Изобретателем театротерапии считают Николая Евреинова. Драматург, критик, автор книги об истории телесных наказаний в России, Евреинов ещё в дореволюционное десятилетие развивал свою теорию «театра жизни». Практически параллельно с разработкой фрейдистского взгляда на травму, театротерапия предлагала своим участникам разыгрывать пьесу из какого-то эмоционального эпизода в своём прошлом, чтобы, тем самым, преодолеть страдание, которое оно вызывает при воспоминании. Известной вершиной творческого метода Евреинова стало повторное взятие Зимнего дворца через три года после революции. Переигровка завершилась с прежним результатом.
В конце 80-х годов XX-го века, вскоре после своего освобождения из лагеря, публицист, секретарь советского отделения Amnesty International Владимир Альбрехт говорит в интервью Глебу Павловскому: «Дело в том, что суд – это, конечно, театр, но пьесы для этого театра пишет следователь. В соавторстве со свидетелем. И если они плохо напишут пьесу, театр не сможет ее сыграть! И, во всяком случае, суд больше у этого „драматурга” не возьмет его пьесу».
Как когда-то у Евреинова, у Альбрехта творческая и этическая жизненная установка практически совпадают. Об этом он пишет в начале своей книги «Записки нудного человека», объясняя свою стратегию взаимодействия с советской властью. Победить её невозможно, как и принудить полностью действовать по её 
же собственной конституции. Стало быть, «важно стало не выиграть, а красиво проиграть» (Альбрехт В. Записки нудного человека. Париж, 1983. С. 7).
«Записки нудного человека» – по сути, сборник анекдотов, прерывистое повествование «к случаю», где перемешаны куски из допросов, притчи, ссылки на альбрехтовское руководство «Как быть свидетелем». Это свободная и диалогическая книга, помимо Альбрехта-автора, реплики и суждения к ней подаёт и машинистка, которая перестукивает её прямо в процессе создания, и с которой автор ведёт непрерывный диалог, уточняющий и усложняющий повествование. Нет, вообще говоря, упрощающий его – Альбрехт отвечает на вопросы, шутит, заигрывает.
– Вы иногда пишите слово „отказник” в кавычках, а иногда без них.
– Да, слово «отказник» теперь пишут без кавычек. Все вроде бы должны знать, что оно означает. Но на практике же постоянно возникает путаница. Одни называют отказниками тех, кто отказывается думать и полагает, что пришла пора действовать. Другие – тех, кто отказывается действовать как следует не подумавши (Там же. С. 38).
Книги Альбрехта курсируют в самиздате, сам он выступает с подпольными лекциями по их материалам. Его работа превращается в своего рода терапию (по аналогии с евреиновской), успокоение собственной совести и, одновременно, в подготовку к практически неизбежному аресту. Альбрехт точно чувствует отсутствие какой-либо границы между своими книгами, правозащитной практикой и своей советской жизнью. В предисловии к его подробной и обстоятельной брошюре «Как вести себя на обыске» сказано: «Просьба рукопись не изымать, так как именно это обстоятельство и увеличивает её объём».
Неизбежность поражения – довольно печальная моральная категория для 70-х годов. Перед глазами диссидентов и отказников есть формальные «истории успеха» – литературный триумф Солженицына, политическая победа Буковского. Но правда и в том, что большинство – «львы толстЫе» только на словах. Большинству (или, может быть, точнее большинству из меньшинства) победить не удастся, ему придётся проиграть. И тогда единственным чувственным различием между вариантами поражения окажется их моральная составляющая. То, что дадаист Тристан Тцара ещё в евреиновские времена называл «шоколадным соусом в жилах людей».
На протяжении всей книги, герой Альбрехта борется не только с сотрудниками госбезопасности и их бесконечными попытками нарушать закон, но и со своими коллегами, знакомыми, людьми своего круга, которые хотят «бить врага его же оружием». Мягко и настойчиво Альбрехт отвечает на письма «поэта-песенника», который хочет вступить в Amnesty International, чтобы бороться за соблюдение советских законов, в то же самое время нарушая их. Не в последний раз в книге Альбрехт бьет парадоксы парадоксами – он высмеивает работу советского закона о тунеядстве (милиция работает так, что потенциальных и реальных инакомыслящих никто не может взять на работу), и сам же настаивает на необходимости уважать этот закон.
