В среду стартовала книжная ярмарка «non/fiction№», там, как всегда, море книг и множество стендов. Чтобы помочь вам сориентироваться на этом разорительном мероприятии, мы составили специальный выпуск книжного дайджеста УИ, в котором рассказываем о некоторых книгах со стенда «Мемориала» (J-39) и не только.

СТЕНД МЕМОРИАЛА
(второй этаж, J-39, рядом с Литературным кафе)

Сборники избранных работ конкурса «Человек в истории. Россия – ХХ век» разных лет:

На стенде «Мемориала» будут, разумеется, сборники работ нашего конкурса. Их будет много разных – и новых и старых. Мы много о них писали и выкладывали их у нас на сайте, но книжная ярмарка – это хороший способ приобрести бумажную копию. В этот раз мы разложили на стенде следующие сборники:

• «Были и жили. История России ХХ века глазами школьников». 2016 г.
• «По крупицам» 2013 г.
• «Вверх по реке времени» 2012 г.
• «Пути следования» 2011 г.
• «Мы все с одной деревни…» 2006 г.
• «Полустёртые следы. Российские школьники о еврейских судьбах» 2006 г.
• «Время местное, прошедшее…» 2006 г.
• «Цена победы. Российские школьники о войне». 2005 г.

Знак не сотрётся (А. Козлова, Н. Михайлов, И. Островская, И. Щербакова)

Книга «Знак не сотрется» о судьбах остарбайтеров – пяти миллионов человек, оказавшихся в немецкой оккупации, отправленных в Третий Рейх на принудительные работы и вернувшихся СССР с усеченными правами и запретом на собственную историю. О том, что они пережили в неволе и что им пришлось испытать после возвращения на родину, рассказывают сохранённые в архиве «Мемориала» интервью, письма, воспоминания, фотоснимки, на которых построена эта книга.

Роль и место «восточных рабочих» в сложившейся памяти о войне были никак не обозначены – они не считались ни жертвами, ни участниками, ни, тем более, ветеранами. Годы, проведенные в Германии, им не засчитывались – ни в прямом смысле – в рабочий стаж, ни в переносном – в общую тяжелую военную судьбу страны. В День Победы, который должен был бы стать для остарбайтеров днем памяти об освобождении, они чувствовали себя лишними: им не было места в праздничных демонстрациях, на которые вместе с детьми и внуками шли ветераны, надев свои ордена и медали.

Путь в один конец. Дневник Д. Бергмана. 1941-1942 (Сост. А. Козлова, Н. Михайлов, И. Островская, И. Щербакова)

К 75-летию депортации российских немцев «Мемориал» издал книгу «Путь в один конец», в основу которой лег уникальный документ – Дневник Дмитрия Бергмана, одного из сотен тысяч российских немцев, депортированных в сентябре 1941 году в восточные районы страны. 

Дмитрия Бергмана с семьей вывезли из республики немцев Поволжья в сибирскую деревню, где он через несколько месяцев умер от болезни и голода.

Дневник автор начал вести в день опубликования Указа о депортации, а последние записи сделаны за 4 дня до смерти. На сегодняшний день «Путь в один конец» вляется единственным опубликованным дневником депортации российских немцев.

«Когда мы вернёмся в город…» Варлам Шаламов в Москве. Литературный путеводитель

Об этой книге мы уже писали в одном из предыдущих дайджестов, но на случай, если вы пропустили, повторим и здесь:
 

В большом проекте международного Мемориала «Топография террора», есть специальный городской «слой», посвящённый Варламу Шаламову. Тексты к его локациям – это, по сути, и есть шаламовский путеводитель, от первых адресов в Сетунской больнице в 1924-м году, до института для психохроников на Абрмцевской, куда Шаламова перевезли за несколько дней до смерти.

