Московские тюрьмы в 1920–1950-е гг.

24 сентября на семинаре «Москва. Места памяти» выступал историк-архивист Михаил Коробко. Его рассказ был посвящён московским тюрьмам в 1920–50-е гг.

«Уроки истории» публикуют лекцию Михаила Коробко и видеозапись его выступления.

Ведет семинар Александра Поливанова.

Ведущая. Сегодняшний наш гость – Михаил Коробко, историк, архивист, москвовед, занимавшийся топонимикой. Сейчас Михаил работает в пресс-центре Юго-западного управления культуры города Москва. Мы попросили его рассказать о московских тюрьмах, проиллюстрировав рассказ фотографиями.

Михаил Коробко. Здравствуйте. Я ни в коем случае не позиционирую себя как исключительно тюремного историка, я занимаюсь Москвой в целом, а следовательно, и историей мест заключений тоже. Как правило, у всех специалистов, кто занимается Москвой, а тем более ХХ веком, рано или поздно возникает потребность в этом покопаться, потому что всегда у историков в разных темах возникают вопросы об исторических деятелях, которые так или иначе были репрессированы в советское время. Они сидели то в одной тюрьме, то в другой, и иногда по соображениям историко-краеведческого характера бывает необходимость локализовать место заключения. Либо при исследовании какого-нибудь московского района вдруг вылезает либо уничтоженная тюрьма, либо бывший концлагерь. Так что изучение мест заключения – это нормальная москвоведческая работа.

Оговорюсь, что о тюрьмах я буду рассказывать в краеведческом плане с привязкой к местности, поскольку понимаю, что про ужасы советских тюрем мы все наслышаны и это отдельная самостоятельная тема. Как мы знаем, советская власть ничего оригинального не придумала, в основном она унаследовала места заключения, которые были в дореволюционное время; единственная новая специфическая тюрьма, которой не было до революции – внутренняя тюрьма на Лубянке, знаменитая, печально известная и дожившая до 60-х годов. Все остальные тюремные здания в каком-то виде существовали раньше. Либо это были тюрьмы, либо здания полицейских частей, которые также использовались в качестве мест заключения. Безусловно, в советское время в ряде случаев могли им передаваться и соседние постройки.

Например, церковь Трех Святителей на Кулишках была в 1927 г. закрыта и передана соседнему Мясницкому исправтруддому, занимавшему территорию бывшей полицейской части.

Москва, как мы знаем, уже ко времени Первой мировой войны была городом густонаселенным. А когда Россия вступила в боевые действия, появилось очень много беженцев и началось знаменитое московское перенаселение: все жили друг у друга на головах, возникли целые городки беженцев – город был переполнен. В 1918 году в Москву переезжает советское правительство и перевозит вместе с собой репрессивный аппарат в виде чрезвычайной комиссии, все это приходится размещать в городе, где ни для чего нет места. Не случайно многие партийные советские деятели во время гражданской войны и даже в 20-е годы живут в гостиницах, потому что гостиницы проще освободить. А первое советское здание, построенное в Москве, дом на Тверском бульваре, построено по дореволюционному проекту. История его очень занятная. Дом сгорел во время боев в октябре 1917 года, и одним из первых мероприятий советской власти было отстроить его заново: надо куда-то селить людей, и любой многоквартирный дом являлся ценностью. Тем временем идет красный террор, куча заложников, куча арестованных людей, кто по делу, кто не по делу, – и вот, появляются концлагеря. Их больше десятка в черте Москвы. Некоторые мы знаем – например, лагеря в Ивановском и Новоспасском монастырях. Безусловно гораздо проще разместить концлагерь в монастыре, закрытом помещении, окруженном стеной. Тем не менее, на самой заре становления советского тюремного дела, когда в монастырях были концлагеря, храмы еще не были закрыты, жили монахи, монахини, – до них добрались только в 1920-х гг. Это тоже один из курьезов нашей замечательной истории.

Когда начинаешь заниматься Москвой периода Гражданской войны, всплывают концлагеря с названием «Ордынский», «Смоленский». На практике концлагерь периода Гражданской войны – это часть города, перекрытая колючей проволокой, я бы сравнил их с еврейскими гетто периода Второй мировой войны, хотя, конечно, это явления не не такого масштаба. Отдельные дворы перекрывались, ставился караул, регулировался вход-выход. Если гетто был одной большой единицей, то в Москве – пятна, рассыпанные по городу.

В этих зонах происходили потрясающие вещи: с одной стороны организуется концлагерь, но на его территории оказываются жилые дома, где остались обычные люди, у которых своя жизнь. При этом не забываем, что город переполнен, с жильем плохо, людей девать некуда – не всех есть, куда выселить.

Кроме того, репрессивный аппарат – людей, которые служили конвоирами, охранниками, надзирателями, – тоже старались селить при тюрьмах и концлагерях.

В результате получается фантасмагорический конгломерат: какие-то части города перекрыты, какие-то открыты и жизнь по обе стороны колючей проволки тоже какая то странная! И не всегда можно понять ее границы. При этом концлагеря находятся не только на окраинах, но и в центре. Напомню про подмосковный город Кашира, где действующая тюрьма дореволюционной постройки к ужасу туристов находится в центре города на главной улице. Точно также было в городе Осташков Тверской области, где такая же дореволюционная тюрьма действовала до недавнего времени, сейчас в ней находится музей «Острог». Да и другие города не исключение из правила! Изначально ситуация была следующей: на одной стороне улицы собор, там центр города, с другой стороны тюрьма, там окраина. Но за последние сто лет города разрослись, в итоге в ряде мест тюрьмы оказались прямо в их центрах города. Видимо, судя по воспоминаниям, в старой Москве периода Гражданской войны было что-то в этом роде.

