«Я думаю, что можно было бы начать постепенное свертывание водки, вводя в дело, вместо водки, такие источники дохода, как радио и кино. В самом деле, отчего бы не взять в руки эти важнейшие средства и не поставить на этом деле ударных людей из настоящих большевиков, которые могли бы с успехом раздуть дело и дать, наконец, возможность свернуть дело выпуска водки». Так высказался Сталин в 1927 г в Политическом отчете Центрального комитета на XV съезде партии. Намерения эти выглядят вполне благими. Сталин действительно до самой смерти внимательно следил за развитием дел в кинематографе, лично читал все сценарии, а по ночам устраивал в Кремле приватные просмотры со своими приближенными. «Огни большого города», «Чапаев», «Волга- Волга», «Ленин в октябре», «Большой вальс» — все эти картины Сталин очень любил, и пересматривал по много раз.
Об одном из таких просмотров вспоминал режиссер Михаил Ромм (в книге «Устные рассказы»): «Лезет Сталин в карман, вынимает платок. Кончиком платка вытирает глаз». Расчувствовавшийся Сталин плакал за просмотром фильма «Огни большого города», а после показа подошел к Ворошилову и похлопал по плечу: «Клим, дорогой, что-то ты плохо выглядишь. Наверное, работаешь много, не отдыхаешь». Так Ворошилов, чуть было не впавший в немилость, понял, что гроза миновала.
Делами кино ведали «ударные люди из настоящих большевиков»: Борис Шумяцкий (расстрелян в 1938 году), Семен Дукельский (долгое время работавший в НКВД), Иван Большаков. Как же отразилась сталинская любовь на истории советского кино? В период массовых репрессий более ста кинематографистов стали жертвами беззакония и террора, пишет А. Латышев в журнале «Искусство кино» (1989, №1). А киновед Валерий Фомин посчитал, что суммарный срок, который советское кино провело в лагерях, составил что- то около 2000 лет. Может показаться, что кино не так сильно пострадало в сталинских репрессиях, как литература, театр или наука. Действительно, самым громким именам удалось избежать репрессий. Режиссеры Эйзенштейн и Довженко, Пудовкин, Вертов, Ромм – все они страдали от цензуры, боролись с непониманием, переносили сердечные приступы, но им счастливо удалось избежать лагерей. Известно мнение Сталина о режиссерах как о техническом персонале. «А что они? Они только крутили то, что он написал», — передает Симонов слова Сталина во время обсуждения фильма «Закон жизни». Сталин тогда жестко критиковал работу сценариста А. Авдеенко.
Тем не менее, трудно даже представить, в каких условиях приходилось работать режиссерам. Сценаристов, актеров, операторов зачастую арестовывали прямо на съемочной площадке. А группе ничего не оставалось делать, кроме как продолжать работу. В 1932 году на съемках фильма «Иван» А. Довженко был арестован оператор Даниил Демуцкий. В 1933 году в Гаграх во время съемок фильма «Веселые ребята» Г. Александрова был арестован сценарист Николай Эрдман. В 1934 году во время съемок фильма «Строгий юноша» А. Роома был арестован актер Дмитрий Консовский. И это лишь несколько примеров. А работа продолжалась, крутились бобины с пленкой…
Сталин не стремился к полному уничтожению кинематографии. Лишь стремился подчинить ее своему влиянию, сделать режиссеров послушными исполнителями своих прихотей. Они должны были прославлять Сталина, и нагнетать в обществе атмосферу подозрительности и шпиономании. Вместе с тем, Сталин очень хорошо чувствовал запросы массовой публики, знал, что понравится народу. Известно, что Агитпроп (Отдел агитации и пропаганды при ЦК КПСС) разругал в пух и прах картину «Веселые ребята», и не хотел выпускать ее на экраны страны. Сталин же решительно постановил: “Легкая, веселая картина. Я как будто в отпуске побывал”. Александровские комедии, снятые в 1930-е гг (“Веселые ребята”, “Цирк”, “Волга- Волга”) пользовались оглушительным успехом в народе. Они в полной мере выразили атмосферу времени, внешне преисполненного энергии и энтузиазма, подспудно — трагического. “Жить стало лучше, жить стало веселей”, — провозгласил вождь. И самой убедительной иллюстрацией этого стал саундтрек эпохи, сопровождавший фильмы Александрова. «Широка страна моя родная…» подхватывал весь Союз, даже тогда, когда первый исполнитель этой песни, Борис Дейнека, уже сидел в лагере (его посадили в 1941 году). А Евгения Гинзбург в мемуарах «Крутой маршрут» вспоминает о просмотре фильма «Светлый путь» в лагерном клубе: ..Мы сидим в огромном студеном бараке, именуемом “клуб”. Кутаемся плотнее в бушлаты, шевелим ледяными пальцами ног во влажных чунях и жадно следим своими отрешенными глазами, как Любовь Орлова, играющая знатную текстильщицу, вся в крепдешинах и локонах, очень натурально “переживает”».