Разумеется, главное в книге – не столько география, сколько жизнеописание самого Шаламова, привязанное к точкам на карте. Перемещаясь с места на место, мы видим как с изменением времени и социального статуса человека менялись его взаимоотношения с городским пространством. В 20-е годы студент-Шаламов мог жить в общежитии, после первого лагерного срока на Вишере – жил с семьёй в комнате в Чистом переулке, а уже после Колымы, в 50-е, в первое время вынуждено путешествовал от ночёвки к ночёвке, не имея формальных прав на проживание в Москве. Затем, после реабилитации, вокруг новых адресов выстраивается его новая жизнь, и вновь – со сменой комнат и коммуналок, от книжных и журнальных редакций к библиотекам и театрам.

Перевалочным пунктом, местом если не вечного, то настойчивого возвращения для Шаламова была Бутырская тюрьма. С ней же связаны некоторые другие «неформальные» шаламовские адреса – подпольная типография, где он участвовал в перепечатывании «завещания Ленина» в конце 20-х, двор у старого здания МГУ на Моховой, откуда началось протестное шествие объединённой оппозиции в 1927-м году.

По адресам путеводителя легко проследить границы шаламовским круга – имена людей, с которыми писатель был связан в 50-70-е годы, кругом чтения и обсуждения «Колымских рассказов», альтернативной топографией Москвы тех лет.

Цитата:

«Шаламов приезжал в Москву трижды: из Вологды в 1924 г. – поступать в университет, из Вишерских лагерей – начать жизнь заново и стать писателем, с Колымы в 1953 г. – рассказать о том, что он видел и понял в лагерях, о людях по обе стороны колючей проволоки и об абсолютном зле как таковом».

Н. В. Петров, К. В. Скоркин. Кто руководил НКВД, 1934 – 1941: Справочник. Т. 1

В 1934 -1941 годах происходила существенная структурная реорганизация всего аппарата НКВД, шла повышенная «ротация кадров». Именно в эти годы политическое влияние органов госбезопасности было особенно велико. Книга входит в серию справочников, посвященных руководству НКВД. Совокупно книги серии должны охватить состав чекистской «номенклатуры» за всю советскую эпоху.

Главной целью авторов стало описание чекистской карьеры. С одной стороны, как материал для исследователей, с другой, как источник информации о людях, которые стали руководителями и ответственными исполнителями массовых репрессивных акций. Имена этих людей долгое время тщательно скрывались. Когда авторы начинали свою работу над книгой в 1977 году, в их распоряжении были только газетные заметки. И лишь в 90-е с открытием секретных архивов они смогли дополнить биографические справки архивными данными.

В книге описана структура Центрального аппарата НКВД в 1934-1941 годах, приведены краткие биографии, фотографии и послужные списки более 500 руководителей, список посвященных им прижизненных публикаций и некрологов, есть раздел, посвященный званиям, знакам различия в органах безопасности и наградам ВЧК-КГБ.

Из предисловия:

Эти люди несут ответственность за смерть и неволю миллионов наших сограждан, деяния их и сегодня вызывают содрогание. Мы считаем нашей гражданской и нравственной обязанностью в первую очередь опубликовать послужные списки творцов Большого террора, чьи имена так долго и тщательно скрывались.

Ю. Ким, А. Ким. О нашей маме Нине Всесвятской, учительнице

Нина Валентиновна Всесвятская оказалась виновна в глазах советской власти только в одном: она была женой корейца. Это автоматически подводило ее под приказ НКВД «О репрессировании жен и размещении детей осужденных изменников родины». И этого было достаточно, чтобы ее приговорили к 5 годам лишения свободы, позднее превратившимся в 7,5. Ее муж, Ким Чер Сан, 34-летний переводчик в издательстве, на момент ее «суда» уже был расстрелян. Это произошло в Коммунарке 13 февраля 1938 года. Обвинение – «шпионаж в пользу Японии», типовое для советских корейцев. Справку о смерти Ким Чер Сана его жене выдали только в 1956 году: ни места, ни причины гибели в ней указано не было, да и год смерти стоял 1944-й.