Надо сказать, что при переезде репрессивного аппарата в Москву были задействованы старые специалисты. Поскольку мест заключения оказалось много, людей, которые потребовались для охраны, тоже нужно было много, и привлекали сотрудников старых дореволюционных тюрем. Это могло выглядеть достаточно анекдотически. Например, есть воспоминания Сергея Евгеньевича Трубецкого, сына профессора и философа Евгения Трубецкого. Он был арестован по делу Тактического центра, сидел в 1919 году в Бутырской тюрьме и описывает, как вел себя старый персонал и как он резко отличался от персонала нового. Когда по тюрьме шел с помойным ведром бывший московский губернатор Джунковский, заключенный этой тюрьмы и бывший начальник всех тюрем, то старослужащие надзиратели вытягивались во фронт, а когда шел советский начальник тюрьмы, то они даже с места не вставали.

При этом судьба Трубецкого в определенной степени своеобразна. В ЦГА г. Москвы в его личном деле есть справки о том, что он имеет право читать лекции там-то и там-то, но должен являться ночевать в тюрьму. Это происходило не от того, что Советская власть у нас отличалась большой добротой, а просто не хватало места. Заключенные, которые должны были работать в городе и возвращаться в тюрьму на ночь, или приходить в тюрьму отмечаться раз в две недели, или раз в месяц – это все признак того, что тюрьмы были переполнены, но нужно было хоть как-то держать людей на крючке.

Более того, во время Гражданской войны существовала такая форма наказания, как приговор к отбыванию в концлагере до конца войны. То есть концлагеря даже большевистским правительством рассматривались как абсолютно ненормальное явление, которое должно быть позднее ликвидировано – что собственно и случилось, но опять-таки не от сердечности советской власти. Начался переход к нэпу, и все организации вынуждены были платить за занимаемые ими здания. Тюремным ведомствам тоже необходимо было платить, и это одна из причин, по которым концлагеря стали потихоньку ужиматься и были, в конце концов, выведены из города.

Отмечу, что период Гражданской войны в Москве достаточно тяжелый для изучения: документов сохранилось не так уж много. Одна власть ушла, другая только-только стала приходить. С другой стороны, многое очень быстро менялось, учреждения переезжали. Отсюда многочисленные проблемы при попытках установить, что, где и в какой период находилось. Вообще с документами начала ХХ века у нас в принципе не так хорошо, как по другим периодам, потому что люди, пришедшие в 1917 году, просто выкинули то, что лежало в столах и шкафах, а сами они документы делать не умели, не все прописывали и не всегда знали, где хранить. Поэтому и по московским концлагерям не так много документов.

В ЦГА г. Москвы есть фонд строительного отделения Московской городской управы (еще не так давно он был в составе Центрального архива научно-технической документации г. Москвы, ныне входящего в ЦГА г. Москвы в качесвте отдела). Там на каждое домовладение в границах дореволюционного города хранятся дела, в которых примерно с войны 1812 года (а в ряде случаев, и раньше) откладывались чертежи, планы и т. п. документы, касающихся возведенных и проектированных построек в этих домовладениях. Это основной архив и для историко-краеведческой локализации разных мест в Москве, в том числе и тюремных. Однако в архиве существуют абсолютно фашистские правила, согласно которым, дела по тому или иному дому вы можете получить только с санкции владельца или арендатора этого дома. Владельцы домов бывают разные – например, идти к начальникам тюрем может быть не всегда приятно. Или, например, на этом месте была, скажем, Таганская тюрьма, которой больше нет, значит идти не к кому, а в архиве требуют бумажку от несуществующего хозяина, потому что «у них приказ». Таким образом, даже те документы, что сохранились, не всегда доступны для изучения.

Сейчас мы попробуем посмотреть основные московские места заключения, что называется, живьем. Это будет своего рода виртуальная экскурсия по ним.

Начнем со знаменитой Лубянской тюрьмы. Вот дом, где поселилась чрезвычайная комиссия на Лубянской площади – часть жилого квартала. На месте этого фонтана, который перенесен в усадьбу Нескучное и находится сейчас перед президиумом Академии наук, до 1991 года стоял памятник Дзержинскому. Этот квартал и стал основой внутренней тюрьмы на Лубянке. Так как внутренняя тюрьма устраивалась на территории жилых домов, то камеры не были изначально приспособлены для этого. По воспоминаниям, это были бывшие жилые помещения, разделенные где-то деревянными перегородками, где-то – даже заборами. Все было сделано наспех, в 1918–1919 годах, и в таком виде дожило до конца Гражданской войны – только тогда их начали переделывать.

Это более поздний снимок, хотя тоже дореволюционный. Видно, что рядом с основным зданием страхового общества «Россия» стоит второй дом, выполненный в том же стиле. Оба дома сейчас объединены щусевским фасадом. Левая часть – страховое общество «Россия», в центре был переулок, потом идет этот дом, и еще захвачено соседнее строение. Фигуры, которые были под часами, в 80-х годах лежали в подвале собора Донского монастыря, я их видел своими глазами. Этот самый переулок и был перекрыт. До недавнего времени он в каком-то виде сохранялся внутри комплекса зданий ФСБ. Вот один из редких снимков, сделанных внутри двора-колодца. Видно, что первые три этажа идут по переулку, верхние три надстроены, получается такой странный, загадочный конгломерат. Щусевский фасад в 70-х годах занял основную левую часть этого здания.