Моральную позицию очень трудно объяснить «в лоб», тогда приходится использовать те же самые многократно девальвированные слова, к которым с разных сторон взывают и следователи, и молодые неофиты правозащитного движения. Альбрехт предпочитает оговариваться, беспрерывно ловить себя на слове: «Ложь – та же тюрьма. Впрочем, мне и самому неловко, что такие мысли приходят в голову» (Там же. С. 43).
Другой способ объяснения работает через подобие (по образованию Альбрехт математик). Формально отвлекаясь от повествования на очередную порцию анекдотов, он рассказывает, как в метро как-то подал нищему несколько копеек – и тут же подвергся осуждению со стороны соседей по вагону. Помимо пересказанной на новый лад истории о тунеядстве, Альбрехт обращает внимание своих читателей и попутчиков на другой вопрос – подаяние нищему должно напомнить самому дающему о милосердии: нужно позвонить другу, навестить больную мать, и так далее. В этом и заключается важная социальная роль вагонного попрошайки. И тут же, в стык, упоминается история некоей Розы Владимировны, собирающей с сочувствующей интеллигенции деньги на помощь политзаключённым. Роза Владимировна публично возмущается, что многие отказываются давать. А Альбрехт вновь замечает, что главную помощь здесь получают как раз те, кто дают – для них это означает возможность поучаствовать в добром деле. При такой точке зрения нет смысла ни о чём сожалеть, остаётся только подражать чеховскому «человеку с молоточком» из рассказа «Крыжовник», который своим стуком напоминает людям о человеческом неблагополучии. «Боясь оказаться непонятым, я не рискнул сказать, что демократическое движение <…> в определённом смысле нуждается в поражениях, поскольку это не политическое движение, а нравственное» (Там же. С. 44).
Массовые заявления от граждан, «отказников» в ОВИР с требованием разрешения уехать из СССР, рождают у автора «вкус к написанию деловых бумаг». При их написании он придерживается выработанной стратегии – быть абсурдно-честным, соблюдать закон, осознавать неизбежность поражения, и, таким образом, достойно принять неожиданную победу, если она вдруг придёт. Некоторым удаётся уехать, Альбрехт в диалоге с машинисткой признаётся, что сам не уедет, а, наверное, сядет в тюрьму. И его действительно сажают, он проводит в лагерях больше четырёх лет – с 1983-го по 1987-й, а из страны уезжает уже в разгар перестройки.
Означает ли попадание в тюрьму крах его собственной стратегии? Этот вопрос задает Глеб Павловский, в интервью 1987-го года. До некоторой степени он справедлив – Альбрехт прежде всего известен своим руководством «Как быть свидетелем», об умении правильно вести себя на допросе; и обвинение, лагерь, для автора такой системы, очевидно может означать дискредитацию придуманных им принципов. Справедливо, впрочем, и ровно обратное – оказавшись в тюрьме Альбрехт всего лишь проиграл, к чему и готовил себя и других в рассказах из «Записок нудного человека». Победа в данном случае ничем не отличается от поражения, она превращается в театр в евреиновском смысле, когда результат предопределён, однако его нравственный урок ещё может быть переосмыслен.
Третий и важнейший из не заданных вопросов, Альбрехт вкладывает в уста одного из своих персонажей, «полиглота Николаева» с единственной репликой на всю книгу. Тому очень бы хотелось обменять доставшееся ему пальто Буковского на пальто Корвалана. Нельзя ли как-нибудь это устроить? Буковское – героическое. Корвалановское – смешное (и наверняка более тёплое).
Таким образом книга Владимира Альбрехта и отвечает на один из фундаментальных театральных вопросов (которые многие ошибочно считают риторическим) – «что говорить, когда не о чем говорить».
Дополнительные материалы:
- Владимир Альбрехт. Как быть свидетелем // khimkibattle.org
- Владимир Альбрехт. Записки нудного человека // Вторая Литература
- Беседа Владимира Альбрехта с Глебом Павловским // «Русский журнал», 5.11.1997
- Индекс разрешенных книг. «Записки нудного человека» Владимира Альбрехта // «Большой Город»