Сами авторы и составители книги, Юлий Ким и Алина Ким, пишут, что главным для них было не рассказать трагическую судьбу своей матери. Они хотели показать, как вопреки этой судьбе ей удалось сохранить достоинство и оставаться порядочным человеком.

Книга Кимов – документальная и очень личная. Ее авторы-составители – дети Нины Всесвятской. Юлий Ким – легендарный автор более 500 песен, в том числе к фильмам, более 20 пьес, 13 книг, лауреат четырех литературных премий, Алина Ким – научный сотрудник Московского НИИ туберкулеза Минздрава РСФСР. С помощь дневниковых записей Нины Всесвятской, воспоминаний ее друзей и родственников составители сумели показать читателю сильного духом и яркого человека, оказавшегося сильнее пытавшейся сломить его системы.

Цитата:

Она была красавица. Она была несомненно романтической натурой. Независимой и ответственной. Не лидер, не тамада – бескорыстный и вдохновенный работник. Эта привычка к труду благородная была ее спасением. Она трудилась все время, каждый день. Она просыпалась и тут же начинала что-то делать. Людей такого типа она сама называла «пчелками». Неутомимая пчелка после самых ужасных ударов все-таки снова и снова принималась за дело жизни – если не ради страны, то ради учеников, если и этого нельзя – то ради своих детей. Никогда ради себя, то есть это и было – для себя.

Томаш Кизны. ГУЛАГ (фотоальбом)

Расхожая фраза «a picture is worth a thousand words» приложима к фотографическому альбому Томаша Кизны в полной мере. Хотя все фотографии снабжены подписями, а разделы – историческим комментарием, они лишь подсказывают контекст. Альбом «ГУЛАГ» стал результатом пятнадцатилетней работы автора. Кизны искал следы и свидетелей происходившего в шести лагерных комплексах: Соловки, Беломорканал, Вайгач, Колыма, Воркута, Мертвая дорога. В альбом включены снимки из архивов и частных собраний с 1923 по 1956 год, исторические и современные виды лагерных комплексов и строек ГУЛАГа, фотографии самого Томаша Кизны – развалины лагерей, портреты бывших узников и людей, живущих там в наши дни. С помощью фотографий он сводит все это «в единое пространство исторической памяти». Показывает не только ужасы прошлого, но и его следы, ведущие в наше настоящее и, вероятно, будущее.

Польский фотограф и журналист Томаш Кизны начал работать над темой в 1986 году, спустя 5 лет после основания независимого подпольного фотоагентства «Дементи». В общей сложности на создание альбома у него ушло 17 лет.

Из предисловия:

Труд Томаша Кизны актуализирует историю, наглядно убеждает нас в том, что ГУЛАГ – это не забытое прошлое, это тоже сегодняшний день. Этот альбом – не что иное, как фото-рассказ о следах террора на теле России.
 

Папины письма. Письма отцов из ГУЛАГа детям

В 2014 году «Мемориал» в сотрудничестве с издательством «Книги WAM» выпустил книгу, посвященную письмам отцов, содержавшихся в лагерях ГУЛАГа, их детям. Книга, несомненно, одно из самых ярких изданий «Мемориала» за последнее время. Дело не только в красочности материала, с любовью собранного сотрудниками архива и обретшего форму книги усилиями команды студии «Агей Томеш»/WAM, но и в пронзительности историй разлуки и любви, легших в основу повествования. Письма, наполненные отцовской заботой, любовью, интересом к жизни во всех её проявлениях, для большинства детей стали последним, что сохранилось от их отцов.

Здесь можно почитать подробное интервью с составителями.

«Дорогой наш товарищ Сталин!» … и другие товарищи : Обращения родственников репрессированных командиров Красной Армии к руководителям страны
Сост. Н. С. Черушев. М. : Звенья, 2001.