А вот как это здание выглядит со смотровой площадки на гостинице «Арарат». Обилие кранов над зданием и грузы, которые они тянут, говорят о том, что с ним сейчас происходит то же, что и с магазином «Детский мир», который на переднем плане. Ощущение, что двор перекрывается, если не полностью, то в значительной степени. В итоге- остается Щусевский фасад по периметру, а все внутри будет абсолютно новым. Таким образом, последние куски внутренней тюрьмы НКВД уходят у нас с вами буквально на глазах. Это большая беда всех наших тюремных мест: сейчас на государственной охране находится только одна тюрьма – Бутырская.

Тюрьму «Матросская тишина» я посещал в 2008 г. в качестве журналиста – делал материал для издания, которое спонсировала префектура Восточного округа, и они договорились, что я туда приду и все посмотрю. Со мною были оператор (он снимал ролик) и пресс-секретарь ФСИН.

Как мы знаем, «Матросская тишина» ведет свое начало с XVIII века. При ЕкатеринеII $3 здесь был работный дом, в 1870 году он превратился в тюрьму, потом в советское время – в Сокольнический исправдом. Нет ни одной статьи, в которой было бы четкое понимание, что же там есть на сегодняшней день, какого рода объекты существуют, что сохранилось или не сохранилось. Краеведы обычно вяло пишут про екатерининское время, поэтому мне было интересно посмотреть, что там от всего этого осталось в реальности.

Корпус, который вы видите на заднем плане, 1905 года. Их два таких – огромных кирпичных корпуса. Как я понимаю, сегодня это самые старые здания на территории тюрьмы.

Так выглядят камеры, хотя, как мы понимаем, когда приходит журналист, ему показывают самое лучшее. Система с двухэтажными нарами везде жива. Сохранился коридор, который в советское время обшили ДСП. Это сохранившаяся подлинная дверь. В выпуклой системе двери сделан глазок – выпуклая она для того, чтобы в нее влезла голова человека, который будет смотреть в глазок.

Этот снимок сделан на крыше корпуса. Раньше, даже в советское время, прогулочные дворики в тюрьмах представляли собой отдельные архитектурные сооружения, круглые, разделенные на сектора, куда с разных сторон запускали заключенных, чтобы они могли. Но уже достаточно давно прогулочные дворики стали располагать на крышах. Сетка, которую мы видим, его потолок.

У них есть туберкулезный корпус, церквушка, оборудованная под лестницей.

Потолок одной из камер. Эти своды архитектурно называются своды Монье. Монье – фамилия французского садовода, который придумал такую штуку для оранжерей. Был уже изобретен прокат, балками из которого можно перекрыть достаточно большое помещение, а между балками делаются небольшие сводики. Так появилась возможность перекрывать обширные пространства. На рубеже ХIХ–ХХ вв. это было очень распространено.

«Матросская тишина» обстроена домами практически по периметру, не говоря уже о том, что до 70-х годов там же были квартиры для персонала, которые в них жили с семьями.

Так выглядит вход в церковь. Оцените, как замечательно стилизована решетка.

Это так называемая система безопасности. Если что-то происходит, например, бунт, то надзиратель должен кинуть сюда ключи.

В любом советском учреждении существует что-то типа доски почета. Вот она, эта доска. Посмотрите на эти добрые лица. Тут есть хотя бы понимание нужности своей истории, пусть это сделано немного наивно. Начальников у этой тюрьмы поменьше. В 30-х годах тюрьма была преобразована в колонию, которая получила название «Кожевническая», из-за этого москвоведы начинают путаться: в Москве есть место под названием Кожевники, и они думают, что Кожевническая колония должна быть там. А на самом деле колония так называлась, потому что здесь было организовано кожевенное производство. Эта колония в 1941 году была эвакуирована, а затем, я полагаю, в 1946 году, тюрьма была организована во второй раз.

Существуют, условно говоря, две «Матросских тишины». В правой части этого здания – как бы специальная «Матросская тишина», у которой определенный статус, и камеры там не такие, как мы с вами видели. По-моему, он называется «специзолятор» – там свое начальство, свой расклад, и попасть туда гораздо сложнее. Именно здесь сидели Ходорковский и Лебедев, другие важные персонажи. Журналисты, когда пишут, этого всего не знают, поэтому все думают, что «Матросская тишина» – нечто единое.

Смотрим фотографии. Это окно в административном корпусе, в том, что идет по главной линии улицы. Я был тогда летом, стояла несусветная жара. У меня создалось впечатление, что атмосфера в административном корпусе и в том, где находятся камеры, принципиально не отличаются – везде плохо.

Это такой евроремонт в административном помещении. От 40-х годов осталась лепная розетка с люстрой, но они нарастили потолок. Зачем – непонятно.

Это вид с одного корпуса на другой. Видно, что профнастил, – значит, перекрывали крыши.

Так перекрываются коридоры в тюрьмах. Вы могли видеть подобное в фильмах. Такой коридор идет по центру корпуса, и такой же идет по крыше.

Здесь один из замов показывает, как работает глазок на другой камере, где он менее архаичный.

Так выглядит это «счастье» с улицы. «Матросская тишина» представляет собой пятиэтажный дом, и не сразу разберешься, что в нем. Внешне все это тянет на послевоенное время, думаю, что он построен в конце сороковых – начале пятидесятых, этакий угар ГУЛАГа.