Немецкий писатель Лион Фейхтвангер, посетивший Союз в 1937 году, был поражен безвкусным культом Сталина, царившим повсюду. О своей поездке он оставил воспоминания, составившие книгу «Москва. 1937». В этой книге есть и беседа со Сталиным, в которой тот пытается объясниться за культ личности: «Это проявление известной некультурности. Со временем это надоест. Трудно помешать выражать свою радость. Жалко принимать строгие меры против рабочих и крестьян». Сталин действительно старался производить впечатление человека простого и скромного. Прочитав сценарий фильма «Великий гражданин» (1937), Сталин отметил несколько ошибок: «Упоминания о Сталине надо исключить. Вместо Сталина надо поставить ЦК Партии». Это сталинское указание как будто свидетельствует о скромности вождя. Но Сталин всегда проводил четкую культурную политику по увековечению своего образа. Бенедикт Сарнов в книге «Наш советский новояз» пересказывал историю, которую ему поведал режиссер А. Зархи. В 1940 г. он снял фильм «Член правительства». После просмотра картины членами Политбюро, к режиссеру появились претензии. Только поздно ночью в квартире Зархи раздался звонок. Помощник Сталина сообщил, что картина, несомненно, прекрасная, но странно, что в ней ни разу не упомянут Сталин. Режиссер долго думал, как можно вставить имя великого вождя, так чтобы это не выглядело слишком надуманным. Наконец, его осенило. Героиня фильма (Вера Марецкая), сочиняющая письмо, ночью подходит к своей спящей дочери, осторожно будит ее и спрашивает: «Доченька! “Виссарионыч” — одно “сы”? Или два “сы”?». Та отвечает: «два “сы”». Эта тонкая художественная находка всех удовлетворила, и фильм был принят.
Сталин становится ключевой фигурой всех исторических событий. Кто главный командир Гражданской войны? Сталин, а вовсе не Троцкий (фильм «Оборона Царицына»). Кто ближайший друг Ленина? Опять Сталин (в фильме «Ленин в 1918 году»). Сталин всегда на переднем крае военных действий, хотя во время Гражданской войны Сталин не занимал ни одной ответственной военной должности. А наиболее значительной деятельностью Сталина в то время была добыча хлеба, а также политические чистки в форме расстрелов на разных участках прифронтовой полосы.
Главные тексты своего канона— «Краткий курс истории ЦК ВКП(б)» (1938) и «Краткая биография Сталина» (1939) вождь редактировал лично. «Всюду, где на фронтах решались судьбы революции, партия посылала Сталина. Он был творцом важнейших стратегических планов. Сталин руководил решающими боевыми операциями. Под Царицыном и под Пермью, под Петроградом и против Деникина, на западе против панской Польши и на юге против Врангеля — всюду железная воля и стратегический гений Сталина обеспечивали победу революции», — гласила краткая биография Сталина. В том же самом 1938 году Сталин обращается с письмом в Детгиз, осуждая «культ личностей»: «это опасно, это вредно» (Вайскопф, «Писатель Сталин»). Сталин решительно протестовал против выпуска книги «Рассказы о детстве Сталина», и советовал книжку сжечь. Таким образом Сталин лишается всех человеческих черт. Становится не человеком, а символом власти. Однажды, ругая своего сына Василия, Сталин просил его: «Ты думаешь, ты — Сталин? Я ещё не Сталин!» И сказал, показав на собственный портрет: «Это он — Сталин!».
