Expeditiile Memoriei – молдавский проект восстановления памяти о сталинских депортациях из советской Бессарабии. «УИ» публикуют дневник экспедиции к депортированным молдаванам иркусткой области, который по просьбе редакции вела участница проекта Виорика Олару-Чемыртан.
Ближе к вечеру мы посетили базу отдыха «Лукоморье», где у входа, к нашему удивлению, среди прочих мы увидели флаг Молдавии. Однако самым большим открытием стала история семьи хозяина – Андрея Спартаковича Нормана, молдаванина по матери. Я уговорила пожилую женщину побеседовать с нами, но выяснилось, что, к сожалению, мы встретились слишком поздно. Многие события прошлого стерлись из ее памяти, и сегодня Мария Наприенко почти ничего не помнит. Нам удалось лишь выяснить, что она родилась в 1927 г. в бессарабской деревне, название которой она вспомнить не смогла. Зато она очень хорошо помнит, что, когда ей было 14, ее вместе с родителями, Варварой Цуркану и Афанасием Наприенко, и старшими сестрами Валентиной и Тамарой депортировали в ночь с 12 на 13 июня 1941 г.
Их сослали в Якутию, но её родители всегда вспоминали Бессарабию, отец особенно часто вспоминал мельницу, которая была у него в поселке. В Якутии жилось трудно, им приходилось постоянно работать – рубить лес, заготавливать корм для скота. Скоро построили дом, но родители умерли рано. Они похоронены в местах своей высылки. Братья матери, Сергей и Кирилл, были сосланы в ту же область Якутии, но они работали на золотых рудниках. Мария стала бухгалтером и работала в строительной промышленности, она вышла замуж за местного жителя, русского с польско-еврейскими корнями, у них родился ребёнок. К сожалению, Андрей Спартакович никогда не был в Молдавии, на родине матери, однако после нашей встречи он пообещал, что следующим летом он при первой же возможности посетит места, где родилась и провела детство его мать.
На следующий день мы отправились из Братска в Чунский, где нас ждали Василий Попа (из села Мындрешть Теленештского района) и Валерий Пульбере. После отдыха мы отправились в село Лесогорск, находящееся неподалеку. В местной школе мы встретились с Верой Воробьевой, директором местного музея и этнографом, она рассказала нам об истории этого края. Конечно, больше всего нам было интересно услышать о межвоенном периоде, когда сюда были сосланы тысячи людей из Прибалтики, Украины и Молдавии. Силами сосланных были построены Парчум, Чунский, Новочунка – до них тут была дикая тайга. Людей привозили на грузовиках со станции Тайшет и оставляли на произвол судьбы в таежной глуши. Даже собственных названий у этих мест не существовало – это были просто 114-ый километр, 115-ый, 116-ый, 120-ый, 129-ый и т. д. Уже позже эти места обретут свои имена – Парчум, Чунский, Новочунка, которые станут официальными топонимами.
В их числе раньше был и поселок Молдаванка, но сейчас он прекратил свое существование, мы смогли только услышать его историю. Этнограф Елена Датская провела исследование на материале рассказов представителей старшего поколения, собранного Софьей Балинской, ученицей 9 класса из Новочунки. Раиса Павина, Мария Дука и Екатерина Топоркова (текст статьи на румынском, переведенный Натальей Гузун, членом команды Мемориальных Экспедиций, можно найти здесь) до сих пор помнят те времена, именно благодаря им мы узнали, что деревня возникла прямо посередине тайги. Администрация спецпоселения Новочунки разрешила молдаванам строить бараки в лесу, чтобы не тратить время на путь из села до рабочего места, и за их деревней закрепилось название «Молдаванка».
Молдаване построили дома и принялись за строительство дополнительных объектов – столовой, начальной школы, кирпичной фабрики, конюшни, клуба, бани. Волей-неволей приходилось привыкать к суровым условиям; те, кому это не удавалось, умирали при фактическом отсутствии какой-либо медицинской или гуманитарной помощи. Мария Дука рассказывала: «Нас не кормили в столовой, как это обычно происходит, но давали порции супа, чай и хлеб в рамках жёсткой нормы. В селе был магазин, но количество продуктов, которые можно было приобрести за раз, тоже строго ограничивалось. Дети постарше могли ходить в школу Новочунки, и там они просили одноклассников купить хлеб в местном магазине, чтобы потом они могли принести его домой для своей семьи».