(из предыдущего дайджеста «УИ»)

«Никто не обязан свидетельствовать против себя самого, своего супруга и близких родственников» – гласит текст 51 статьи основного закона РФ, статьи которой не было ни в одной советской конституции.

Приоритет публичного перед личным в социалистическом государстве был истинным фундаментом общества, даже на себя советский человек не имел права не доносить. Именно поэтому в годы террора родственники репрессированных оказались под ударом, и если им и удавалось избежать наказания, они неизбежно становились жертвами дискриминации. Непонимание, недоумение, смущение, страх, которые пережили в те годы родные убитых, наполняют письма, адресованные государственным органам СССР и их руководителю И. Сталину. Именно этим свидетельствам людей, отчаянно пытавшихся добиться справедливости, всё еще уверенных в правоте уже предавшей их власти, и посвящен сборник документов «„Дорогой наш товарищ Сталин!” … и другие товарищи».

В основу отбора документов для книги положен «категориальный» принцип, в сборнике помещены тексты жалоб родственников только одной профессиональной группы, это близкие люди военных. К каждому документу приложена небольшая биографическая справка о судьбе репрессированного, чьё убийство и послужило отправной точкой для создания жалобы. Особенно выразительны письма людей, желающих знать правду о судьбе родного человека, от которого давно не поступает вестей. Доверие к власти так велико, что родные казненных, кажется, просто бояться открыть, что понимают (если понимают) значение обычной официальной формулы «о десяти годах».

Цитата из заявления М. И. Зиновьевой на имя главного военного прокурора СССР от 12 августа 1955:

«Прошу дать распоряжение – ускорить пересмотр дела Зиновьева Г.А.и сообщить мне результат, восстановить честное имя политработника Советской Армии и вообще сообщить, жив ли он или нет».

Мои показания. От Тарусы до Чуны. Живи как все (А. Марченко)

недавно в «Новом издательстве» вышла новая книга Анатолия Марченко. Вместе с переизданием «Моих показаний» и повести «Живи как все» в неформальное собрание сочинений также войдут и ранее неизвестные тексты. О книге «Мы здесь живем» подробнее можно почитать в нашем интервь с одним из редакторов-составителей, сыном писателя, Павлом Марченко.

Московский Политический Красный Крест. 1918-1922

«Российское Общество Красного креста для помощи политическим заключенным официально просуществовало с начала 1918 по август 1922 года. Оно помогало заключенным, „лишенным свободы по политическим мотивам, без различия их партийной принадлежности и исповедуемых ими убеждений”. Ее основатели следовали Женевской конвенции и официально объявляли, что действуют „в согласии с принципами Международного Красного Креста”.

МПКК принципиально не принимал поддержки от государства, деньги они принимали только от частных благотворителей, неполитических учреждений, устраивали благотворительные концерты. В последние полгода своей деятельности общество получало помощь и от зарубежных благотворительных организаций.

Красный Крест помогал всем политическим заключенным. Уголовными делами он тоже временами занимался, но только когда дело касалось матерей с малолетними детьми, больных, и приговоренных к смертной казни. Общество оказывало все виды материальной и юридической помощи, причем не только самим заключенным, но и нередко их семьям. Московское отделение было в числе самых успешных филиалов общества.

По мере укрепления власти большевиков МПКК все больше попадал в опалу. В мае 1921 года МПКК подал во ВЦИК докладную записку с жалобой на порядки в тюрьмах ВЧК. Это привело ВЧК в возмущение. Сотрудники ВЧК завели дело на Красный крест и резко ограничили их возможности. Дело было вскоре закрыто, но в целом положение общества осложнилось. Последней каплей стал процесс над партией эсеров. Вскоре после этого давление на Красный крест усилилось, а 25 августа 1922 года состоялось заседание Коллегии ГПУ. На заседании слушалось дело «обвинению самочинной организации Политического Красного Креста в контрреволюции». Коллегия постановила деятельность Красного Креста «приостановить», а фактически – прекратить.

