10 февраля 2014 г. в Мемориале состоялся второй круглый стол из цикла мероприятий о юридическом и социальном положении жертв политических репрессий на постсоветском пространстве. С докладом о ситуации в современной Венгрии выступал историк, автор известной книги о будапештской осаде, специалист по истории спецслужб Венгрии Кристиан Унгвари. «Уроки истории» публикуют стенограмму и видеозапись выступлений.
Проект «Судьба жертв политических репрессий – право на реабилитацию и память». При реализации проекта используются средства государственной поддержки (грант) в соответствии с Распоряжением Президента Российской Федерации от 29.03.2013 № 115-рп.
Видеозапись круглого стола:
Часть 1
Часть 2
Стенограмма
Елена Жемкова, исполнительный директор Международного общества «Мемориал», модератор круглого стола:
Дорогие друзья, я рада приветствовать всех гостей здесь, на втором семинаре из серии рабочих семинаров, посвящённых положению жертв политических репрессий в Восточной Европе и на территории бывшего Советского Союза. Наши семинары открытые, мы ведём видеосъёмку (я благодарю радио «Свобода», которое организовало трансляцию), и потом, я надеюсь, заинтересованные в теме люди смогут это услышать и увидеть. Центральная тема в работе «Мемориала» – это история террора, положение жертв репрессий; вы знаете, конечно, что «Мемориал» – союз организаций в разных странах, и все они занимаются изучением положения жертв репрессий. Но, как это ни удивительно, никогда не было такого проекта, который сравнил бы современное правовое и социальное положение жертв, отношение к ним властей и общества, законодательную базу в разных государствах. К этому проекту нас подтолкнула сама жизнь. К сожалению, когда мы говорим о проблемах реабилитации, мы видим, что есть категории людей, «провалившиеся» между государствами, между законами. Например, так происходит с людьми, репрессированными на территории Российской Федерации, а сейчас живущими на Украине и не подпадающими под украинский Закон о реабилитации. Проблем много и тем более важно сравнить, как государство заботится о жертвах репрессий, можем ли мы в России применить чужой опыт. И, таким образом, мы ставим перед собой вполне практическую задачу. Задумка проекта проста – мы хотим посмотреть на положение жертв репрессий в Западной и Восточной Европе, провести пять международных круглых столов, приглашая специалистов из разных стран с обзорными докладами. Круглый стол по Украине у нас уже прошёл, и был очень интересным. В наших планах встречи по Польше, Испании, Португалии, а сегодня мы говорим о положении в Венгрии. Разброс стран довольно широкий, и мы надеемся, что в итоге сложится общая картина. Параллельно с этим мы хотим (и уже сейчас ведём такую работу) для разных стран бывшего Советского Союза заказать аналитические материалы о положении жертв репрессий. Потому что положение в этих странах очень разное, кое-где вообще нет никакого законодательства, а кое-где идут большие битвы по поводу отношения к тем или иным историческим периодам и категориям жертв. Завершить проект мы хотим большой конференцией, которая пройдёт в сентябре, на неё мы пригласим и докладчиков, выступавших на круглых столах, и авторов наших статей. Надеемся, что проект будет интересным и полезным, в первую очередь, для бывших узников, для тех, кто пережил репрессии.
Как я уже сказала, сегодняшний круглый стол посвящён положению жертв политических репрессий в Венгрии. Я очень рада, что Кристиан Унгвари смог принять наше приглашение. Я несколько раз слышала его выступления и могу сказать, что он замечательный докладчик. Кристиан – доктор исторических наук, с блеском защитивший диссертацию об осаде Будапешта во время Второй мировой войны, научный сотрудник Института исследований Венгерской революции 1956 года, член научного совета ежегодника по историческому изучению коммунизма, известен своей педагогической деятельностью, автор многочисленных статей, докладов, монографий. Кроме того, Кристиан занимается общественной деятельностью, например, в 1988 году он стал учредителем Венгерского союза бойскаутов и с тех пор участвовал в организации более двух десятков летних лагерей, в 1992–1995 годах он был членом органов студенческого самоуправления, с 2002 года – член отборочных комиссий фонда им. Роберта Боша, фонда Херти, а, кроме того, Кристиан член Союза венгерских коллекционеров медалей и винодел. Вот такой интересный человек у нас сегодня в гостях, и мы довольно широкий круг вопросов поставили ему.
А кроме собственно докладчика у нас присутствую несколько оппонентов, даже скорее содокладчиков. Я с удовольствием представляю Александра Сергеевича Стыкалина, специалиста по новейшей истории Венгрии, члена комиссий историков России и Венгрии, России и Румынии, лауреата премии Общества Имре Надя (Венгрия), автора многочисленных публикаций, в том числе к следственному делу венгерского философа и литературоведа Дьердя Лукача.
Также в круглом столе принимает участие доктор Аттила Шереш, руководитель Архивного института Венгерского культурного центра в Москве, много занимавшийся вопросами торговых и дипломатических отношений между Венгрией и СССР в 1920–1930 годах. Ну и третьим содокладчиком будет известный вам Никита Петров, доктор исторических наук, специалист по истории советских спецслужб, заместитель председателя НИПЦ «Мемориал». Скажу, что мы хотели как-то особо подготовиться к этому круглому столу, ввести вас в контекст, и попросили нашего докладчика заранее прислать материалы по правовому положению жертв – вот они, пожалуйста, некоторые законы переведены на русский язык, вы можете ими воспользоваться сейчас, и они войдут в сборник, который мы готовим. Все вступительные слова сказаны, и я с удовольствием передаю слово Кристиану Унгвари.