А вольное обращение с историческими фактами продолжалась и после войны. Так, в фильме «Падение Берлина» (1949) Сталин на белоснежном самолете прилетает в Берлин, где его окружают освобожденные узники и советские солдаты со словами благодарности. Хотя в реальности Сталин из Москвы почти не выезжал, в Берлине в мае 45-го его не было, а на самолете он летал только в Тегеран.
Волны репрессий требовали соответствующих общественных настроений, и потому перечень картин, раздувавших шпиономанию, огромен: «Крестьяне» и «Аэроград», «Комсомольск» и «Граница на замке», «Родина» и «Партийный билет»… Все эти картины должны были воспитывать в обществе атмосферу подозрительности и тотального доносительства. Так, в фильме «Партийный билет» жена — ударница Анна (Ада Войцик) разоблачает убийцу и шпиона Павла (Андрей Абрикосов). Павел Косенко в книге «Свеча Дон-Кихота» указывает на поэта Павла Васильева, как возможного прототипа главного героя (Павел Васильев был расстрелян в 1937 году).
Эти шпионские картины снимали самые талантливые режиссеры советского кино. Тот же Александр Довженко. «…Довженко, несомненно, способный режиссер. А если будет настойчиво работать, может свой «Аэроград» сделать большой вещью. Надо только, чтобы он понял, что от него ждут», — сказал Сталин во время кинопросмотра 10-11 ноября 1934. Довженко в какой-то момент даже увидел в Сталине своего покровителя и защитника – когда агитпроп ополчился на его фильм «Арсенал» (1929), Сталин веско заявил: «“Арсенал — настоящая революционная романтика”».
В 1933 году Киеве был выписан ордер на арест Довженко. Он бежит в Москву, ищет встречи со Сталиным и оказывается спасен. Но ненадолго. Во время войны Довженко задумывает сценарий нового фильма «Украина в огне». В эту картину Довженко хотел вложить всю свою боль, все переживания за трагические потери войны. Но Сталин увидел в этом сценарии «антиленинские ошибки и националистические извращения». Фильм не был снят.
Довженко уволили со всех постов и взяли на контроль на Лубянке. Это был один из самых тяжелых периодов его творчества. Сам Довженко писал об этом так: «Меня убили ненависть и зло великих как раз в момент их малости». Случай с Довженко очень показателен. Именно во время Великой Отечественной люди, встающие на борьбу с конкретным злом, забывают о вымышленных врагах. Борис Пастернак в романе «Доктор Живаго» писал об этом так:
Война явилась очистительной бурею, струей свежего воздуха, веянием избавления…
И когда возгорелась война, ее реальные ужасы, реальная опасность и угроза реальной смерти были благом по сравнению с бесчеловечным владычеством выдумки, и несли облегчение, потому что ограничивали колдовскую силу мертвой буквы.
Люди не только… на каторге, но все решительно, в тылу и на фронте, вздохнули свободнее, всей грудью, и упоенно, с чувством истинного счастья бросились в горнило грозной борьбы, смертельной и спасительной…
Именно во время войны появляются фильмы, наполненные очень личной, лирической интонацией: «Два бойца» (1943), «Жди меня» (1943), «Простые люди» (1945)… Эти фильмы подвергались критике в печати. Так, газета «Красная звезда» писала о фильме «Жди меня»: «В фильме роль коллектива показана недостаточно. А фатальное представление о верности чуждо советскому человеку».
После окончания войны, после победы над фашизмом страна верила в возможность новой, светлой жизни. Казалось, что мрачный период репрессий 1930-х уже никогда не повторится. Нужно было дать понять общественности, что все надежды на либерализм тщетны. В 1946 году выходит знаменитое «Постановление о кинофильме “Большая жизнь”», где одним махом осуждается фильм Лукова и вторая серия «Ивана Грозного» Сергея Эйзенштейна: «Режиссер С. Эйзенштейн во второй серии фильма “Иван Грозный” обнаружил невежество в изображении исторических фактов, представив прогрессивное войско опричников Ивана Грозного в виде шайки дегенератов, наподобие американского Ку-Клукс-Клана, а Ивана Грозного, человека с сильной волей и характером, — слабохарактерным и безвольным, чем-то вроде Гамлета».