Еще раз видны своды Монье, которые идут по всему корпусу и на всех этажах. Так обычно строят крупные фабричные помещения, фабричные цеха. Здесь только окна под потолком наводят на мысль, что это тюрьма. Один из корпусов на территории, построенный в 70-х годах, но заметьте, как вычурно. Явно строил какой-то занятный архитектор, сделал эти потрясающие ниши. Довольно неплохая кладка и качество кирпича. Издали можно было бы сказать, что это не очень удавшийся доходный дом периода эклектики конца ХIХ – начала ХХ века. Даже с претензией на декор, хотя, когда подходишь ближе и видишь, из чего он сделан, не остается сомнений, что это 70-е годы.

Баня. Тюремный душ. Фактически все то же самое, те же своды Монье, только облицовано кафелем.

Корпуса стоят достаточно плотно друг к другу, и не всегда есть возможность все хорошо отснять. Но видно, что самый верхний этаж, декорированный пилястрами, на самом деле и есть прогулочные дворики. А сверху над ним крыша, где охрана.

Корпус 30-годов, туберкулезный.

Обратите внимание, что везде есть переходы, которые все соединяют. Между основными корпусами можно гулять, не выходя на улицу, – везде, кроме этого корпуса. Выглядит с этой стороны как загадочная крепость. Тут не оштукатурено, поэтому очень четко видна разница в декоре. Явно надстраивал человек, знакомый с архитектурой.

Инфраструктура местной церквушки, устроенной в туберкулезном корпусе. Внутри штанга с колоколами. Это иконостас и сама церквушка. Здесь, в отличие от обычных церквей, все устроено на первом этаже. Считается, что церковь нужно располагать на верхних этажах, чтобы над алтарем не было никаких помещений. Но в «Матросской тишине» это никому не мешает.

Виды разных этажей. Фотография 50-х годов. Принципиально ничего не изменилось. Только этот корпус был справа, надстроен прогулочными двориками, а слева – большое здание по улице Матросская тишина. Комната, где осуществляются переговоры заключенного с адвокатами. Все очень лапидарно.

Вот как выглядят сами тюремные корпуса. Слева окна больше. Они остались в неизменном виде с дореволюционного периода. Окна с правой части уполовинены уже в советское время. Очень хорошо понятна разница между двумя эпохами.

В левой части картинки часть окон заложена, это камеры. Первоначально корпус строился не как тюремный, а как административный, но в какой-то момент функции поменялись.
Внутри система, которая перекрывает несколько дворов.

Меня удивляет, почему так мало подобных фотографий в интернете, казалось бы, живут же люди рядом, все это можно снять.

Это переход между дореволюционными корпусами.

Заметьте – два дореволюционных корпуса, стоят очень близко друг к другу.

Основной въезд для машин на территорию «Матросской тишины».

Так выглядит советский корпус 70-х годов. Там не везде двухэтажные нары. Но там живут только люди, у которых очень небольшие сроки, или срок подходит к концу, не больше полугода.

Вид из советского корпуса. У них тут как всегда хозяйственный двор. Дом за оградой – жилой.

Непонятное загадочное здание, которое могло быть построено когда угодно, но мне оно видится дореволюционным не позднее середины ХIХ века.

Тепловой пункт 60-х годов. У них сделаны даже какие-то крутые наличники.

Снимок 50-х годов, не очень хорошего качества, но тут видно главное. Этот странный круг внизу – и есть дворики для прогулок, отдельные сооружения, которые были в советское время.

Больничная палата. Висят ящики для жалоб и предложений. Как бы не оказалось, что это то место, где умер Магнитский. Рядом в центральной бактериологической лаборатории висит мемориальная доска, о которой москвоведы не знают, – что им оказал поддержку Нью-Йоркский институт здравоохранения. Такой лавровый веночек и стиль советских мемориальных досок. Бактериологическая лаборатория и больница устроены на месте бывших жилых помещений, откуда выселили сотрудников.

Вид из больницы на дореволюционный корпус с переходом. Поскольку все очень чисто, создается впечатление, что снимок образцово-показательный. Справа – советский корпус 70-х годов, подальше – дореволюционный корпус, а перед ним – здание столовой.

Столовая. Тут просто как в жэке. Экономьте то, экономьте се. Меня поразило, что барышни из местной бухгалтерии ходят обедать в столовую к заключенным. Там демократично, да. Немножко нравы поменялись.

Давайте поговорим про менее известные тюрьмы. Если про тюрьму «Матросская тишина» (которая была названа так по одноименной улице, хотя ее официальное название в 20-е годы – «Сокольнический исправдом») вы все же что-то знаете, то вряд ли кто-то сейчас скажет, где была Мясницкая тюрьма.

Мясницкая тюрьма, она же Мясницкий исправдом, находилась в Малом Вузовском переулке.

Конгломерат, который появился в советское время, вобрал в себя здания Мясницкой полицейской части и окружающие постройки. В дореволюционное время была практика, когда и полицейские и пожарные находились в одних помещениях. Поэтому признаком полицейской (она же пожарная) части была пресловутая каланча. На снимке этот центральный объем – основание каланчи, которая когда-то была деревянной.

Московский дворик, бывший тюремный. Видно, что тюрьма, которая его к себе присоединила, – фактически нормальный московский двор. Еще в состав тюрьмы входила церковь, Трех Святителей на Кулишках. Сейчас она отреставрирована.

Абсолютно та же ситуация, что и с концлагерями времен Гражданской войны: захватывается некий кусок города, обносится забором с колючей проволокой и превращается не пойми во что.

Попробую показать Лефортовскую тюрьму. Это уже 50-годы. Там сейчас какая-то топографическая контора, связанная с МВД.

