрий в дневнике.
14 мая – еще одно знаменательное событие для бойцов:
«После обеда командование 8-го гвардейского корпуса принимало в свои ряды нашу часть. Отныне я – гвардеец. Парад. Даже неудобно произносить это слово к проходившим кое-как людям, не полностью вооруженным, плохо одетым. Некоторые из них не носили оружия по нескольку лет. Нет! Это не мощные, радующие глаз парады на Красной площади! И их, вероятно, не будет долго».
После этого – постоянные тренировочные маршброски, учеба, стрельбы.
26 июля получен приказ о наступлении:
«Теперь, вероятно, начнется другая жизнь. Вперед».
1 августа 1942 года. Первый бой, отраженный в дневнике двумя скупыми строками:
«Первое крещение. Под пулеметным и минометным огнем на линии. Артиллерийская перестрелка. Нахожусь на К.П. Смеркается».
Первый бой ломает представление человека о жизни и смерти. Поэт Д. Самойлов так размышлял о роли первых боев в жизни солдата:
«Первый бой оформляет солдатский фатализм в мироощущении. Вернее, закрепляется одно из двух противоположных ощущений, являющихся базой солдатского поведения. Первое состоит в уверенности, что ты не будешь убит, что теория вероятности именно тебя оградила пуленепробиваемым колпаком, второе, напротив, основано на уверенности, что не в этом, так в другом бою ты обязательно погибнешь. Формируется все это просто: живы будем – не помрем… Только с одним из двух этих ощущений можно быть фронтовым солдатом»[3].
Первый бой перешел в первые бои, которые продолжались весь август.
«2 августа. Первые убитые и раненые. Бой за село. Задача – перейти на правый берег реки».
«3 августа. Весь день бой идет непрерывно, идет артиллерийская перестрелка. Минометный и орудийный огонь. Активные действия авиации. Продолжается поток раненых».
«4 августа. При переходе на ПКП заблудился. Ищу путь под огнем. Идет весь день бой при участии авиации и танков за переправу…»
«18 августа. День – ураганный минометный огонь. Усиленная бомбежка с воздуха. Действуем остатками бригады… Наше наступление отбито с большими потерями».
«19 августа. Из 22 человек взвода осталось 10 человек. Уже двое убитых. Снова большие потери».
«20 августа. В темноте вместе со штабом отступаем в район Ясной Поляны… Попали под сильный минометный огонь и бомбежку. Завалило землей, обожгло тело. Раненые…»
29 августа бои временно прекратились:
«Весь день в штабе бригады. Составление списков убитых и раненых. От 700 слишком человек – 108… Во взводе по уточненным данным из 22 – 6 человек».
Вспоминаются слова А. Твардовского из стихотворения «Я убит подо Ржевом»:
Летом, в сорок втором,
Я зарыт без могилы.
Всем, что было потом,
Смерть меня обделила.
В страшных боях под Ржевом взвод под командованием Ю. Никифорова принимал участие в конце ноября – начале декабря 1942 года.
«1 декабря утром Хлепень пала, доставшись нам дорогой ценой. За эту операцию противник понес большие потери в авиации. Не проходило дня, чтобы не было сбито пятка самолетов. Детская радость охватывает сердце, когда ты видишь стервятника, объятого пламенем, падающего камнем вниз. И наоборот, это сердце сжималось болью до глубины души при виде подбитых и обгорелых наших танков».
И снова огромные потери:
«3 декабря. Людей только подбросят, как их опять нет. Опять держат оборону два человека… Уже нет командира батальона по строевой части Сурикова – ранен, ранен начальник штаба, а сейчас комбат Баликин, убит секретарь партбюро Зверьков, убит секретарь КСМ, без вести… НШ Корнеев и много-много командиров и бойцов ранены и нашли себе могилу у реки Держа».
Очень часто Юрий писал в дневнике о своих однополчанах: иногда фамилии встречаются несколько дней подряд, а затем – «убит». Конечно, отношение к смерти на войне совершенно иное, чем в мирное время. Солдат каждый день рискует своей жизнью, видит смерть товарищей. Человек на войне начинает относиться к смерти как к чему-то предопределенному. Подобные размышления встречаются и в дневнике:
«Заехал Александр. Дал ему свой адрес. Кто знает, как сложится судьба. Возможно, одному из нас придется написать, где тот или другой в жаркий день или сентябрьский дождливый день найдет вечный покой под плакучей березой или в чистом поле».