В книге собраны протоколы заседаний и другие официальные документы, как выпущенные Красным Крестом, так и просто связанные с его деятельностью. Кроме того, все это снабжено статьей, в подробностях описывающей историю Московского политического Красного Креста от основания до закрытия.

Из газетного обращения Красного креста к народу:

В момент наивысшего государственного и общественного развала, в эпоху обострившейся классовой вражды и ненависти московский политический Красный Крест с верой в успех своих усилий вновь поднимает свой прежний стяг – уважения к человеку, заботы о человеческой личности, стремлении облегчить страдания людей, – помятуя, что эта общественная функция во всяком культурном обществе должна быть выполнена, пока с достижением лучшего общественного строя не осуществится давняя мечта многих о счастье всего человечества.

Право переписки

Авт.-сост. Жемкова Е., Козлова А., Михайлов Н. и др.; Науч.-информац. и просветит. центр «Мемориал»; Архив Междунар. о-ва «Мемориал», 2014.
 

«Право переписки» – исследование одной из ключевых деталей жизни в лагерях, лагерной почты. Как она функционировала, на чём и как писались и отправлялись письма, посылки, как работала цензура и долго ли шли отправления. В основе исследования – материалы архива «Мемориала», документы фондов ГАРФ и РГАСПИ.

Довольно долго в «Мемориале» функционировала одноимённая выставка, но если вы не успели на неё сходить, то знайте, что все (или почти все) её материалы в этой книге есть и сопровождены обширным комментарием.

 

Также ищите на non/fiction:

А. В. Портнов «Упражнения с историей по-украински» М.:ОГИ, 2010

Идея национального государства последние двести лет является центральной политической доктриной. Эта же идея, тесно связанная еще с XIX века с идеей демократических ценностей, послужила катализатором для распада СССР, который хорошо проиллюстрировал простую истину, понятную со времен деколонизации Африки: не всё имеет отношение к либерализму, что проходит под эгидой национализма.

Автор «Упражнения с историей по-украински» (и регулярного блога на «Уроках истории»), украинский историк Андрей Портнов в своей книге беспристрастно оценивает вклад различных социальных и политических институтов Украины в формировании новой национальной идентичности. Государство и общество ищет способ рассказать национальную историю по-новому. Украина, как, по-видимому, и любое другое постсовеское общество, разрывается между едва ушедшей самостью «советского человека» и досоветской или антисоветской идентичностью.

Украинский пример, правда, по мнению Портнова, отличается от любого другого на постсоветском пространстве по причине плюрализма мнений, вызванного конфликтом между ностальгирующими по СССР с одной стороны и ищущими национальную идею с другой.

«Феномен симбиоза национальной и постсовесткой составляющих нового украинского символического пространства, „посттоталитарный плюрализм”, является для одних аргументом в пользу некорректности сильного преувеличения роли национального аспекта в посткоммунистической трансформации Украины, для других – подтверждение сознательных усилий нынешней „моментократической” власти по поддержке общественной амбивалентности и инертности».

Впрочем, если отбросить региональные особенности украинского опыта, стремление достичь символического места, где кончается СССР и начинается современность, характерно и для современной России.

Стенли Милгэм. Подчинение авторитету. Научный взгляд на власть и мораль.