Надзирать за работающими молдаванами поставили человека, которого все звали Метлой, но требовалось еще несколько человек для управления процессом. Начальников выбрали среди самих молдаван, ими стали братья Николай и Иван Мардарь и Иван Смаргун. В Книге Памяти перечислены все члены семьи Мардарь, выходцев из города Комрат: Александр (1904), Мария – жена (1905), Ивана – дочь (1932), сам Иван, сын, и Николай Мардарь, сын (1935). Всю семью репрессировали в 1949 г. как кулаков, и сейчас нам точно известно, куда. Не исключено, что кто-то из них похоронен на таежном кладбище, потому что люди часто гибли из-за несчастных случаев на лесоповале. Об Иване Смаргуне мы еще не нашли подробной информации, но из рассказов следует, что он женился на местной девушке и после реабилитации остался жить в Новочунке.
Общение между депортированными и местными жителями было под жестким контролем; запрещалось любое личное взаимодействие, были разрешены только рабочие отношения. Новоприбывших инструктировали и строго следили за соблюдением режима. После смерти Сталина и первых волн реабилитации большинство людей покинули места высылки, но были и те, кто решил остаться, потому что возвращаться было некуда и не к кому. Многие из низ переехали в более крупные города или поселения Иркутской области.
Сегодня о селе Молдаванка остались лишь воспоминания тех, кто там жил и работал. Его существование могут подтвердить заброшенные могилы тех, кто умер в лютые морозы -50-65°C. Валерий Пульбере рассказал нам, что когда они рубили лес в тайге, его команда обнаружила кости и могильные плиты. Он немедленно приказал остановиться, поняв, что они идут по могилам. Однако вплоть до приезда нашей команды он не мог представить себе, что это были могилы депортированных молдаван. Получение новых знаний стало главным в нашем диалоге между членами команды и Бессарабской Ассоциации. Вместе мы посетили Старо-Новочунское кладбище и обнаружили старые могилы, на некоторых нам удалось прочитать румынские имена: Сырбу Петру, Мартынюк Клаудия, Мартынюк Иннокентий.
Драматическая судьба бабушки и дядей моего коллеги Октавяна Цыку неразрывно связана с историей села Парчум. Их депортировали в ночь с 5 на 6 июля 1949 года. Проходя по сельским улицам, Октавян вспоминал истории, услышанные им еще в детстве. Его дяди начинали на лесоповале, но потом переквалифицировались в водителей. Всегда сдержанный и невозмутимый, в этот раз мой коллега был очень взволнован; он казался погруженным в эти воспоминания о болезненном прошлом.
По личному признанию, начиная работу над проектом, Октавян постянно думал об истории своей семьи. Когда он был маленьким, дяди много рассказывали ему о своей жизни, и, став историком, он дал себе обещание проследить их жизненный путь.
В Новочунке мы встретились с Константином Мишкоем, единственным молдаванином, оставшимся среди местных жителей; он приехал сюда работать, а потом здесь же женился. Две его дочери работают в Чунском и регулярно его навещают. Он сильно скучает по родине, но возможности вернуться у него нет. У него нет ни действительного паспорта, ни места, где бы он мог там остаться, хотя у него есть родственники и сестры, с которыми он поддерживает общение.
Мы вместе сходили на кладбище, где нашли много могил молдаван, навсегда оставшихся в морозной Сибири. Среди них были могилы Мишкоя Тудора Георгиевича и семьи Видрашку (на крестах написано Видрашко, это русифицированный вариант). Все члены семьи упомянуты в Книге Памяти: Борис И. Видрашку (1904) – на его кресте, за которым заботливо ухаживают, написана дата смерти: 17/08/1992 (98 лет!). Антонина П. Видрашку – жена (1918), её дату смерти на кресте нам разобрать не удалось. Константин Б. Видрашку – сын (1930), умер 1/11/1977, раньше своего отца, прожив всего 47 лет. Оставшиеся члены семьи, возможно, вернулись на родину: Виктор Б. Видрашку – сын (1936), Георгий Б. Видрашку – сын (1941), Ион Б. Видрашку – сын (1944), Владимир Б. Видрашку – сын (1946), Нина Б. Видрашку – дочь (1948). Из села Фрэсинешть Мэкэрештского муниципалитета Унгенского района семью со всеми детьми как кулаков депортировали 5-6 июля 1949 г.