У нас все закрытия тюрем происходили в основном в 1950-е – 1960-е годы. В 50-е годы закрылись Мясницкая и Новинская тюрьмы, Таганская была закрыта и со временем снесена. В 1960-е гг закрылась тюрьма на Лубянке.

В дореволюционное время Лефортовская тюрьма была Московской военной тюрьмой. План тюрьмы – его сделал в свое время англичанин Питер Реддавей, которому довелось там побывать, – кажется немного загадочным. Очень странные корпуса буквой К. Тем не менее, такая планировка вполне нормальна для дореволюционной эпохи – примерно так же сделаны знаменитые питерские Кресты.

На фотографии видно, под каким углом идут друг к другу эти дореволюционные корпуса. Лефортовская тюрьма вошла в ткань города. Если идти по Лефортовскому валу, то тюрьмы не заметишь. С виду это обычное здание типа института, закрытое, перекрытое, но, значит, «так надо».

Это дореволюционный снимок тюрьмы. Открытка 1904 года. Кто занимается Москвой, тот знает, что тогда был знаменитый московский ураган, от которого очень сильно пострадала восточная часть города, усадьба Люблино, усадьба Кузьминки и др. места. Тогда же погибла вся Анненгофская роща, находившаяся на этом пространстве. На заднем плане хорошо видна Лефортовская тюрьма.

Это один из видов Лефортовской тюрьмы внутри. Выглядит это сейчас так. Тюрьма вклинилась в городскую ткань, обросла разного рода пристройками и превратилась непонятно во что.

Здесь, скорее всего, корпус советского времени, который был несколько раз переделан.

Тоже какая-то загадочная советская пристройка. Видно, как все это хорошо вписалось в город, можно пройти мимо фасада и не заметить, что такое есть.

Система с переходами, из этого корпуса переход сюда, внутри какой-то дворик, явно недоступный. Вокруг жилые дома – ситуация такая же, как и в «Матросской тишине». Всегда удивляет, почему нет обилия нормальных снимков.

Посмотрим Новинскую тюрьму. Она была построена в 1907 году как единственная Московская женская тюрьма. Это было каре из одно- и двухэтажных корпусов. В советское время она перестала быть женской тюрьмой и стала общей. Находилась она, хоть ее и называют Краснопресненской, в районе здания Московской мэрии. Все это окончательно было сломано во время прокладки Нового Арбата, проспекта Калинина.

Фотографии, сделанные во дворе, фотографии фасада, не самые редкие. Фотографий советского периода у меня, увы, нет. Я подозреваю, что их могли вообще не делать. Надо сказать, что все эти вещи не очень хорошо иллюстрированы. Даже в «Матросской Тишине» фактически есть только те две исторические фотографии 1950-х гг., которые я вам показал. Заключенные показаны мельком. Видимо, это был какой-то парадный альбом, демонстрировавший, как хорошо все содержится. Такие альбомы делались по всем учреждениям. Реальной жизни на этих фотографиях нет.

Посмотрим теперь Таганскую тюрьму. Еще в 50-х годах она выглядела так. Рядом с жилым домом находился тюремный корпус. На этой фотографии показан его снос. Был фильм «Место встречи изменить нельзя. 20 лет спустя». Оттуда эти кадры.

Кусочек дореволюционной карты старой Москвы. Новоспасский монастырь. Новоспасская набережная. Москва-река. Крутицкое подворье. Территория сразу за монастырем значится как Московская тюрьма, она же Таганская. То есть квартал, ограниченный Малыми Каменщиками и Новоспасским переулком – территория локализуется достаточно точно. Вот Таганская площадь, где-то тут метро «Пролетарская». Сейчас там сохранилось только одно здание из старых тюремных – то, где сидела администрация. Все остальное уже застроено абсолютно новыми домами, конца 50-х – начала 60-х годов.

Вот как все это выглядело. Подозреваю, что снимок тоже образцово-показательный. Все камеры открыты, никого нет. Может быть, снимали перед самым сносом.
Один из эпизодов в истории тюрьмы – казнь генерала Власова и его сподвижников на тюремном дворе. Про Власова только относительно недавно выяснилось, что он был казнен в Таганской тюрьме, а не на Лубянке.

Здание бывшей тюремной администрации, которое можно прийти и поискать. Там сейчас располагаются офисы. По-моему они даже не связаны с тюремным ведомством. Как правило, на месте упраздненным тюрем находятся конторы, связанные с МВД, а тут, в результате новой застройки, помещения перешли совсем в другие руки. Даже в Ивановском монастыре, там, где была тюрьма, сидит организация МВД. Раньше она называлась Экспериментальное пенитенциарное отделение по изучению преступности и преступника. Сейчас там юридический институт.

С тюрьмами связано очень много легенд, и Таганская была самой легендарной.

Посмотрим Бутырскую тюрьму. В ближайшем будущем ее должны ликвидировать и перевести на территорию так называемой Новой Москвы, где-то в районе Ватутинки. Это официально принятое решение.

Макет тюрьмы – так она выглядела на момент постройки, называлась тюремный замок.

Фотография уже советского времени. Видно, что тюремный замок в основе своей сохранился, но где-то между стенами построены корпуса.

Это дореволюционный снимок, покрашенный полосатый фонарь. Поскольку скоро этого великолепия не будет, и они активно ищут инвестора, не очень понятно, в каком виде все это сохранится, или не сохранится вовсе. «Мемориалу», наверное, надо бы приложить усилия, чтобы при смене владельца не погибли артефакты, если таковые есть, чтобы территория была исследована.