М.: Альпина нон-фикшн. 2016

Психологические эксперименты американского ученого С. Милгрэма были связанны с темой насилия, подчинения, неподчинения и относились к области социальной психологии. Их результаты вполне закономерно вызвали сопротивление у самого широкого спектра ученых. На Милгрэма посыпались как упреки в некорректности исследований, так и обвинения в неэтичности. Тем более удивительно, что основная монография, резюмирующая все проведенные исследователем вариации опыта и вышедшая более 40 лет назад, только сейчас переведена и издана в России

Впрочем, ничего такого сверхъестественного испытатель не делал. Если вкратце: один актер должен был притворяться объектом эксперимента, то есть кричать и жаловаться, когда его били воображаемым током. Другой актер должен был в определенной ситуации отдавать испытуемым приказ бить первого воображаемым током. Вся соль опыта была именно в том, что о том, что ток воображаемый, испытуемые не знали. Милгрэм был уверен, что сила авторитета не сможет в большинстве случаев преодолеть социально осуждаемую жестокость и рациональное в человеческой личности и тем удивительнее был наиболее распространенный результат эксперимента, может быть, наилучшим образом выраженный в признании одного из испытуемых:

«Меня ужаснула собственная податливость и подчиняемость центральной идее: что продолжать отстаивать ценности эксперимента … можно только за счет попрания других ценностей. Словом, даже поняв это, нельзя причинять боль беспомощному человеку, который ничего худого вам не сделал. Как сказала моя жена: „Можешь называть себя Эйхманом”. Надеюсь, в будущем, если возникнет конфликт ценностей, я поведу себя достойнее».

О. Эдельман «Сталин, Коба и Сосо. Молодой Сталин в исторических источниках», Изд.:М ВШЭ(ГУ), 2016.

В 1917 году земная жизнь И. Сталина была им пройдена до половины уже не только по дантовским меркам, но и по собственно сталинским. При этом о дореволюционной деятельности Сталина известно чрезвычайно мало, а то, что известно, довольно спорно. До революции Джугашвили особого интереса ни для кого не представлял, а после революции и особенно после обретения всевластья заинтересовал избыточно. Оттого база источников по дореволюционному этапу жизни Сталина, представляет собой запутанный лабиринт из разрозненных свидетельств времён царизма и ангажированных источников советской эпохи.

Источниковедческая работа ведущего специалиста ГАРФа О. Эдельман «Сталин, Коба и Сосо. Молодой Сталин в исторических источниках», как раз и стремится разложить по полочками и охарактеризовать разрозненные данные о жизни Сталина, причем сделать это с точки зрения именно опытного работника архива. Уделив внимание таким важным безличным «редакторам» документов, как равнодушие охранки к идеологическим вопросам подполья, партийная борьба в 20-ых годах, а также желание подольститься или, напротив, охаять диктатора, автор напоминает, что основная проблема критики источников того времени и места состоит в другом. Героический миф о людях прошлого, революционерах и обывателях, сам по себе оказывал и продолжает оказывать существенное влияние на восприятие.

«Подполье независимо от идейной окраски устанавливало свои законы, во многом сходные с законами любой другой криминальной среды. Но революционеры были заинтересованы в создании вокруг себя привлекательного, романтического ореола… Террор и деспотизм пришедших к власти большевиков принято было объяснять (а отчасти и оправдывать) их идейным фанатизмом, качеством пусть пугающим, но в то же время возвышенным… И именно это несоответствие реального прагматичного облика подполья идеальным мечтаниям о возвышенно-прекрасных „мучениках свободы”, наверное, было их самой страшной тайной. Тайной, надежно спрятанной за всеобщей верой в революционный миф и потому до сих пор даже четко не артикулированной».

«58-я. Неизъятое», М.: АСТ. 2016

Номера статей УК разных союзных республик, которые использовались для осуществления политических репрессий в СССР, образуют числовой ряд от 54 до 80, и даже в уголовном законодательстве РСФСР таких статей было как минимум две:58 и 59. Но основная масса репрессированных все-таки «шла» по 58-ой, решив её судьбу, номер стал нарицательным числительным. Именно темой репрессивной статьи и связаны воспоминания, помещенные в сборнике «58-я. Неизъятое». Причем это воспоминания не только самих заключенных, в книге нашлось место и для воспоминаний людей работавших в системе ГУЛАГа.