Кристиан Унгвари, историк, исследователь работы венгерских спецслужб в 1949–1989:
Уважаемые дамы и господа, я познакомлю вас с историей Венгрии в той её части, которая касается жертв соответствующих венгерских событий. Как вы знаете, 41 год продолжалась коммунистическая диктатура, порядка 600 человек были казнены, 2,5 тыс. человек погибли в 1956 году во время революционных событий, 44 тыс. оказались в концентрационных лагерях, примерно 450 тыс. человек имели статус политзаключённых, 13 тыс. интернированы, более 1,5 млн подверглись слежке. И всех этих людей, конечно, мы должны причислить к жертвам. Но тем не менее, в Венгрии всё-таки был умеренный, эклектичный «гуляшевый» коммунизм по сравнению с той же ГДР и, тем более, с Советским Союзом. Коммунистическая диктатура была достаточно мягкая. Да, было много жертв, но практически 90% из них – жертвы сталинизма. Если сравнивать Венгрию с другими государствами Восточного блока, то нужно говорить об эволюции государственного аппарата. Сначала компартия реформировалась в многопартийную систему, а когда все пути реформы были исчерпаны, начались переговоры за круглым столом, диалог. В отличие от Польши, где этот круглый стол привел к возникновению новой формы государственного устройства, в Венгрии шла речь о легитимации уже случившегося, уже достигнутого. Преемственность элит имела место в Венгрии, и это сравнимо с ситуацией в СССР. Только один пример – одним из отцов-создателей новой конституции 2012 года является бывший член Политбюро Коммунистической партии Венгрии, и такие люди сегодня не называются последователями коммунизма, они считаются консерваторами.
Если мы говорим о категориях жертв в Венгрии, мы должны принять во внимание то, каким, собственно, образом эти люди стали жертвами. Есть категория только жертв, случайных жертв, и никаких больше, они ничего не сделали для того, чтоб их преследовали, но, тем не менее, были репрессированы. Были люди, входящие в категорию жертв, которые одновременно являлись и преступниками, участвовавшими в репрессиях, которые осуждали своих друзей-коммунистов в ходе показательных процессов, возьмите Ласло Райка (коммунист Ласло Райк занимал высочайшие посты в правительстве Венгрии до 1949 года, был арестован и казнён на основе ложного обвинения – прим. ред.). В СССР наверняка найдётся много примеров, когда жертва репрессий и преступник существовали в одном лице. Наконец, есть жертвы репрессий, которые были осуждены за какие-то другие прегрешения. Очень часто в Венгрии случалось так, что военные преступники осуждались не за свои преступления, а за антикоммунистический настрой.
Перейдем к теме обращения с жертвами. Здесь также можно создать определённую классификацию. Во-первых, вопрос компенсаций. Он был решён достаточно просто. Венгерское законодательство, принятое в 1991–1997 годах, гарантировало выплаты всем жертвам режима, независимо от того, кто их преследовал. Например, евреи получали точно такие же компенсации, как и преследовавшиеся коммунисты, а также антикоммунисты. Зависела компенсация только от объёма потерь, от срока тюремного заключения. Её выплачивал бюджет Венгрии, выдавалась она не в денежной форме, а в форме компенсационных купонов, вучеров (подобная практика была и в других странах). Кроме того, было принято решение о специальных пенсиях для лиц, особенно долго бывших в заключении, они же имели право на улучшение жилищных условий – жертвам предоставлялись квартиры в том доме в Будапеште, где ранее находилась комендатура Южной группы советских войск.
Важный вопрос – об аннулировании судимостей. Статьи, по которым осуждали людей, отменялись не автоматически, в каждом случае были проверки, ревизии. Все политические приговоры аннулированы, за исключением отдельных случаев шпионажа – например, Олег Пеньковский не был реабилитирован в Венгрии, как и в России. Но при этом возникает этическая проблема, поскольку часто шпионаж был вызван идеологическими мотивами.
Последний пункт – доступ к документации, к архивам. Это сложный вопрос, который в Венгрии связан со скандалами и до сих пор окружён дискуссиями. Архив существует с 1997 года, но доступ к этим документам чрезвычайно труден был до 2003 года. Типична ситуация, когда бывшие преследуемые называли имена неофициальных сотрудников, доносчиков, подавали на них в суд – и проигрывали процесс. Или когда историки публиковали имена доносчиков и тоже проигрывали дела. Не было ни одного случая, чтоб суд проиграл агент спецслужб. К тому же, из 200 тыс. тайных сотрудников всего лишь 200 человек можно было идентифицировать, назвать поимённо.
Что касается объединений жертв репрессий, то в Венгрии в этой сфере анархия и хаос. Первое объединение было создано в 1988 году – Комитет по восстановлению исторической справедливости, связанный с именем Имре Надя, который, правда, ничего не делал во время революции. Он был, так сказать, хромой уткой, которая наблюдала за политическими событиями с ужасом в глазах, но когда Советская армия вошла в Венгрию, когда танки атаковали восставших, он сказал, что Венгрия прекращает партнёрство с СССР, вступает в борьбу и обращается за помощью к цивилизованному миру. И из-за этих фраз, из-за своей непреклонности он по решению Яноша Кадара был повешен. Похоронен Надь на Центральном кладбище, Комитет исторической справедливости организовал торжественное мероприятие в связи с перезахоронением его останков в 1989 году. Затем комитет превратился в движение лево-либеральной интеллигенции, но оказалось, что бывшие жертвы режима находятся значительно ближе к правому сектору политического спектра, они в большей степени антикоммунисты, и этот комитет стал терять своё значение. Начали формироваться самые разные объединения жертв, каждая категория сейчас имеет отдельные объединения, и они, в общем-то, не готовы сотрудничать между собой. Аналогичные явления наблюдаются и в Германии. Объединения людей, получивших приговоры до 1956 года, имеют определённые трудности в общении с теми, кто пострадал от репрессий позже. Это имеет социологические причины, потому что в первом случае речь идёт о так называемом христианском среднем классе, о людях, которые имели довольно высокое положение в обществе, а во втором – в основном о людях без образования, очень бедных представителях низших слоёв. Здесь открываются не слишком широкие возможности для взаимодействия.