Наследие тюрем у нас никогда никем не ценилось. Например, Сухановская тюрьма НКВД, которая известна была в Екатерининской пустыни рядом с Сухановым, фактически бесследно уничтожена монастырем, который там активно живет и процветает. Если не знать, что там когда-то была Сухановская тюрьма, то и не найдешь. Можно попроситься войти в келейный корпус, который использовался под разные нужды, но и там не будет никаких ее следов. Все безжалостно уничтожается, уходит прямо на глазах, как внутренняя тюрьма на Лубянке, и не очень понятно, что будет с Бутыркой, так что есть, о чем подумать.

Сретенский исправдом – бывшая Сретенская полицейская часть. Современный адрес: 3-й Колобовский пер., д. 8. Он закрыт после смерти Сталина в 50-х годах, сейчас там какой-то институт или колледж.

Вот этот самый дом. Пожарные на переднем плане, каланча. А это более крупный вариант. Сейчас, по-моему, там все изменилось в худшую сторону. Ближайшее к нам крыло принадлежало пожарным. Соответственно, это их вышка, на которой они тренировались, а та вышка – наблюдательная. Вышки, увы, посносили.

Сейчас попробую показать достаточно редкое тюремное место. У нас была попытка использовать под тюрьмы дачи и усадьбы. С этим вопросом тоже не все понятно, но одно из таких мест известно – это усадьба Воронцово, которая находится в Юго-Западном округе в районе метро «Новые Черемушки».

1922 год. В Москве идет процесс левых эсеров. Приезжают иностранные защитники. На каждой станции, откуда они едут, а едут они на поезде, организуются разгневанные демонстрации трудящихся. В целях, якобы, охраны их селят не в обычные гостиницы, а в усадьбе Воронцово, где был организован совхоз, который принадлежал соответствующему ведомству.

Въезд в усадьбу Воронцово со стороны Калужской дороги, церквушка. Усадьба была сделана достаточно симметрично. Левый корпус, он же жилой флигель, переходом соединялся с оранжерей. Напротив тоже стоял жилой корпус, который соединялся с конным двором.

Это конный двор, а это жилой корпус, который сейчас реставрируется и затянут реставрационным саваном. Барского дома, который стоял между ними, нет. Он как пострадал в 1812 году, так и не был восстановлен. В одном из этих флигелей и жили иностранные защитники левых эсеров. Их не хотели отпускать, так как пока они там жили, они придавали легитимность процессу. В какой-то момент они поняли, что все это комедия и надо уезжать. Это было сложно, но им это удалось.

А в 1923 году в усадьбу Воронцово поселили членов партии левых эсеров. Там жили Мария Спиридонова, Александра Измайлович и муж Спиридоновой – Майоров. Об этом стало известно буквально несколько лет назад, когда были опубликованы документы. В краеведческих книжках, которые пишут про это место, ничего такого нет.

В Воронцово была загадочная лаборатория института растений. Что за институт – совершенно непонятно, он нигде ни в каких списках не значится. В 30-е годы там шло строительство. Недалеко от усадьбы стоит огромный трехэтажный дом в стиле конструктивизм, тоже непонятно с какой целью построенный. Он тоже нигде не значится. Я разговаривал с множеством краеведов, этого не знает никто…

Скажу еще пару слов о «расстрельном доме». Историю, как спасали «расстрельный дом», вы в общих чертах знаете. В какой-то момент возник вопрос, насколько этот дом реально расстрельный. Когда его обследовали, в подвале были обнаружены человеческие кости, и сразу же пресса начала писать, что найдены останки расстрелянных, поэтому это «расстрельный дом». А про то, что это были кости XVIII–XIX веков, пресса писать не захотела, и эта информация прошла мельком.

Мы обычно в общих чертах знаем, где люди сидели, но не всегда знаем, где приводились приговоры в исполнение. Понятно, что в каждой тюрьме существовало помещение для этого. Во времена Гражданской войны были расстрелы в Петровском парке, у Хамовнических казарм и т. д. Когда у террора стали нарастать обороты, когда расстрелы перестали быть единичными и чем-то из ряда вон выходящим, возникла проблема, где приводить приговоры в исполнение. Тем не менее, информация о том, что они приводились в этом здании, где заседала коллегия Верховного суда, достаточно мутная. Есть хорошее архитектурное обследование этого здания. Образ дома известен, он стоит в центре Москвы, четырехэтажный, достаточно безликий, в основе – палаты XVII века. Теоретически там должны быть пули и изрешеченные ими стены. Пока ничего не нашли. Кроме того, мы забываем, что Китай-город был еще заселенным, это в позднее советское время он превратился в офисную пустыню. Когда идешь по Никольской улице, слышен каждый звук, и я слабо представляю, как там могли из винтовок кого-то расстреливать. Так что пока можно говорить, что приговоры, приводившиеся в исполнение в этом доме, – скорее всего легенда.

Возникает вопрос, где же тогда расстреливали, если не на Никольской. Не так давно в ГА РФ были найдены документы по этому поводу. Решение о том, где расстреливать, принималось на уровне председателя правительства. Это не внутреннее дело НКВД и им подобных, это решали первые лица страны. 9 апреля 1934 года лично товарищ Молотов после долгой переписки разрешает оборудовать в Верховном суде одно из помещений для приведения приговоров в исполнение. На это из резервного фонда наркома отпущено 80 тысяч рублей, о чем сообщено Наркомфину. Подпись управляющего делами СНК Межлаука. Зная его дальнейшую судьбу, получается, что товарищ Межлаук финансировал сооружение расстрельного места для себя самого. Написаны бумаги, выделено место, но рабочие работают плохо. Сохранилась большая переписка, на уровне председателя Верховного суда, о том, что стройка стоит пятый день за отсутствием каменщиков.