Описание гибели однополчан в дневниках отсутствует. Наверное, даже для человека на войне переносить эту боль на бумагу было слишком трудно. Читая дневник, можно только догадываться о трагедии отступлений и наступлений…
Уже через год Ю. Никифоров снова вспоминал бои на Ржевском направлении:
«20 мая 1943 г. Долго думал о подбитых танках в районе ж/д Сычевка – Ржев, вспоминал нашу операцию в ноябре и декабре на этом участке. В памяти маячит изрытая земля под Ржевом. Нет, этой земли не забыть».
К середине 1943 года еще не все убитые солдаты были захоронены: «29 мая. По дороге еще с августа прошлого года лежат трупы». Вспоминаются наши экспедиции, разговоры с поисковиками в Белоруссии, Калужской области. Не только через год после боев, через пятьдесят лет тысячи солдат так и не захоронены.
Бои августа 1943 года на том же Ржевском направлении. Снова огромные потери:
«14 августа… Перед обедом с командиром минроты Соколенко был на поле, где только что прошел бой. «О поле, поле, кто тебя усеял мертвыми костями?» Десятки трупов красноармейцев и немецких солдат и офицеров».
К сентябрю перешли в наступление, но освобожденная земля приносила не только радость:
«1 сентября. 18-километровый марш по освобожденной земле среди разрушенных сел, подбитых танков и орудий, по трупам солдат».
Да, можно согласиться с тем, что война меняет отношение человека к смерти. Но, читая дневник лейтенанта, осознаешь, что, видя и (что самое главное) переживая гибель однополчан, Юрий все больше и больше ценил жизнь. Не только свою, но и подчиненных. Жизнь человека.
Жизнь на войне – не только бой. Это, прежде всего, фронтовой быт. В дневнике Юрий Никифоров пишет о распорядке дня, жилом помещении (землянке, блиндаже, доме в прифронтовой деревне), обмундировании и обуви, досуге, прочитанных книгах. Автор дневника много пишет о фронтовых товарищах, иногда о командовании.
Голод часто был естественным состоянием.
«29 апреля 1942 г. Выданные сухари и пара селедок давно съедены. Подтянув ремешки, легли спать».
«4 августа… Ночь взвода в лощине. Весь день не ел».
«8 августа. После упорного боя занята высота в районе Марьино. 21.30… Нахожусь на КП. Сильно проголодался…»
«9 августа. К вечеру сильно заболела голова. Весь день ничего не ел».
«4 апреля 1943 г. Батальон вторые сутки сидит без хлеба. С продовольствием большие и большие затруднения».
Конечно, на войне «не до жиру – быть бы живу». Однако в дневнике есть страницы, где в отсутствии нормального питания напрямую обвиняется командование:
«11 мая 1943 г. Последние дни, особенно сейчас, в эшелоне возросло недовольство командного состава, в том числе и бойцов, командованием батальона. Сегодня в обед – жидкая похлебка, а вечером вовсе не варили, не кормили. В то время как командование варит, жарит, едят в три горла. Партбюро молчит…».
Иногда набирали в лесу малины, грибов, находили трофейные продукты в немецких окопах. Особенно запоминается запись, сделанная 1 сентября 1942 года:
«Братва занялась пилить старую березу – там мед».
Иногда сами покупали продукты:
«2 сентября. Сегодня сходил в соседнюю деревню, купил ведро картофеля. Замечательное кушанье, с маслицем, а то давно картофеля не ели. Все замечательно закусили».
Хлеб и картошка часто были единственной пищей:
«15 сентября. В полдень небольшой привал. Хлеб, картошка и – снова на ногах».
Однако с июня 1943 года появляются записи об улучшении положения с питанием:
«6 июня. День за днем идет очень быстро. Все хорошо – вот людей немного. Питание хорошее, стали регулярно получать дополнительный паек».
Бои, перерывы между ними сопровождаются в дневниках описанием землянок, блиндажей.
«24 октября. Стоит холодная погода. Утром выпал снег. В землянке тепло. Клонит ко сну. Сырая погода вызвала появление воды в землянке…»
«3 ноября. 23.30. Жарко горит печь. Слабый свет карманного фонаря тускло освещает землянку».
«24 ноября. К вечеру устроились в отепленных хорошо оборудованных блиндажах».
