В прошлом году в Москве в рамках проекта «Выход в город» стали появляться уличные знаки, указывающие на ключевые места советских репрессий. Всего команда «Топографии террора», установила шесть таких знаков, каждому посвятив отдельную просветительскую программу. В интервью «УИ» куратор проекта Наталья Барышникова рассказывает об истоках идеи, её воплощении и возможных перспективах.
С чего начался проект?
Когда мы только запускали сайт «Топографии террора», встал вопрос о продвижении проекта в социальных сетях, и Света Шуранова предложила взять фотографии указателей в метро «Выход в город» и заменить на них названия городских объектов на какие-то важные локации с карт «Топографии Террора». Например, Туполевскую шарашку. А потом уже эти изменённые изображения мы думали использовать в соцсетях как такой элемент SMM-стратегии. С течением времени проект обрастал новыми идеями и было решено вывести его из социальных сетей в оффлайн, а название «Выход в город» осталось уже скорее в качестве метафоры.
Потом мы стали думать над вариантами воплощения этой идеи, и первый проект, который нам предложили наши архитекторы Кирилл Асс и Надя Корбут, был таким кенотафом, который указывал на отсутствие памяти, отсутствие места, потому что мы рассказываем историю, которая так или иначе вытеснена из городского пространства.
Почему же тогда в качестве ключевой смысловой единицы вы всё-таки выбрали уличный указатель?
Идея была в том, что необходимо вывести аудиторию «Топографии террора» из виртуального пространства в пространство города. Уличный указатель как объект привычен взгляду, опыту горожанина, и поэтому мы решили, что он для такой цели хорошо подходит.
Как вы нашли площадки для установки знаков? В Москве особенно это кажется не самой простой задачей, если судить по опыту «Последнего адреса».
Да, это ключевой момент, конечно. После того, как мы получили поддержку Благотворительного фонда Владимира Потанина, мы стали искать партнёров, которые нам предоставили бы площадки для знаков. Чтобы их найти, мы провели дискуссию «Что московские музеи помнят о тоталитарном прошлом», и пригласили на неё сотрудников музеев и неравнодушных к этой теме экспертов. Основной вопрос был такой: как история советских репрессий представлена в музеях Москвы и что можно сделать, чтобы ситуацию улучшить? В качестве ответа на последнее мы предложили наш проект с указателями, и он оказался многим музейщикам интересен. Так мы, собственно, и нашли единомышленников, готовых вместе с нами его осуществить.
В итоге мы установили шесть указателей. Было два временных, которые мы открыли на Лубянской площади во время акции «Возвращение имён» 29-го октября, ещё три были установлены на территории Биологического музея, Музея Пастернака и Московского Музея Современного искусства, и ещё один – в Медиадворе ВШЭ.
Ты говоришь про горожанина, которому уличный знак понятен и привычен, но указатель как ориентир – это вещь утилитарная, горожанин ей пользуется, чтобы до чего-то добраться. Зачем ему, например, в Новинскую тюрьму, если её вообще давно снесли?
В том и дело, что ему туда не нужно, но знак привлекает внимание, заставляет так или иначе задуматься. В этом и есть наша цель в какой-то степени – начать дискуссию, привлечь внимание к самой теме.
Публичная лекция о Красной Пресне, кстати, была большой радостью для лектора – писателя Сергея Минаева. Герои его книг живут на Пресне, и он всегда мечтал публично поговорить, рассказать об истории этого района. И вот «Топография террора» дала ему такую возможность.
Как вы выбираете тему, когда приглашаете аудиторию на такой разговор?
Каждый указатель соотносится для нас с определённым историческим сюжетом. Когда мы открывали указатель в Переделкино, например, он вёл на Баковский лагерь, а у Баковского лагеря история такова, что после смерти Сталина, закрылось 80% его отделений. И через эту историю мы рассказывали про систему лагерей в Москве и Подмосковье в целом.
С другой стороны Сретенская тюрьма может рассказать об истории Большого террора или об истории Красного террора. Она очень активно использовалась в 1918-19 годах, и будучи рассчитана на 300 заключённых, содержала до 700, плюс, конечно, там были расстрелы. То есть это такие истории, которые характерны для пенитенциарной системы того времени в целом. Покровский лагерь – это становление лагерной системы в Москве, которая разрослась в гигантскую сеть ГУЛАГа, Новинская тюрьма – о женщине в советских местах заключения и так далее.