Если я говорю о жертвах, то должен говорить и о преступниках, о том, как обходились с ними. Когда Миклош Немет, бывший премьер-министр, передал дела в парламенте своему преемнику, первому демократическому премьер-министру, в досье были и доносы входящих во фракцию сотрудников органов госбезопасности. Новое правительство, естественно, не могло полностью очистить «поляну», нельзя было открыть все документы, потому что система просто бы рухнула, и поэтому достаточно осторожно относилось к называнию преступников по именам. Это не нравилось ни правящей партии, ни обществу, которое не могло сориентироваться. И тогда два частных лица предложили закон, который предусматривал обнародование имён преступников коммунистического режима и их наказание. Этот закон лишь год назад был принят венгерским парламентом с минимальными изменениями, так что сейчас теоретически существует возможность преследовать этих людей. Однако в 1990-е годы и Конституционный суд, и политические круги не готовы были поддержать такой закон, фактически в Венгрии не было возможности поставить перед судом тех, кто нёс ответственность за преступления коммунистического режима. Были процессы против военнослужащих, руководивших массовыми расстрелами после 1956 года, однако все они закончились ничем, приговоров не было. Йожеф Анталл, премьер-министр Венгрии в 1990–1993 годах, сказал в связи с этими законодательными предложениями: «Что вы хотите? Вы хотите организовать революцию? Если бы вы этого хотели, вы могли бы говорить о привлечении к ответственности, но революции не состоялось, значит и наказание невозможно». Домош Кошари, один из приговорённых при коммунистическом режиме, сказал что-то похожее, но по иным причинам. Кошари, который уже тогда был в очень преклонном возрасте, заявил, что венгерское общество не способно пережить пятую чистку в течение одного столетия. Четыре чистки, прошедшие между 1918-м и 1962 годами, оказались таким огромным кровопусканием для венгерского общества, что сейчас позволить подобное просто невозможно. Вот почему идея наказания преступников была не слишком популярна в течение десяти лет после окончания коммунистического режима.
Каким было отношение различных политических сил к жертвам и преступникам? Социалисты, которые в 1994 году были выбраны в парламент на одну легислатуру, имели достаточно большие проблемы, потому что предшествовавшая им партия совершала убийства. Руководство партии декларировало, что они продолжают политику коммуниста Имре Надя, выступают за независимую Венгрию с рыночной экономикой. Ласло Ковач, который позже занят пост министра иностранных дел, сказал: «Мы представляем здесь обе стороны истории, и среди нас преступников нет. Потому что если принять, что убийцы Имре Надя были нашими предшественниками, то получается закольцованность истории, и мы являемся жертвами и палачами». Конечно, здесь возникли определённые трудности. Лево-либеральная партия имела мощные корни в гражданском движении, и глава её был сначала ультра-либералом, но за три года совершил поворот на 180 градусов, и партия превратилась в консервативную, выдвигая связанные с этим курсом политические требования. И партия свободных демократов, также вышедшая из гражданского движения, совершила крутой поворот, она была абсолютно антикоммунистической, а затем вдруг вступила в коалицию с социалистами. Так что в Венгрии практически нет ни одной партии, сохранившей своё мнение неизменным в течение последних десяти лет.
Обращение с жертвами режима – это цепочка скандалов. Мне хотелось бы упомянуть несколько интересных моментов. Женщина, пережившая тяжелейшие пытки ещё во времена сталинизма, в 1990-е годы встретила на улице своего мучителя, который некогда руководил следственным отделом. Она опубликовала информацию о палаче, а он подал в суд за клевету. Министерство внутренних дел Венгрии продемонстрировало документ, гласящий, что в годы сталинизма было запрещено физическое воздействие на арестованных, и человек этот должен был, дескать, следовать данному закону. Но в скобках могу заметить, что я лично знаю два как минимум случая, когда он своими руками избивал подозреваемых. Это подтверждение было дано одной сотрудницей Министерства внутренних дел, проработавшей в нём 40 лет, и после возникшего в 1995 году скандала не потерявшей свою работу, а занимала она довольно высокий пост руководителя отдела кадров – это к вопросу о сохранении элит не только в России, Белоруссии, но и в Венгрии. Первая легислатура партии Фидес, Венгерского гражданского союза, между 1998-м и 2002 годами – крутой поворот в культуре памяти, в обращении и с жертвами, и с виновными. В 2002 году был введён День памяти жертв коммунизма, но прежде появился День памяти жертв Холокоста по требованию международного сообщества. Венгерское же общество заявило, что согласится ввести его только если появится поминальный день по жертвам коммунистического режима. И уже неоднократно в прессе появлялись заявления, что одну сторону (преследователей евреев) к ответственности привлекают, а другую (деятелей тоталитаризма) почему-то нет – имея в виду, что эти преследования действительно имели похожую природу, люди подвергались гонениям не потому, что активно противоречили системе, а потому, что просто были из «неправильного» класса, или принадлежали «не к той» национальности.
Есть в Венгрии символическое место – Центральное кладбище в Будапеште, где похоронены жертвы режима, независимо от того, за что они были убиты. Там на участке 248 находятся захоронения 1945–1956 годов, где лежат казнённые по приговорам так называемых народных судов. В 1955 году эксгумировали тела жертв показательных коммунистических процессов, что было, конечно, очень травматично для общества, а все остальные так там и покоятся. После 1988 года это место стало памятным для всей венгерской нации, как Лубянка является символом исторической памяти для России. В 1989 году сотни тысяч человек пришли на торжественное перезахоронение останков Имре Надя и его сотоварищей. Сейчас это национальный мемориал, и когда Виктор Ющенко приезжал в Венгрию, он посетил его, возложил венок. Однако он не знал в подробностях, кто там покоится, потому что венгерские власти не очень-то это афишируют. Конечно, там есть соответствующие надписи; сначала был стилизованный вход в крестьянский венгерский двор со словами «Путник, паче чаяния придёшь ты сюда, перешагнёшь этот порог, если ты исполнен венгерской души», и другой текст – «Они погибли смертью мучеников за Отечество», и эти два предложения давали понять, что венгром быть почётно, а герои боролись за счастье своей родной страны. Но это не могло относиться ко всем захороненным. В 2007 году высокие гости из других стран возлагали там венки, и вдруг проскользнуло известие, что на одном из участков похоронен Ференц Салаши, «венгерский Гитлер»! Правда, не было доказано, что бренные останки Салаши там покоятся. Однако 35% похороненных там – уголовники, и вряд ли их можно рассматривать в качестве невинных жертв. И вот тогда были вычеканены новые надписи, а «Они погибли смертью мучеников за Отечество» ликвидирована.