Во время боев солдаты, наверное, мечтали о землянке:
«15 декабря. Сколько испытаний и лишений в эти дни. Без сна, а в свободную минуту мороз сковывает все жилы и не дает уснуть, побегать нельзя – обнаружишь себя – будешь снят, не разжечь костер… Голодный или холодный котенок. Руки не могут свернуть цигарку. Выручаем друг друга, вертим, кто может».
Походные условия давали о себе знать. Часто встречаются записи о том, что месяцами Юрий не раздевался, спал в одежде, мучили блохи, вши. Большая радость – новая форма:
«7 ноября 1942 г. С утра получено теплое, новенькое комсоставовское обмундирование – шинель, сапоги, гимнастерка, суконная шапка, брюки диагоналевые, носки и портянки, свитер и овчинный жилет».
Особое значение для Юрия имели письма родных и знакомых. Письма были единственной связующей нитью с домом, с Владимиром, с довоенным прошлым. Воспоминания о доме – наиболее трогательные страницы записей:
«26 января 1943 г. Лег рано. Долго не мог уснуть. Думал обо всем: и о доме, и о сестренках и родителях, и о днях перед войной».
4 июня 1942 года Юрий получает первое письмо из дома:
«С сегодняшнего дня вновь наладилась переписка с домом… Дома, судя по письму, все благополучно. Хорошо, что сестренки разделались с «заботливой» родней Платоновыми».
Юрий на фронте, а дома, во Владимире, трагедия продолжалась. Родители в лагере. Сестры Руфа и Лена порывают отношения со старшей сестрой Валентиной… Позже Юрий иногда писал, что Валентина с мужем продолжает вредить сестрам. Записи о маме и папе в дневнике – после каждого письма из дома.
«14 июля. Вместе с фотокарточкой получил Ленино письмо… С папой и мамой есть связь – они почти рядом. Дома все хорошо. Остается благополучно вернуться домой».
С родителями переписываться нельзя, связь только через сестер:
«26 августа. Получил письмо от Руфы. Утешенья мало – здоровье папы и мамы плохое».
В августе 1942 года Юрий вновь пытается вступить в партию. Единственная преграда – арестованные родители: «28 августа. С уполномоченным неприятный разговор. Попрекания о родителях?» И все-таки 11 сентября Юрий стал коммунистом. Об этом в дневнике два коротких предложения: «Партсобрание батальона. Приняли единогласно в члены ВКП (б)». Здесь уже нет восторженных комментариев, которые встречались в 1937-1938 годах.
Настоящий праздник 4 ноября 1942 года: «Получил письмо с сверхрадостной вестью – папа вернулся домой. Слезы брызнули от радости. Послал открытку». Отец Юрия, Сергей Иванович Никифоров, провел 3 года в заключении. А мать пока еще сидит.
По дневникам можно проследить, как Юрий переживает о родных, заботится о них, посылает посылки и деньги, зная, что жизнь в тылу не менее тяжела, чем на фронте.
«7 ноября 1942 г. Перед обедом – короткий митинг. День морозный и солнечный. Падает редкий снег. Обед. Собрались в землянке. Выпили. Мой первый тост за Родину и родных».
«21 ноября. Принесли письмо от папы, которое я ждал больше двух недель. Написал в четыре страницы ответ. Мамы до сих пор нет».
17 декабря 1942 года Юрий сделал в дневнике запись об отправлении новогодней открытки во Владимир. Открытка сохранилась. Она адресована папе, Лене и Руфе.
«9 сентября 1943 г. К вечеру получил письмо от папы. Строки о здоровье мамы вычеркнуты цензурой».
Но, несмотря на все тяготы фронтовой жизни, на душевные переживания, связанные с родителями, у Юрия Никифорова на войне находилось время на чтение.
«7 сентября 1942 г. Сегодня с Почхвой мы – патрули в городе Карманово. Патрулируем, а затем сходим на высоту пообедаем. Сейчас достали лирику Пушкина. Читали вслух, лежа на лугу. Изредка идет артперестрелка. Почхва заснул. Я продолжаю читать Пушкина! Душа отдыхает! Давно мечтал достать его пленительные стихи».
Письма из дома, книги… Все это записано в перерывах между боями. Война продолжалась…
«14 сентября 1943 г. К вечеру получил боевой приказ на наступление. Не ужиная, вышел на рекогносцировку… Шинель мокрая. Сильно взволнован».