Нужно отдать должное не только искренности интервьюируемых, но и скрупулезно исполненной составителями процедуры отбора. Свидетельства людей выстраиваются в весьма эффектную композицию, оставляющую впечатление легкой бессистемности в сочетании с умеренной организованностью. Все это дополняет ощущение присутствия беспристрастного, но все-таки очень эмоционального воспоминания на очень болезненную тему. В книге нашлось место и для заключенных, положительно отозвавшихся о «политике Сталине», и для охранников, отказывающих заключенным в сочувствии. Воспоминания часто будто опровергают друг друга, одни говорят о физических пытках и безразличии, другие о скрупулезном исполнении социалистической законности. Обо всех вместе можно сказать, пожалуй, только одно, «учреждения» для всех фигурантов книги стали важным событием личной истории.

Из воспоминаний Комунеллы Маркманн:

«Мне было 24, я работала журналисткой, переписывала информацию ТАСС. Заводила романы, но не влюблялась. Тяготилась теми, кто меня любит, и мечтала, чтобы случилось какое-нибудь чудо, потому что так бессмысленно нельзя жить. И вот меня посадили. Я же говорю, мне везло!

***

…А потом вообще Сталин умер. Такой сюрприз замечательный был!»

Музей 90-х: Территория свободы / Сборник;

сост. К. Беленкина, И. Венявкин, А. Немзер, Т. Трофимова. – М.: Новое литературное обозрение, 2016. – 392 с.: ил.

В лучших своих материалах эта книга – встреча классических Вайля и Гениса («60-е. Мир советского человека») и великой культурной истории панк-рока «Прошу, убей меня!» Макнила и Маккейн.

От первой в книгу попало структуралистское разделение на секции: «Свобода слова», «Свобода выбора», «Свобода дела», «Свобода быта», «Опыт свободы», удачно соотнесенные с «залами» виртуального музея. Научные комментарии и тематические интервью, составляющие основное содержание «Музея 90-х» действительно кое-где приближаются к образцам гениальности Макнила и Маккейн – когда без объяснения реалий, без большого знания контекста раскрывается внутренняя жизнь человека во времени:

Цитата:

«Я был придурок. Взял эту кассету и привез в Москву. И переписал на видеомагнитофоне. Один раз, потом другой, третий, раздал по друзьям. Всех вштыривало нереально, одной девочке не понравилось <…> А мы ее Дерридой в ответ, европоцентризмом <…> Делезом – как уж мы его пришили, не помню».

Время, когда Pulp Fiction стал русским народным фильмом, когда шла война в Чечне, когда Олег Кулик кусал милицию, а КПРФ выигрывала выборы. Объяснить и примирить между собой противоречия невозможно – но и не нужно, как верно замечают составители книги в ее вступлении. Это тот самый случай, когда парадокс не требует никакого разрешения, потому что сам и является наиболее адекватным описанием реальности.

Один из первых героев книги, рассказывающий историю своей депрессии из 90-х, описывает одиночные походы, во время которых ему приходила спасительная надежда «хоть бы меня медведь съел». Важная линия «Музея 90-х» – переход в 2000-е, когда медведь действительно пришёл и проглотил зарождающиеся свободы. Был ли переход закономерен? Происходят ли 2000-е из 90-х? Это вопрос уже уровня «Культуры 2» Владимира Паперного, однако и он получает на протяжении книги десятки развернутых ответов. Именно из этой полифонии и хочется составить представление о 90-х.

Александр Эткинд. Кривое горе. Память о непогребенных.

НЛО, М., 2016.

«Warped Mourning» Александра Эткинда – книга, написанная на английском языке, и это важное обстоятельство, как и не такой уж частый случай авторизированного, но не авторского перевода книги автора на его родной русский.