Я перехожу к выводам. Анализ положения жертв коммунистических репрессий в Венгрии, как и в других странах – довольно сложная задача, потому что объединения жертв достаточно разрознены, а приверженцы тех или иных политических идей не ладят друг с другом. Музей, который должен был бы заниматься вопросами памяти, Дом террора в Будапеште, не очень-то хорошо выполняет эту функцию. Ведь жертвы для них – это те, кто действительно боролся за независимость и свободу. Да, но ведь есть и более страшные вещи. Во времена сталинизма или национал-социализма люди становились жертвами просто потому, что родились «не в том» классе или были «не той» расы, как я уже сказал. И не обязательно было быть активным борцом Сопротивления. Поэтому я считаю, что нужно изменить наши ритуалы, наше отношение к жертвам. Большое спасибо за внимание.
Елена Жемкова:
Спасибо. Действительно, сложной была задача погрузить нас в контекст другой страны, и мы увидели, как много различий, и как много общего. Я уверена, будет много вопросов. Но, как я уже сказала, у нас есть три содокладчика, давайте им дадим слово, а затем, пожалуйста, задавайте вопросы. Я предоставляю слово Александру Стыкалину.
Александр Стыкалин, ведущий научный сотрудник Института славяноведения РАН, специалист по новейшей истории Венгрии, политике СССР в странах Центральной и Юго-Восточной Европы:
Для создания более полной картины того, как стоит в сегодняшней Венгрии вопрос о социальном и правовом положении жертв, я хочу чуть больше внимания уделить следующему вопросу – какова была репрессивная практика коммунистической Венгрии, и как она эволюционировала по мере развития коммунистического режима? Коммунистический режим в стране был установлен к концу 1948 года. Связан он с именем Матьяша Ракоши, которого вся венгерская пропаганда называла в те годы лучшим венгерским учеником товарища Сталина. Криcтиан приводил некоторые цифры, какие-то и мне в литературе попадались – скажем, в период между 1949-м и серединой 1953 года было вынесено как минимум 380 тысяч судебных приговоров, и значительный процент из них по политическим делам. И где-то 850 тыс. человек подвергались административным притеснениям. Представьте, это в масштабах страны, где не было тогда и 10 млн жителей. Если говорить о жертвах административных притеснений, то это в том числе и жертвы депортаций из Будапешта в 1951 году, когда была целая кампания по выселению «бывших» (предпринимателей, чиновников времён Хорти, офицеров). Они получили возможность вернуться только после смерти Сталина.
Были довольно шумные судебные процессы. Дело Ласло Райка уже упомянул Криштиан. Тут сидит Никита Петров, который прекрасно знает тему и опубликовал работу, где подробно проанализировал механизмы этого судебного дела, а оно имело широкий международный резонанс, ведь Райк – крупный деятель компартии, министр внутренних дел. Криcтиан правильно сказал, что и он может с полным основанием считаться преступником, если судить по тому, сколько он вреда принёс, и какая репрессивная практика осуществлялась в годы его работы в качестве министра внутренних дел как раз в первые месяцы становления коммунистического режима. И вот судебный процесс в Будапеште в сентябре 1949 года. Он был важен для Сталина, организован при помощи московских «специалистов» и являлся составной частью той международной кампании, которая была инициирована в 1948 году и направлена против Югославии. Все подсудимые были обвинены в агентурной деятельности, и кампания перешла на новый виток. Если до процесса Райка Иосип Броз Тито и его команда назывались всего лишь националистами и ревизионистами, то после этого пошли совсем другие обвинения. Принята была резолюция третьего совещания Коминформа о том, что югославская компартия находится в руках убийц и шпионов.
Надо сказать, что большинство осуждённых в этот период были отпущены в 1954–1956 годах, когда, как и у нас, в Венгрии прошла волна амнистий и частичных реабилитаций. Дальше началась новая волна репрессивных акций уже за участие в событиях 1956 года. Касательно смертных приговоров приводятся разные данные, долгое время писали о 230 приговорах, сейчас, на основании изученных источников, цифра увеличилась почти до 300. Несколько тысяч человек были осуждены. Имре Надь был казнён в июне 1958 года. С начала 1960-х годов кадаровский режим вступил в полосу либерализации, и прокатилась ещё одна волна амнистий в 1960–1963 годах. Кстати, были отпущены на свободу не только многие участники событий 1956 года, но и те, кто был осуждён за нарушение законности в сталинский период, а среди них член политбюро, министр обороны Михай Фаркаш, министр госбезопасности Петер Габор. Как мы видим, решено было амнистировать и тех, и других, жертв и палачей. И, кстати сказать, амнистия участников событий 1956 года была оценена в мире, венгерский вопрос обсуждался в ООН до 1962 года, а потом было решено, что не имеет смысла от Кадара что-то ещё требовать.
Одна из специфических особенностей венгерской тоталитарной практики в эпоху Кадара – тут ещё вопрос, в какой мере можно считать кадаровский режим тоталитарным в полном смысле слова – заключалась в том, что Кадар и его команда считали нецелесообразным использовать неблагонадёжных людей интеллектуального труда в качестве дворников, истопников, как это было в Чехословакии в период нормализации после августа 1968 года. Всё-таки при Кадаре большинство амнистированных, если мы говорим об интеллектуалах, работали по специальности на низовых должностях, занимались, во всяком случае, интеллектуальным трудом. Среди них были достаточно крупные фигуры: Иштван Бибо (крупный мыслитель, правозащитник, министр в правительстве Имре Надя, сидел с мая 1957 года и позже других был амнистирован, в 1963-м), Ференц Донат (один из ближайших соратников Надя, которому по настоянию Кадара заменили смертный приговор на 12-летнее заключение)… Эти деятели ходили на работу, а в свободное время писали Кадару письма – переписка опубликована – с требованием улучшить материальное положение амнистированных и провести реабилитацию. Что касается новых политзаключенных при Кадаре, то их было довольно мало. Из тех, кто протестовал в связи с участием Венгрии в силовой акции в отношении Чехословакии, арестован почти никто не был, но их исключали из партии, применяли разные дисциплинарные притеснения. Некоторое ужесточение репрессий, скорее, административных мер, началось в 1973 году по настоянию Москвы, недовольной кадаровскими попытками экономических реформ. В конце концов от Кадара потребовали убрать реформаторов из политбюро и ЦК, и на этой волне отмечались притеснения оппозиционно настроенных интеллектуалов. Некоторые из них вынуждены были из-за отсутствия возможности публиковаться в конце 1970-х годов покинуть страну.