На обратном пути Константин рассказал нам, что в селе живет дочь еще одного депортированного молдаванина. Сам он уже умер, но Константин хорошо его знал, они были земляками. Так мы встретились с Зинаидой, дочерью Тудора Мишкоя из села Бэрбоень Ниспоренского района, женщиной 50-55 лет, которая говорила только на русском. Её рассказ об отце, которого сослали в Парчум в 1949 вместе с женой Зиновией и двумя дочерьми, соответствует данным Книги Памяти, где перечислены все члены семьи (правда, с русифицированными именами): Зиновия Х. Мешкой (1903), Федор Г. Мешкой – сын (1931), Зинаида Г. Мешкой – дочь (1935), Нина Г. Мешкой – дочь (1939), депортированы в Иркутскую область в 1949 г. как ЧСИР. Это значит, что отец был в зрелом возрасте, когда его депортировали. Тудор работал в лесной промышленности, женился на местной девушке из Парчума, у них родилось пятеро детей. Зинаида рассказала нам, что, когда ей было 3 года, они всей семьей побывали в Молдавии, но от этого времени у нее остались смутные воспоминания. Она помнит только, как отец пел народные молдавские песни, играя на аккордеоне, и рассказывал истории о Молдавии и своем детстве. Раньше семья общалась с родственниками из села Бэрбоень, где он когда-то жил, но сейчас связь с ними утеряна. На вопрос, почему семью депортировали, Зинаида несколько раз повторила, что тогда «всех лишали богатства и изгоняли зажиточных жителей села». Она так легко и беззаботно об этом говорила, что я подумала, что нужно копнуть чуть глубже, и спросила, сердился ли ее отец на советскую власть за все, что произошло с его семьей, и считал ли несправедливостью свое изгнание. Она твердо ответила: «Нет, он никогда не сердился, наоборот, был счастлив, что оказался тут, здесь он женился и стал отцом пятерых детей!» Нам стало понятно, что в её случае этническое самосознание в целом утеряно, замещено советской идентичностью.
Следующим пунктом нашего маршрута было село Веселое, где нас уже ждала семья молдаван – Александра Лопатэ и Алексей Бырлэдян. Мы очень душевно побеседовали с ними и узнали, как семья очутилась в самом сердце глухой тайги.
Семья Лопатэ из села Орхей была сослана в Иркутскую область 5-6 июля 1949 г. В Книге Памяти мы уточнили информацию, полученную из устных источников: Григорий В. Лопатэ (1900), Ана П. Лопатэ – жена (1915), Люба Г. Лопатэ – дочь (1936), Петру Г. Лопатэ – сын (1946), Василий Г. Лопатэ – сын (1947). Статья обвинения – коммерсанты. Имя Александры не указано в числе членов семьи, что, впрочем, легко объяснимо: когда семью депортировали, она еще не родилась, ее мать была только на шестом месяце беременности. В ту ночь отца не было дома, он ушел на рыбалку. Солдаты, пришедшие за ними в 4 утра, вынудили жену пойти с ними на его поиски, чтобы они могли арестовать и депортировать его вместе с семьей. У семьи было хорошее хозяйство, они трудились не покладая рук, чтобы его поддерживать. У отца не было никакого образования, мать окончила 5 классов и была домохозяйкой. Как нам сказала Александра, они считались кулаками. Вместе с ними депортировали и других жителей села, Александра помнит семью Ильи и Фроси Паскарь, но о них в Книге Памяти ничего не говорится. Дополнение Книги (в которой перечислены жертвы советского режима) на основе доказательств и воспоминаний особенно важно, потому что сохранились не все архивные документы, многие были не включены в списки репрессированных. Поэтому мы должны помнить, что действительное число депортированных людей гораздо больше, чем то, о котором говорят нам сохранившиеся советские бумаги.