Это помещение построено там, где сейчас находится суд Мещанского района. Адрес: Каланчевская ул., д. 43. Наверняка в 1937–1938 годах оно было не единственным, но пока Каланчевская – единственное документально подтвержденное место расстрелов. Все остальное – на уровне легенд и преданий.

Дискуссия

Ян Рачинский. В нашей газете мы публиковали документы по поводу расстрельного помещения на Каланчевской. Это далеко не главное помещение. Может быть, поэтому на него случайно нашлись документы, не убранные из открытого доступа. На самом деле помещений было больше, но, по всей видимости, все же не в каждой тюрьме.

Что касается дома на Никольской, то да, технически в нем сложно было осуществлять расстрелы в большом количестве и, собственно, существует только одно их подтверждение –воспоминания Снегова, приведенные в книге Пятницкого. Не очень надежное подтверждение, и к этому свидетельству есть вопросы. Но все же надо отметить, что «расстрельный дом» имеет право на такое название, потому что в нем тысячи людей были приговорены к расстрелу в специальном порядке без участия защиты, без свидетелей и права на обжалование.

Основные расстрельные места – это, конечно, Бутырская тюрьма, где и экскурсовод внутреннего музея показывает, что это место теперь столовая для персонала. Из
остальных достоверно известных мест – расстрельное помещение в Варсонофьевском переулке, где первоначально сидело ЧК, и долго сохранялись помещения ведомства, и Лефортовская тюрьма. Возможно, подвальное помещение Пугачевской башни подходит для таких целей: по всем мемуарам чекисты для этого, как правило, использовали подвалы. Про остальные уверенности нет.

Еще по поводу судьбы Бутырки. В начале года в Общественной палате проходили слушания, на которых одним из вопросов была судьба Бутырской тюрьмы. Комиссия Общественной палаты рекомендовала создать там музей, возражений у ФСИНа не последовало, но, по их подсчетам, для перевода тюрьмы необходимо около семи миллиардов рублей.

Реплика из зала. 16–17 июля директор ФСИН подписал план основных мероприятий по созданию центрального музея уголовно-исполнительной системы на Новослободской ул., д. 45, стр. 10.

Константин Морозов. Была еще одна тюрьма в Кисельном переулке, ее организовали для политзаключенных в начале 20-х годов – соответственно подсудимые по процессу эсеров во время предварительного следствия и во время самого процесса находились именно там. Тюрьма просуществовала недолго, это было жилое здание, откуда выселили жильцов, но она все равно находилась в окружении жилых домов. Я читал документы в архиве ФСБ. Чекисты очень опасались установления связи жителей соседних домов с заключенными. Они прочесывали все дома, отселяли людей с мутными, по их мнению, биографиями, ловили человека с биноклем, который смотрел в тюремные окна. Это здание так и осталось в системе ГПУ, сейчас это технический корпус ФСБ – управление радио и контрразведки.
Еще одно уточнение по даче Воронцово. Ее нельзя называть тюрьмой. Там действительно в 1922 году поселили приехавших из-за границы адвокатов на процесс социалистов-революционеров, но жили они в свободном режиме

Что касается Спиридоновой, Майорова и Измайлович, то это совсем другая история. Они – бывшие члены левой эсеровской партии, входившие в ЦК. Та же Спиридонова и Измайлович находились в 1918 году в Кремле, внутри Кремля – там была не тюрьма, а своего рода место изоляции, которое использовалось для «своих» и «полусвоих» – таких, как Спиридонова. Но никакой тюремной атрибутики там не было.

Михаил Коробко. Передо мной лежит заключение о Спиридоновой:

Постановлением комиссии НКВД по административным выселкам Спиридонова ввиду усиленных приготовлений к ее побегу за границу переводится с дачи в Малаховке в совхоз Воронцово сроком на три года.

На основании постановления при коллегии ГПУ. Заключенные в совхозе Спиридонова и Измайлович уже позднее назначены для отбывания наказания в
Суздальский концлагерь. Арестованные обратились с заявлением в ОГПУ, в котором отказывались от поездки в Суздаль и просили послать их вместе в ссылку.

Константин Морозов. Речь идет о совхозе Воронцово, куда вывозили для отдыха заключенных эсеров из Бутырки и Лубянки. Туда вывозили Ратнер и Елену Иванову. К Ратнер привозили туда детей, то есть это был своеобразный профилакторий для политзаключенных с охраной. Это не в чистом виде тюрьма или концлагерь – он и называется совхоз, а не тюрьма Воронцово.

Арсений Рогинский. Хочу вас поблагодарить, Ваш доклад очень вдохновляет. Главное, что вы рассказываете о местах, где лично побывали, которые сами сфотографировали. Я так и представляю ваш рассказ, положенный на карту Москвы с этими фотографиями Выглядеть будет, по-моему, замечательно.

Есть для меня и открытия – например, я не знал про Кожевническую колонию в Сокольническом Исправтруддоме. Мне известны некоторые письма оттуда 20-х годов, там ведь замечательные люди сидели , известна и послевоенная судьба этой тюрьмы, а что посредине – этого я не знал.