Аттила Шереш, историк, руководитель Архивного института Венгерского культурного центра в Москве:
Я являюсь официальным представителем архивов Венгрии в России, поэтому мой доклад в большей степени затрагивает вопрос о законодательных актах, защищающих права репрессированных. Это существенный вопрос, касающийся всего венгерского общества, переустройства и демократизации страны после переходного периода и смены режима. Почему это так важно? Что может быть спустя 20–30–40 лет после событий юридической основой доказательства незаконных действий? Акт органов госбезопасности против граждан, архивный документ. Граждане могут доказать незаконные действия против себя, ссылаясь на такие документы. Хочу остановиться на проблемах терминологии, потому что из их нерешённости вытекает много вопросов. Естественно, речь идёт не только о людях, к которым применялось физическое насилие, не только об убитых, но и о тех, кто ущемлялся в правах. Криcтиан уже говорил, что этот пласт общества большой и разнородный, замечу, что термин «репрессированные» к пострадавшим людям почти не применяется в Венгрии, у нас говорят о жертвах авторитарных режимов или об ущемлённых в правах. Я приведу вам один пример того, почему так важен вопрос терминологии. Для венгров особенно болезненная тема – депортация людей после Второй мировой войны, когда многим пришлось покинуть родные земли. Около 100 тыс. венгров были изгнаны из Чехословакии, более 200 тыс. немцев-швабов – из Венгрии. Я считаю выселение одной из форм репрессий. В декабре 2012 года венгерский парламент принял постановление, объявившее 19 января Днём памяти этнических немцев, депортированных из страны после Второй мировой войны. Проблема в том, что в тексте постановления переплелись два термина: «насильственное выселение из Венгрии советскими властями» и «насильственно выселенные венгерскими властями». Это совершенно разные вещи, и представители немецкой общины в Венгрии обратили на них внимание – парламент изменил текст постановления, оставив лишь слова о выселении немцев венгерскими властями.
Что касается вопроса об установлении личностей тайных агентов и тех, кто служил в органах госбезопасности, сейчас мы находимся в процессе законотворчества. В декабре 2013 года был принят закон, учредивший Комиссию национальной памяти, и с помощью этого закона венгерская политическая элита сможет, наконец, поставить точку в дебатах. Надеюсь, комиссия выполнит свою миссию. Конечно, точку поставить желательно, потому что нерешённые вопросы являются орудием в руках отдельных политических партий и группировок в борьбе за власть. В 2003 году в Венгрии был принят закон об учреждении Исторического архива органов госбезопасности, преемника Главного управления архивов госбезопасности. Согласно этому закону и исследователи, и бывшие репрессированные имеют право доступа к документам. Однако тут не идёт речь о полном объёме документации, потому что около 7–8% документов остались в Архиве госбезопасности и Историческому архиву переданы не были. Закон проясняет многие термины и статусы (агентов, сотрудников органов, репрессированных), однако здесь много странного, так как есть серьёзные ограничения в доступе к документам – бывшие тайные агенты, являющиеся общественными деятелями, могут запретить выдачу следственных дел со своим участием бывшим репрессированным. В каждом случае архив обязан послать бывшему агенту запрос о разрешении доступа. Эти препоны стали толчком для принятия нового закона, потому что большая часть политической элиты считала, что закон защищает права не репрессированных, а как раз таки бывших сотрудников спецслужб. Впрочем, надо добавить, что репрессированный имел право обратиться в суд с заявлением о невыдаче архивом документов, но апелляция, как правило, приводила к бесконечному спору сторон. Именно поэтому в прошлом декабре была учреждена Комиссия национальной памяти, которая должна ускорить процесс обнародования документов о личностях тайных агентов. Комиссия имеет право вести исследования в Историческом архиве органов госбезопасности и даже ознакомиться с до сих пор засекреченными документами в самом Архиве госбезопасности. Закон предписывает ей действовать в тесном сотрудничестве с гражданами, и, что является важным новшеством, комиссия имеет право передавать документы, выявленные в процессе исследовательских работ, в прокуратуру, которая может инициировать судебный процесс против лиц, сотрудничавших с госбезопасностью.