Взявшись за потерянную центральную тему всей местной истории XX-го века – исчезновении и гибели в лагерях миллионов людей, Эткинд создает прежде всего талантливую компиляцию из множества уже существующих работ на эту тему. Это тем более уместно, поскольку он вынужден разъяснять англоязычному читателю контекст, рассказывать, кто есть кто (что, на самом деле, совершенно нелишне и для современного российского читателя).

Смысловой стержень книги всё равно представляет собой интеллектуальная история, эткиндовский материал – литература, кино, театр как формы и проекции того, во что обращалось «горе о непогребенных» на протяжении десятилетий советской истории. Оно облачалось в костюм Гамлета у Козинцева в 60-е, оно мелькало в названии пачки сигарет «Беломор», которую покупал Юрий Деточкин в «Берегись автомобиля». Оно преследует нас призраком старой 500-рублевой купюры, на которой Соловецкий кремль всё ещё концлагерь, а не монастырь.

Страшная суть этого горя в интерпретации Эткинда (и это далеко не только его идея) – абсурдная бессмысленность ареста и смерти, и жуткая трансформация, происходящая с человеком, прежде чем он исчезает навсегда.

Финальные главы, с их погружением в «морфологию кошмара» позднесоветской культуры и литературы 90-х годов, поворачивают эту тему под несколько новым углом, вспоминая о «готическом реализме» Михаила Бахтина. Странным образом, правда, из повествования полностью исчезает петербургский историк Дина Хапаева и её книга «Готическое общество» и её важная полемика с тем же Эткиндом по этому вопросу. Тем не менее, сквозь умолчания и дистанцию, мы видим самую значительную историческую работу на русском языке в этом году.

Клод Ланцман. Шоа. Новое издательство. М., 2016

«Шоа» на бумаге – это книга-сценарий, записанные диалоги из 9-часового документального фильма Клода Ланцмана. За 30 с небольшим лет, прошедших с момента выхода фильма, он превратился в едва ли не главное художественное произведение на тему, образец и общепризнанный шедевр, который далеко не все смотрели целиком и еще меньше готовы открыто в этом признаться.

Книга до некоторой степени восполняет этот пробел, меняет медиум, заставляя обратить внимание на детали, не столь заметные на пленке – каким образом устроена драматургия вопросов и ответов, как устроены стыки между интервью. В книге очевидным образом нет длинных пустых планов, в ней нет альтернативы паузам, никак не отыгрывается отсутствие саундтрека.

До некоторой степени это изменение отражено и в послесловии к русскому изданию, статье Елены Петровской «Уроки нового архива», в первой версии написанной по материалам фильма, а во второй, слегка дополненной – уже к книге. Размышляя о работе Ланцмана, Петровская говорит о том, что его киноработа – пример «нового архива», который никогда не будет заброшен и не превратится в сухой протокол.

Цитата:

– Со мной рядом работал мой друг, он тоже был моим земляком и хорошим парикмахером. Когда его жена и сестра вошли в газовую камеру…

– Продолжайте, Аби, вы должны. Это необходимо.

– Слишком страшно… <…> Он пытался с ними поговорить, с одной и с другой, но как он мог им сказать, что это последние мгновения их жизни, когда у них за спиной стояли нацисты, эсэсовцы, и он знал, что если скажет хоть слово, то разделит судьбу двух этих женщин, обречённых на смерть?

При всей важности фильма Ланцмана, его вовсе нельзя назвать безальтернативным и огражденным от критики. Претензия на уникальность и агрессивная позиция ее автора, последовательно отрицающего возможности исторического анализа и деконструкции разных элементов истории Холокоста, поставила сам фильм в несколько странное положение – он как будто бы «закрыл тему», предельно усложнил задачу следующим поколениям документалистов. Книга лишена и этого – она значительно менее претенциозна и гораздо более доступна, ее форма еще более минималистична (по сути, это диалог рассказчика с разными людьми длиной в 350 с лишним страниц). Не новый архив, не «книга-сценарий», а просто важное свидетельство в ясной и точной форме.