Семья Лопатэ, вместе с остальными «кулаками, коммерсантами, шпионами», погруженными в вагоны, достигла пункта назначения 26 августа 1949 г. Их поселили в палатке в самой глуши тайги, где сейчас находится село Веселое. Молдаван обеспечили инструментами для работы, и они начали строительство бараков, чтобы укрыться от постоянных холодов. Работа шла тяжело, Александра Лопатэ родилась 11 ноября 1949 года в холодной палатке, при отсутствии базовой санитарии, медицинской помощи и всякого личного пространства, необходимого при рождении ребенка. Мать Александры до последнего дня беременности работала в тайге вместе с остальными, а сразу после рождения ребенка продолжила работу без какого-либо щадящего режима. До трехлетнего возраста Александру воспитывали ее старшие братья и сестры, а потом ее отдали в детский сад. Молдаванам удалось приспособиться к новым условиям существования, они наладили общение с другими депортированными области. Из 6 палаток, в которых ютились 510 молдаван, выросло поселение Веселое.
Сегодня во время прогулки по улицам села Александра показала нам место, где раньше находились палатки – сейчас это что-то вроде пастбища прямо в центре села. Рядом находилась столовая и администрация, куда должны были приходить депортированные и периодически регистрироваться. Неподалеку мы увидели и первый вырытый ссыльными молдаванами колодец. Этот колодец стал своего рода символом, появляющимся во множестве воспоминаний – потому что это был элемент цивилизации, привнесённый сюда молдаванами. До этого коренное население этих мест, не имевшее о колодцах никакого представления, для всех целей использовали воду из рек. В селе сохранились два барака, конечно, немного улучшенные, в которых живут семьи, как мне кажется, не очень хорошо знающие историю своих домов.
За 9-10 лет к молдаванам присоединились ссыльные представители других национальностей, и население Веселого значительно возросло. Появились улицы и районы с характерными особенностями населяющих их народностей. Нас больше всего поразило то, что мы шли по молдавской улице с домами в молдавском стиле, но при этом построенными из сибирской древесины. Такие традиционные элементы, как крыльцо, балкон, окна с синими, кружевными, наличниками выделяют молдавские дома среди русских построек. Сегодня они принадлежат русским, которые купили их или заняли после того, как, начиная с 1956 г., молдаване начали возвращаться на родину.
Семья Лопатэ работала в этом селе. В 1956 г. родился еще один ребенок, Мария. Но за четыре года до ее рождения они потеряли старшую дочь, Любу, которая погибла под упавшим деревом на лесоповале. Александра и сегодня ухаживает за ее могилой.
Когда им разрешили покинуть место депортации, в Орхей вернулся только отец, который развелся с женой. Мать с детьми осталась в Веселом. Они начали переписываться с родственниками, в 1964 г. их тетя Вера даже приезжала к ним в гости. После встречи с ней тоска по дому только обострилась, и в 1966 году, когда мать уже вышла на пенсию, они все вернулись в Молдавию и стали жить с тетей в селе Крецоая. В свой родной дом они так и не вернулись из-за неприятных и тяжелых воспоминаний, связанных с ним. В Крецоая Александра познакомилась будущим мужем, Алексеем Барлэдяну, с которым они решили уехать в Веселое на заработки.
Александра чувствовала, как ее звало место, где она родилась, поэтому они поехали именно туда. В июле 1975 года они окончательно переселились в Веселое, где мы с ними и встретились. Они примирились с мыслью о жизни здесь, особенно с тех пор, как похоронили здесь мать Александры, приехавшей почти сразу после их отъезда. Они трудятся, обеспечивая себе средства на существование, надеются, что завтра будет лучше, чем вчера.
Супруги не часто задумываются о событиях прошлого; кроме нескольких старых фотографий, у них нет ни писем, ни документов того периода. Разговор с нами стал для них редким поводом вспомнить о годах, которые представляются нам как мрачные, тяжелые, болезненные, но которые в их восприятии – просто часть жизни. На мой вопрос о самом тягостном воспоминании, связанном с депортациями и жизнью в первые годы, проведенные в Сибири, она ответила, что больше всего ее потряс развод родителей. Детская травма, вызванная разводом, преобладает надо всеми печальными событиями, происходившими в то же время.
Однако наши вопросы взволновали Александру. Эмоции, вызванные нашей беседой, стали еще сильнее, когда мы посетили кладбище и увидели могилы, о которых она рассказывала. Почти все они заросли травой, полуразрушенные кресты лежат на земле, надписи на них невозможно прочесть – это могилы тех, кто умер во время депортации в сибирские морозы.
Виорика Олару-Чемыртан
Перевод: Ксения Харланова