Никита Петров, историк, доктор философии, сотрудник Международного общества «Мемориал», специалист по истории советских органов безопасности:
Мы сегодня много узнали нового о происходящем в Венгрии, и с горбачёвским оптимизмом можно воскликнуть: «Процесс пошёл!». Весьма символично, что мы говорим об этом в стране, где власть считает подобную тему неактуальной, ненужной – при полной индифферентности российского общества. За последнее время каких-либо выступлений в печати о необходимости глубоко погружения в историю преследований людей со стороны органов госбезопасности, в тему тайных механизмов, вовлекавших людей в процесс репрессий, нет. Но это вовсе не значит, что тема не актуальна! Не зная этих деталей, невозможно понять историю страны. Мы знаем некую политическую историю, верхний слой, не понимая тех глубинных процессов, намёк на которые был сделан в начале 1990-х годов, когда некоторые сведения из архивов вдруг были выплеснуты в общественное пространство. Тогда работала комиссия, изучавшая причины путча 1991 года, причины ГКЧП, она получила доступ к некоторым материалам Пятого управления КГБ. И тут же какие-то фрагменты отчётов появились в печати, в том числе фамилии высших церковных иерархов, уличённых в тайном сотрудничестве с КГБ. Скандал был неимоверный, и реакцией со стороны власти стал защитный закон (хотя казалось бы, это была только что победившая демократическая власть во главе с Ельциным, которого окружали, как теперь хочется сказать, так называемые демократы). Власть декларировала приверженность демократическим принципам, но пойти на то, чтобы хоть как-то узаконить открытие тайных механизмов воздействия на общество, инфильтрации влияния КГБ в различные слои населения, власть была не готова, и в марте 1992 года был спешно принят закон «Об оперативно-разыскной деятельности», который возводил все сведения об агентах на уровень государственной тайны. Сегодня именно с этим законом страна продолжает существовать. Что касается прав жертв, им действительно разрешено было смотреть свои архивно-следственные дела в органах госбезопасности. Но много ли людей посмотрело свои дела? А те, кто расстрелян? Смотрят их родственники. А стало ли это ознакомление фактом некоего нового морального климата в стране? Не стало, хотя было много публикаций по материалам этих дел, но опять же, дела дают не в полном объёме, не дают всех важных материалов, связанных с возникновением дела. Да, кто-то о чём-то может догадаться, но нужно знать, что в архивно-следственном деле, как правило, не существует сведений о предыстории, о той тайной лихорадочной активности, которая разворачивалась органами госбезопасности. Возьмём, например, оперативный учёт органов госбезопасности? Оперативный учёт – это основа основ деятельности любой тоталитарной спецслужбы, это каталогизация врагов, это обширные сведения, которые накапливаются в виде картотек, досье. Досье эти переводятся в конкретные делопроизводственные термины: «дело проверки сигнала», «дело оперативной проверки», которое может перерасти в «дело оперативной разработки». Хоть одно такое дело было исследовано историками в России? Нет. В Украине да, там несколько иное отношение, хотя проявилось оно сравнительно недавно. В России такого рода материалы архива госбезопасности не просто недоступны, они тщательно оберегаются государством, выстроена крепкая стена между исторической правдой, сконцентрированной в этих архивах, и обществом. И здесь не помогает ничего, ни закон, ни, тем более, судебная власть. Увы, судебная власть, реально от государства зависящая, не защищает гражданина, протестующего против произвола государства, в том числе в архивной сфере.
Когда мы говорим о люстрации, то помним, что в России запустили несколько страшилок на сей счёт – что люстрация есть непременно наказание кого-то, лишение каких-то прав… На самом деле вопросы люстрации всегда затрагивали лишь открытие правды о нашей истории, а это самое важное. Дело в том, что до поры индифферентный обыватель может этой темой загореться, ведь страшно интересна «история с разоблачениями», он с удовольствием будет читать статьи, разоблачающие какого-нибудь бывшего агента. Но мы не должны покупаться на то, что есть, дескать, проблемы, связанные с обнародованием полного списка агентов НКВД-КГБ в силу разной сохранности архивов. Есть много проблем, но они не должны заслонять истину, а она проста – этим нужно заниматься. И пример подают не только Германия, где давно этим занимаются, или страны Балтии, где тоже на этот путь встали, а и Венгрия, где процесс сложен, но я верю, что всё получится. И даже в Украине стали вести такие разговоры вполне серьёзно. У нас, к сожалению, сейчас самый плохой и самый неблагоприятный период для историков. Не хочется нагнетать, но кажется, что дальше будет ещё хуже. Спасибо за внимание.
Елена Жемкова:
Спасибо всем нашим докладчикам. Сейчас у нас будет возможность задать вопросы. Мы большую палитру тем создали, и это, возможно, не позволит углубиться, но я ещё раз хочу подчеркнуть, что для «Мемориала» смысл нашего проекта в том, чтобы сделать хоть что-то для тех людей, которые ещё живы. Мы воспринимаем проект как шаг вперёд, как возможность не просто поговорить о положении жертв, а и сделать практические выводы. И я очень рада, что среди участников круглого стола есть, в частности, представители Комиссии по реабилитации при президенте, которые каждодневно занимаются этой темой, в том числе её законодательной стороной. Хочу подчеркнуть, что для меня сообщения наших коллег из Венгрии были важны тем, что видны последовательные попытки страны, власти подвести законодательные основы для решения сложных вопросов. Все эти вопросы стоят и перед нами. Разделяя пессимистические настроения, я всё-таки хочу подчеркнуть и оптимистическую сторону. Наш проект сделан в рамках президентского гранта, мы получили финансовую поддержку для изучения вопросов положения жертв репрессий, выиграв конкурс. И мне, говоря о деньгах налогоплательщиков, особенно приятно, что в данном случае они идут на важное дело. Сейчас есть возможность высказаться и задать вопросы.
Елена Фанайлова, Радио «Свобода»:
Я бы хотела вернуться к вопросу из пресс-релиза круглого стола: почему не удался «план справедливости» (с требованиями «всеобщей люстрации»), который был предложен венгерским правительством в 1990 году? В этом году Европа будет отмечать 25-летие с момента распада советского блока, определённые ожидания в то время были у всех стран Восточной Европы, однако многие из них по своей воле отказались от люстрации. Мы до сих пор, и в том числе сегодня на круглом столе, разбираем последствия этого огромного события, одним из главных последствий которого было выяснение отношений с коммунизмом, запрет на действие компартий, в том числе люстрация. Мне очень интересно, почему в Венгрии этот план не удался? Он успешно реализован в Польше, Чехии, Германии, где система была гораздо более солидной, чем в Венгрии.
Гость:
Все эти беззакония над людьми творили органы госбезопасности. У меня вопросы к присутствующим – какие ограничения для бывших сотрудников органов существуют в Венгрии? Какой срок давности по этим преступлениям? Если эти люди покинули страну, добивается ли Венгрия их возвращения? Когда, по вашему мнению, будут открыты архивы для тех людей, которые пострадали от репрессий?
Гость:
У меня вопрос, наверное, не совсем политкорректный, но меня, как еврея, он очень интересует. Насколько я знаю, самыми активными членами компартии Венгрии до войны были евреи. И то, что после войны пять основных высших должностей в стране заняли евреи – это произошло по инициативе Сталина намеренно, или же они добились постов как самые активные члены партии?