15 сентября Юрий получил ранение:
«К 4 часам Звягин привел взвод. Все в порядке. Организовал связь. Достал ракеты и ракетницу. Позавтракал. Линии трассирующих пуль и разрывы мин. В траншеи сыплется песок. В 5–8.50 – начало артподготовки. Эти строки приходится писать в санбате д.Кукуево. Во время артподготовки противник вел орудийный и минометный огонь. Находясь на КП у телефона командира СБ около 8.45 был ранен осколком разорвавшегося снаряда в два места левой руки. Вырван большой клок ткани. С ранением оставался на месте, но только через полтора часа стал отходить. Петр Иванович, мой комиссар, крепко поцеловал и заплакал. Простился с ребятами. Не без труда добрался до санроты. Девчата с любовью сделали перевязку, наложили шину. Каждая старалась чем-либо подсобить. Мария Васильевна заплакала. Машина доставила в МСБ. По дороге, увидя меня, сели старшина пульроты и Конюхов. Операционный стол. Просьбы оставить в МСБ безрезультатны. Сходил в старое расположение. Ребята покормили. После бессонной ночи крепко уснул».
Из санбата через Ельню, Спас-Деминск, Сухиничи эшелон с ранеными прибыл в Калугу:
«21 сентября. Рано утром эшелон прибыл в Калугу. Пришел в распределительный госпиталь, а затем в госпиталь 699. Баня, перевязка, обед и ужин. Рука чувствует себя хорошо. Еще вчера начал крутить цигарки. По дороге в госпиталь, а он находится в здании Дома пионеров, встретил командира взвода Данилова. Колоссальные потери в людях».
В Калуге Ю. Никифоров находился в госпитале до 2 октября: ходил в кино, гулял по городу, встречался со старшеклассниками и комсомольцами. 3 октября раненых офицеров, срок излечения которых превышал 60 дней, эвакуировали в Москву. С Курского вокзала Юрий бежал, сел на поезд до Владимира.
«5 октября. Владимир. Здание бывшей поликлиники – госпиталь. Сейчас только что пообедал и хочу черкнуть о моем финише. В 23 прибыл на вокзал. Дома не ждали. Слезы и радость. Коротко побеседовал и направился в госпиталь. Принять отказались: нет продаттестата и направления. Велели придти завтра в 8. Снова дома, беседа, выпили. Лег в 4, а в 8 был в госпитале. Началось хождение по мукам. МЭП и этапно-заградительная комендатура. В числе 4-х направили в госпиталь 5859».
Долгожданная встреча дома:
«Эти дни будут неизгладимыми в моей памяти. Я их буду помнить и в окопе, и в блиндаже, и в бою, и на марше, зимой и летом. Сколько лишений, одиночества и мучений пришлось испытать за эти два года! И вот ровно через два года я вернулся в родной дом. Дома отец, дома мать, которая вернулась за несколько дней до моего приезда, дома Руфа и Лена. А ведь родителей я не видел более трех лет. И из этой кабалы они вышли живыми. Дома такой же уют, как и при мне. Иуды Вальки нет. Да, она и не заслужила, чтобы о ней вспоминали. Радужный прием. Слезы радости».
Юрий находился в госпитале во Владимире до 15 декабря. Почти каждый день бывал дома, встречался с друзьями. 8 ноября было получено сообщение о награждении Ю. Никифорова орденом Красной Звезды.
В конце декабря 1943 года – начале января 1944 года Юрий в Москве и Калуге выправляет орденские документы, ждет направление в действующую армию.
И.И. Лактионова сказала нам, что у Юрия была возможность остаться в тылу по ранению. «Я не трус», – ответил Юрий и снова пошел на фронт. Новый 1944 год Юрий встречал в Калуге:
«31 декабря 1943 г. Прожит еще один военный год. Прошел год лишений, опасности и тоски по дому. Прошедший год был счастливым для меня: я встретил семью, встретил любимых родителей, с которыми разлучился более 3 лет назад, более 2 месяцев побывал дома и рад их хорошей жизни. Год сохранил мне жизнь и принес правительственную награду. Через 10 часов наступает новый 1944 год! Буду надеяться, он принесет счастье всей нашей семье! В эти минуты все мои помыслы и думы о родной семье. Иных мыслей у меня нет».
На Курском вокзале он решает на один день перед отправкой на фронт заехать домой во Владимир:
«В 23.00 дом. Дома! Даже трудно поверить».
15 января Юрий сделал последнюю запись в дневнике и оставил его у родителей:
«Скоро поезд. Прощай родной дом! В 44 году вернусь! Вернусь и буду жить!»