В 1940-е разворачивается кампания по борьбе с космополитизмом. Широко обсуждается вопрос о создании киностудии «Русфильм», режиссеров с еврейскими корнями увольняют с руководящих постов. Михаил Ромм вспоминает одно из заседаний кинокомитета под председательством Большакова: «Центральным было выступление такого Астахова, имя-отчество я не помню. Хромой он был, уродливый, злой и ужасающий черносотенец. Был он директором сценарной студии. Вот тут вышел он, хромая, на трибуну и произнес великое выступление.
— Вот есть, мол, режиссеры и операторы, которые делают русские картины, но они не русские. Вот ведь и березка может быть русская, а может быть не русской, – скажем, немецкой. И человек должен обладать русской душой, чтобы отличить русскую березку от немецкой. И этой души у Ромма и Волчека нету. Правда, в «Ленине в Октябре» им удалось как-то подделаться под русский дух, а остальные картины у них, так сказать, французским духом пахнут.
Он «жидовским» не сказал, сказал «французским». А я сижу, и у меня прямо от злости зубы скрипят. <…>
Наконец, дали слово мне. Я вышел и сказал:
— Ну что ж, раз организуется такая русская кинематография, в которой должны работать русские режиссеры, которые русским духом пахнут, мне, конечно, нужно искать где-нибудь место. Вот я и спрашиваю себя: а где же будут работать автор «Броненосца “Потемкин”», режиссеры, которые поставили «Члена правительства» и «Депутата Балтики», – Зархи и Хейфиц, режиссер «Последней ночи» Райзман, люди, которые поставили «Великого гражданина», Козинцев и Трауберг, которые сделали трилогию о Максиме, Луков, который поставил «Большую жизнь»? Где же мы все будем работать? Очевидно, мы будем работать в советской кинематографии. Я с радостью буду работать с этими товарищами. Не знаю, каким духом от них пахнет, я их не нюхал. А вот товарищ Астахов нюхал и утверждает, что от Бабочкина, и от братьев Васильевых, и от Пырьева, и от Герасимова пахнет, а от нас не пахнет. Ну, что ж, мы, так сказать, непахнущие, будем продолжать делать советскую кинематографию. А вы, пахнущие, делайте русскую кинематографию». Речь Ромма сорвала бешеные аплодисменты.
Но «безродным космополитам» жить легче не стало. Министр кинематографии Большаков в газете «Правде» за март 1949 года обрушился на видных представителей советской кинематографии:
За последние 10 лет Трауберг как режиссер ничего, кроме вреда, советской кинематографии не принес. В 1943 году он поставил безыдейный фильм «Актриса», а в 1945 году вместе с Г. Козинцевым — фальшивую картину «Простые люди», которая не была выпущена на экраны страны.
Этот безродный космополит окончательно обанкротился как режиссер в текущем году, провалив постановку порученного ему нового фильма на такую яркую и патриотическую тему, какой является биография выдающегося русского ученого-патриота Александра Попова — изобретателя радио. <…> Совершенно нетерпимую позицию занимал в комиссии по кинодраматургии ее председатель Е. Габрилович. Спрашивается, как мог т. Габрилович допустить, чтобы сутырины и коварские так нагло орудовали в этой комиссии, и превратить ее из комиссии, призванной помогать развитию кинодраматургии, в комиссию по глумлению над советской кинематографией.
В этой статье Большаков громит сценариста М. Блеймана, режиссера С. Юткевича, Н. Оттена, киноведа Н. Лебедева, критика Альтмана и многих других.
В этом же марте проходит открытое партийное собрание, на котором режиссер Дзига Вертов вынужден каяться за свой «формализм» и «отрыв от масс»: «Я виноват в том, что мои лабораторные опыты выходили на широкий экран… Показать своё выздоровление от ошибок я смогу только работой, но не словами, — надеюсь, коллектив мне в этом поможет». Коллектив не помог. После этого судилища у Вертова случился сердечный приступ. Сценарист Леонид Бреславский, как-то встретивший Вертова на студии вспоминает его слова: «Обо мне не беспокойтесь, Леня, Дзига Вертов умер”. На дворе стоял 1949 год. До смерти Сталина оставалось еще четыре года.
https://coub.com/view/tngqe