Лев Иванов, юрист, специалист по вопросам реабилитации в России:
Господин Унгвари, вы в самом конце своего выступления, ещё раз подчеркнув сложность классификации жертв репрессий, сказали, как мне показалось, что у вас есть собственное видение того, как решить эту проблему, устранить противоречия в законе. Хотелось бы узнать ваш «рецепт».
Андраш Радноти:
Господин Унгвари, мне бы хотелось спросить у вас, какой вы видите мотивацию для политики исторической памяти, проводимой Фидес. Причиной того, что не удалось выстроить эту политику, стал дилетантизм, или есть идеологические причины?
Кристиан Унгвари:
Мой «рецепт» в том, что жертв тоталитаризма не стоит рассматривать как отдельные группы, нельзя их противопоставлять друг другу. Конечно, можно отмечать и День памяти жертв Холокоста, и День памяти жертв коммунизма, просто нужно всё время говорить о том, как, собственно, эти жертвы возникли, подчёркивать их равный статус. Об этом нужно говорить и в сфере большой политики, и на уроках истории. Это вопрос человеческого достоинства, потому что все они были жителями Венгрии и пострадали из-за своей этнической принадлежности, веры или политических воззрений. Нельзя их противопоставлять друг другу.
На вопрос о евреях и компартии я могу ответить очень легко. Действительно, до 1944 года 70% коммунистов были евреями, а после 1945 года возникла проблема – руководство партии должно было быть одобрено Москвой, состояло оно из представителей старой гвардии, и, естественно, пропорция евреев в нём была высока. Но необходим был и приток новых кадров, Сталин не хотел оставлять стариков, а Ракоши раздражался и говорил, что органы госбезопасности нужно зачистить от мелкобуржуазных элементов (а определение «мелкобуржуазный» в тогдашней коммунистической риторике было синонимом слова «еврей»). И действительно, тогда в Венгрии происходило то же самое, что и в 1937 году в СССР, когда НКВД в значительной степени освобождалось от евреев, этих людей просто физически уничтожали. В Венгрии всё это прошло менее жестоко и брутально, но всё равно схоже. И Янош Кадар, который пришёл к власти после 1956 года соответствовал новым критериям – не был евреем.
Перейдём к ограничениям, которые касаются людей, служивших в органах госбезопасности. Здесь нужно учитывать два момента. Кадровые офицеры госбезопасности сейчас находятся на службе и никаких притеснений не испытывают. На неофициальных сотрудников органов, агентов и шпионов, распространяются некоторые ограничения – они не могут занимать ответственные посты в СМИ. Но сам факт сотрудничества не является преступлением. Новый закон предусматривает наказание, но только для лиц, которые находятся на высоких политических постах, а не для среднего и нижнего уровня.
Думаю, что я возьму на себя и вопрос о несостоявшейся люстрации в Венгрии. У меня много опасений, связанных с новым законом, и объясняется это просто – после 1989 года в Венгрии произошёл эволюционный переход, в отличие от Чехии, где действительно случилась революция. Помните, я приводил слова Йожефа Анталла, что чистки возможны только в случае революции. Так вот, поскольку её не было, бывшее руководства компартии сохранило за собой высокие посты. Я не буду называть их по именам, но во время всех легислатур были министры, есть они и сейчас, которые в картотеке госбезопасности указаны как неофициальные сотрудники. Однако существует судебное решение в отношении этих людей о том, что нахождение в картотеке, присвоенный псевдоним, наличие тайных сообщений для офицеров госбезопасности, подписанные этим псевдонимом, не могут быть расценены как доказательство того, что человек действительно состоял на неофициальной службе. Думаю, что я таким образом на ваш вопрос ответил.
Аттила Шереш:
Провал процесса полного рассекречивания объясняется отсутствием компромисса между политическими силами Венгрии. Нужно добавить, что новый закон, по которому была создана Комиссия национальной памяти, был принят правительственными партиями, а оппозиционные не голосовали за него. Могу повторить свои слова – остаётся надеяться на ускорение этого процесса и активную деятельность комиссии. Я знаю председателя комиссии, это моя университетская сокурсница, и мне известны её личные достоинства, поэтому я возлагаю на комиссию большие надежды. И ещё хочу подчеркнуть один момент – в законе прописаны права репрессированных, они могут, после установления личностей тайных агентов, объявить публично их имена, например, на интернет-сайтах.
Елена Жемкова:
Я тоже хотела задать вопрос очень практический, для «Мемориала» важный, поскольку мы постоянно работаем с родственниками жертв репрессий. Мы всё время называем цифры – тысячи, сотни жертв, а очень важен поимённый список. Ведётся ли в Венгрии работа по созданию полного поимённого списка жертв? Если ведётся, то как – книги памяти, электронная база данных и проч., а если не ведётся, то что этому мешает?
Криcтиан Унгвари:
В настоящее время полного списка нет, но определённые категории всё-таки уже существуют в виде списка. Например, это касается всех, осуждённых после 1956 года – причём есть не только список, а биографии, фотографии, то есть практически книга памяти. До 1956 года жертвы не каталогизированы, но мы работаем над этим, и я в том числе. Создание полного списка пока невозможно, слишком большие объёмы информации, хотя это достаточно обозримое число в сравнении с количеством жертв тоталитаризма в СССР.
Гость:
Прощу прощения, что задаю свой вопрос о евреях второй раз, но ответ почти прямо противоположен моему вопросу. Я ведь спрашивал не почему Матьяш Ракоши преследовал евреев, а почему пять главных людей в Венгрии после войны оказались евреями. А ведь товарищ Сталин должен был понимать, что, назначая на высшие должности евреев, он усиливает неприязнь венгерского народа к новому режиму.