На фронте идут первые бои за освобождение Белоруссии…
В марте 1944 года родителям Юрия Никифорова приходит извещение о гибели сына. В нем сообщалось, что старший лейтенант Никифоров Юрий Сергеевич погиб в бою 23 февраля 1944 года, похоронен у деревни Шведы Витебской области. Вскоре приходит письмо однополчанина – Федора Фомичева. Имя Ф. Фомичева часто встречалось в дневниках Юрия, они вместе были еще в Сибири. Федор Фомичев сообщает в письме, отосланном в конверте Юрия, что он погиб в бою 22 февраля и захоронен на кладбище деревни Братково.
Ирина Ивановна Лактионова вспоминает:
«Сколько себя помню, в нашем доме незримо присутствовал Юра, мой дядя, о котором всегда говорили: «добрый, честный, справедливый…», словно он был где-то рядом. Я смотрела на фотографию – очень симпатичное лицо, светлые, грустные и очень серьезные глаза. В День Победы перед фотографией ставили свечу, это был день слез…Часто из старого кожаного портфеля доставали папки с надписью «Документы Юры»: фотографии, дневники, рисунки Юры, фронтовые письма, извещение о смерти».
Семья точно не знала, где его похоронили. В 60-е годы Ирина Ивановна начала поиски. После войны советские солдаты из братской могилы в д. Шведы были перезахоронены в с. Крынки. Родственников погибших не оповещали тогда о перезахоронениях, сведения не пересылались и в военкоматы, откуда были призваны солдаты. Поэтому в «Книге Памяти Владимирской области», изданной в 1994 году, сведения были указаны по похоронке: «Никифоров Георгий Сергеевич. Род. 1919. г. Владимир. Призван в армию в 1939. Лейт. Погиб в бою в февр. 1944. Похоронен в д. Шведы Витебской обл.»[4].
Мать Ирины Ивановны, Елена Сергеевна, и ее тетя, Руфина Сергеевна, несколько раз ездили в село Крынки Лиозненского района Витебской области. Во время одной из поездок они установили на братской могиле фотографию Юрия.
В октябре 2001 года Ирина Ивановна была с нами в Витебской области, проехала по местам боев, посетила могилу дяди. Мы передали в школу с. Крынки копии фотографий Юрия, отрывки из его дневников.
«В полях за Вислой сонной лежат в земле сырой Сережка с Малой Бронной и Витька с Моховой…» Лежат они и под Москвой, и под Смоленском, и в Белоруссии…
Уроженец г. Владимира, мой земляк Юрий Никифоров погиб пятьдесят девять лет назад.
Перед моими глазами прошла вся жизнь Юрия Никифорова. По дневникам мы проследили взросление человека, изменение его мировоззрения. В обстоятельствах жизни, бытовых мелочах высвечивается эпоха 30-40 годов ХХ века. Юрий Никифоров в дневнике причисляет себя к «большинству», он советский человек. В середине 30-х годов он идеализирует советский строй, политику Сталина. Арест родителей меняет тональность дневников, отношение Юрия к партии.
В условия тоталитарного строя высказывать свои мысли даже в кругу близких было крайне опасно. Доносы на отца и мать Юрия – тому подтверждение. Дневник становится для него своеобразной отдушиной: только бумаге Юрий доверял свои сокровенные мысли, сомнения.
Делая записи на фронте, Юрий подвергал себя серьезной опасности. За некоторые дневниковые страницы в условиях военного времени Юрию могло грозить более тяжелое обвинение, чем «антисоветская пропаганда». Но и на фронте человеку требовалась душевная свобода, поэтому Юрий продолжал писать дневник.
Изучение дневников Юрия Никифорова помогло мне по-другому взглянуть на события Великой Отечественной войны. Теперь война для меня не просто страница истории, не просто череда наступлений и отступлений. Исследование судьбы моего земляка привело меня к пониманию ценности человеческой жизни и свободы.
[1] Отрывки из дневника Ю. Никифорова цитируются по подлиннику, хранящемуся в личном архиве И.И.Лактионовой.
[2] Боль и память : Книга Памяти жертв политических репрессий Владимирской области. Т.1. Владимир, 2001. С.58.
[3] Самойлов Д. Люди одного варианта : Из военных записок // Аврора. 1990. № 1. С.76.
[4] Книга Памяти : Владимирская область. Т.1. Владимир, 1994. С.257.