Существуют разные бумаги эпохи массового террора, когда они делили и закрепляли места. Если говорить о заключенных, которые арестовывались по линии ГУГБ, они крутились в основном по линии Бутырки, внутренней, Лефортово, Малой Лубянки и кое-где Таганки, хотя туда свозился контингент из области. Были заключенные по линии дорожно-транспортных отделов ГУГБ – это совершенно особая система арестов, особая подчиненность. Их не очень охотно принимали вышеозначенные тюрьмы, и по лимитам на тюрьмы их распределяли по бывшим исправтруддомам.

Мелкое уточнение по поводу расстрельных мест. Многое тут зависело от того, кто (какая инстанция) приводила приговор в исполнение. Насколько я знаю, до середины 30-х годов все приговоры и Мосгорсуда, и Верховного суда исполняла одна и та же расстрельная бригада ОГПУ. Летом 1934 года ОГПУ было влито в только что созданный НКВД. Это было повышение статуса – не управление при Совнаркоме, а отдельный наркомат. И тут возникла проблема – НКВД заявил, что не будет посылать свою бригаду исполнителей для исполнения приговоров судов. И действительно, перестали это делать. Возник затор – суды и трибуналы приговаривают к расстрелу, а исполнять некому.

Вот тогда-то и началось судорожное строительство на Каланчевке места исполнения приговоров для судов, что называется, общей юрисдикции. Конечно, осужденных внесудебными органами (это уж в 37-38-м) либо Военной коллегией Верховного суда по-прежнему расстреливали те же самые сотрудники спецгруппы центрального аппарата НКВД.
Эта история расстрельных команд – она, мне кажется, по многим городам прошла. Вокруг всего этого есть только осколочки переписок в архивах.

Что касается мест исполнения расстрельных приговоров, то доказанными наверняка в Москве можно считать только названные уже Яном Рачинским: Варсонофьевский переулок, Бутырскую тюрьму, ну, и еще Лефортово. Мне кажется, что на Варсонофьевский из внутренней тюрьмы на Лубянке иногда водили по подземному переходу.

Надо еще искать. Но я думаю, что архивы ФСБ нам не очень-то помогут – не потому что там что-то скроют, а просто в них отсутствуют точные данные, так же, как и с местами захоронений. Это может случайно найтись, например, в следственном деле какого-нибудь чекиста.

Например, в деле некоего Нестеренко, который был белым офицером, потом стал директором крематория, а потом его самого в 1941 году расстреляли. Так вот, он на следствии неожиданно вспомнил, что когда ему возили трупы расстрелянных на сжигание, их иногда до Донского не довозили, а захоранивали по собственной инициативе почему-то на Калитниковском кладбище. То есть больше надежды у меня на следственные дела, а не на обычное делопроизводство.

Ведущая. На территории Даниловского монастыря тоже была тюрьма. Там находился Даниловский детприемник, узник которого рассказывал, что на первых двух этажах был детприемник, а на третьем – женская тюрьма. «Мы никогда с ними не пересекались, ходили гулять в разное время». Это нигде больше не подтверждается?

Михаил Коробко. Нет, к сожалению. Может быть, это для чьих-то известных жен было специально сделано.

Вопрос аудитории. Какие вы знаете шарашки в Москве?

Михаил Коробко. Конечно, Марфино. У нас практически любой НИИ, любой военный институт начинался с шарашки. Марфино воспето Солженицыным.

Вообще, у нас заключенные, что только ни делали. Например, когда строился Московский университет, 22 этаж был вообще лагерем. Целый лагерь занимался отделкой здания. Собрали специалистов, и был организован лагпункт. Все авиационные конструкторские бюро были шарашками!

Арсений Рогинский. У нас в архиве даже есть несколько учетных карточек заключенных, работавших на строительстве Московского университета.

Ведущая. Есть маленькое мемориальное свидетельство про расстрелы в Барашевском переулке. Может быть, вам попадались какие-то другие свидетельства об этом?

Михаил Коробко. Безусловно, любую ниточку надо копать. Беда в том, что Москва периода Гражданской войны вообще выпала, с точки зрения историков. Мы очень любим справочники «Вся Москва», а в Гражданскую войну они не выходили. В документы лезть не очень хочется и не очень хорошая сохранность документов по Гражданской войне. Соответственно, в основном, все на уровне воспоминаний. Период интереснейший и недооцененный.

Арсений Рогинский. Пожалуйста, расскажите еще раз об архиве, который вы упоминали в начале.

Михаил Коробко. Существует Центральный государственный архив Москвы. Он находится у метро Калужская. Раньше он назывался Мосгорархив, и его начальник был министром правительства Москвы. Сейчас произошла реформа. Звание министра с них сняли и теперь это ГБУ – Государственное бюджетное учреждение. Все остальные архивы, которые раньше были самостоятельными: архив научно-технической документации, и другие, вошли в его состав как отделы.

Вам нужен тот архив, который раньше назывался архив научно-технической документации г. Москва. Это фонд № 1 Московской городской управы. Там лежат дела на каждое домовладение в пределах дореволюционной Москвы – до 1917, иногда до 1918–19 года. В основном, это период с 1812 года, но есть более ранние. Этот архив уже при французах пострадал, они его выбросили, он валялся во рву у Кремлевской стены. Потом его собрали с какими-то утратами, поэтому ранние документы могут быть очень ветхими.

Очень удобно, когда перед Вами лежат чертежи за последние двести лет, и вы их сразу анализируете. Большая беда, что надо договариваться с организациями и как-то их мотивировать (что на самом деле незаконно, но пока не нашелся человек, который бы это обжаловал). Если вам не дают какие-то дела, то надо идти в Департамент культурного наследия.