Александр Стыкалин:
Я попробую ответить на вопрос. Когда в 1945 году Ракоши и его команда возглавили компартию, Сталин исходил, конечно, не из соображений евреи они или нет, а из того, что это люди, прибывшие из Москвы. Это была венгерская коммунистическая эмиграция, сложившаяся в СССР ещё в 1920-е-1930-е годы. Команду Ракоши знали в Москве и им доверяли в большей мере, чем тем немногочисленным коммунистам, которые работали в самой Венгрии в годы Второй мировой войны. Неевреи Райк, Кадар и другие были оттеснены в ходе политической борьбы уже в 1949 году и позже. Но действительно, в Москве в 1952–1953 годах озаботились вопросом большого количества евреев в венгерском руководстве – в Москве гремело «дело врачей», в Чехословакии шёл судебный процесс антисионистской направленности (дело Сланского), в Венгрии были планы подготовки такого же громкого судебного дела. Смерть Сталина этому помешала. В июне 1953 года вопрос о слишком большом количестве евреев в руководстве компартии Венгрии обсуждался руководством КПСС на встрече с венгерской делегацией (другие вопросы там тоже поднимались), и наша партийная верхушка предложила венграм обновить руководство своей партии за счёт неевреев. Это послужило одним из главных мотивов, приведших к власти Имре Надя, который имел уже репутацию правоуклониста – при поддержке Москвы он был выдвинут на пост премьер-министра.
Елена Жемкова:
Можно ещё вопрос? Меня очень интересует, есть ли в Венгрии попытки персонального увековечения памяти жертв? Я с гордостью хочу напомнить о московской мемориальной инициативе «Последний адрес» – попытка персонального увековечения каждого репрессированного человека, независимо от того, был знаменитым, важным, или совсем «маленьким», неизвестным.
Алексей Бачинский, интернет-газета «Каспаров.ru»:
Господин Унгвари, как я понял, очень сложно признать человека сотрудником органов госбезопасности. А по каким же критериям он может быть признан таковым и кто может инициировать судебный процесс над его преступлениями? И ещё меня интересует, были ли случаи преследования и осуждения бывших сотрудников органов?
Гость:
Венгрия – член Совета Европы, интересно, как используется европейское международное законодательство для решения тех вопросов, которые мы сегодня обсуждаем?
Криштиан Унгвари:
Анализ прошлого в Венгрии имеет, прежде всего, внутриполитическую мотивацию. Думаю, что пример культуры памяти других государств здесь не играет какой-то особой роли, и, напротив, есть обстоятельство, играющее очень большую роль в Венгрии. До сих пор преследуются виновники Холокоста, и это, конечно, мотивация для правых политиков. Естественным было бы преследовать преступников коммунистического окраса, но это очень сложно с юридической точки зрения. Перехожу сразу ко второму вопросу – можно ли инициировать такой процесс? Я уже говорил, что когда речь идёт об агенте или доносчике, судебный процесс инициировать нельзя в соответствии с новым законом, если я правильно его понял. Что касается политически ответственных лиц, например, высших членов политбюро, такой процесс может начаться по инициативе Комиссии национальной памяти.
Вопрос госпожи Жемковой был о персонифицированной памяти. Есть, конечно, гражданские мемориальные акции, устраиваемые простыми жителями Венгрии. Дом террора стал коллективным мемориалом, там можно увидеть фотографии людей, приговорённых к тюремному заключению или казнённых, и там зажигаются поминальные свечи в День национального траура. Знаете, что интересно? Если проанализировать гражданские инициативы, то гораздо больше акций адресовано жертвам Холокоста, потому что они, так сказать, более внятны и однозначны с точки зрения политики. В Будапеште во время войны дома, в которых жили евреи, были обозначены звездой Давида. Сейчас существует страница в Facebook, которая собирает сведения о жителях этих домов и приглашает к участию всех, кому что-нибудь известно о них. Страница эта снискала большую популярность. Остаётся только пожелать, чтоб подобные проекты посвящались и жертвам коммунистического режима. Я создал путеводитель по тоталитарному Будапешту, где отмечены адреса, связанные с репрессиями: квартиры членов политбюро, советских военных консультантов и проч. Вся эта информация сведена в книге «Будапешт в тени диктатуры», продано уже больше 10 тыс. экземпляров, она есть только на венгерском языке, но хотелось бы, чтобы её перевели на немецкий, английский и русский. Правда, эта карта не персонифицирована, но такую работу можно провести. Например, есть в городе дом, где допрашивали Ласло Райка. Мне удалось провести съёмочную группу по подвалам этого здания, а ведь ранее никто, кроме жильцов дома, там не бывал со времён освобождения от коммунизма. Я думаю, что такими способами можно добиться гораздо большего, чем просто публикуя списки имён. История квартиры, из которой кого-то забрали, значима для людей, живущей в ней сегодня, и Facebook в качестве средства сбора и распространения подобной информации предоставляет большие возможности.
Елена Жемкова:
Мы подводим итог. Благодарю наших блестящих экспертов, спасибо, что вы к нам приехали. Как я уже сказала, это второй круглый стол в задуманной серии. Я хочу пригласить вас на следующий – 27 марта мы ведём разговор о Польше с экспертом Титусом Яскуловский. В мае и июне мы планируем провести круглые столы об Испании и Португалии, а в сентябре – большую конференцию, посвящённую сравнению положения жертв репрессий на территории бывшего Советского Союза. И мы надеемся, что из этого разговора последуют практические выводы и рекомендации. Наконец, я хочу анонсировать ещё один проект «Мемориала» – исследовательский семинар «Москва. Места памяти». Эти встречи проходят каждый месяц, а сейчас мы в рамках проекта организуем экскурсии под общей темой «Топография террора», рассказываем о том, как наш город наполнен, или, правильнее сказать, не наполнен памятью, которая, как нам кажется, должна сохраняться. На экскурсии можно записаться на нашем сайте. Спасибо всем большое. Я благодарю Радио «Свобода» за помощь в организации и трансляции круглого стола, Институт проблем гражданского общества за грант, Венгерский культурный центр за поддержку проекта, и, конечно, наших переводчиков.
Подготовила Марина Полякова
По теме:
- Круглый стол «Социальное и правовое положение жертв политических репрессий в современной Украине: украинский и зарубежный взгляды на проблему» / Стенограмма и видеозапись