Собственно, нашим выбором руководила с одной стороны содержательная часть – насколько эта локация может быть иллюстративной для охвата разных аспектов механизмов террора. А с другой всё-таки большую роль играло расположение площадки для лекции.
То есть указатели относятся не столько к конкретным точкам на карте террора, сколько к тем местами, где об этих объектах можно поговорить?
Да. У нас было заранее ограниченное количество площадок, и потому мы прежде всего думали о том, что расположено вокруг этих площадок и какой сюжет можно было бы рассказать через эту площадку. При этом мы изначально стемились к тому, чтобы эти истории дополняли и развивали друг друга, не повторяясь по возможности.
Перед открытием знака наши исследователи изучали его окрестности, чтобы описать локальную топографию террора и составить на её основе карту-брошюру для будущих экскурсий.
Это своего рода продолжение традиции, с которой началась «Топография» – с небольшого экскурсионного маршрута по окрестностям чекисткого гетто на Лубянке.
Как аудитория реагирует на такие попытки изменить восприятие города?
Самая распространённая реакция – просто удивление. Как мы знаем по отзывам тех же студентов Высшей Школы Экономики, они, увидев впервые указатель на Покровский Лагерь, который установили в Медиадворе ВШЭ, задались вопросом: почему это здесь? Что такое Покровский концлагерь? Что это, 200 метров отсюда? Они достают телефон, начинают гуглить и узнавать о том, что действительно был концлагерь, обсуждают это потом в Инстаграме и групповых чатах…
А негативная реакция?
В феврале мы открывали инсталляцию под названием «Новинская женская тюрьма» во дворе Биологического музея. Здание тюрьмы давно снесли, но это была самая крупная женская тюрьма в Москве, о ней есть мемуары и много источников.
И на открытие пришла жительница соседнего дома и стала возмущаться, «зачем вы здесь это ставите», «это незаконно», «вы вторгаетесь на территорию жилого дома», «я живу в этом доме, я не хочу смотреть из окна и видеть указатель на тюрьму» и так далее. В итоге она написала жалобу в Департамент культуры с требованием разобраться, насколько это всё законно.
Из Департамента нас просили сделать оценку того, насколько наш знак нарушает границы и облик Биологического музея как объекта культурного наследия. Наши юристы подробно объяснили, что никакого вреда облику усадьбы, в которой расположен музей, он не наносит. На эти объяснения из Департамента так и не ответили, а сотрудники музея на всякий случай решили задрапировать наш указатель. Теперь он служит опорой для баннера «Биологическому музею 95 лет», хотя из двора музея надпись на указателе всё ещё видно.
Но одобрения в целом со стороны аудитории всё-таки больше, и даже эта ситуация с жалобой хоть и была неприятной сама по себе, спровоцировала волну поддержки со стороны активистов и вообще рост интереса к теме. Очень здорово, что это вызывает какой-то разговор и что мы начинаем хоть как-то слышать голоса тех, кто это видит.
Очевидно, что шести знаков, пусть даже с экскурсиями по окрестностям, не хватит, чтобы описать весь механизм. О каких локациях вам больше всего хотелось бы рассказать в дальнейшем?
Мы сейчас как раз работаем над такой карманной картой, для которой хотим выбрать 25 самых важных локаций. Через эти локации мы хотим описать историю советского террора в Москве и его механизмы в виде связного сюжета, который начинается с места принятия решений, продолжается в местах заключения и расстрелов, которые закономерно приводят нас к местам захоронений.
То есть это, например, Военная Коллегия Верховного Суда, где выносится приговор, Лефортовская тюрьма или Бутырка, где человек отбывает наказание. Дальше – «расстрельный гараж» или Коммунарка, или Бутовский полигон, или Сухановка в зависимости от статуса человека (Коммунарка и Сухановка– для «элиты», а Бутовский полигон – для «простых»). Дальше, соответственно, идут места захоронения расстрелянных: тот же Бутовский полигон, Донское кладбище, Ваганьковское и так далее.
А проект со знаками получит какое-то развитие?
Проект технически завершился в марте, но сейчас мы продолжаем работу с этими локациями как бы «вглубь» – делаем, например, аудиогиды по следам разработанных экскурсионных маршрутов. Тур по «Топографии террора. Вышка» нам, кстати, помогают делать студенты Высшей Школы Экономики, что для нас особенно ценно и важно. Одной из задач проекта было строительство новых мостиков между разными институциями, и мы очень рады, что этого во многом добились. Получился кросс-музейный проект, и именно доверие музеев сыграло огромную роль, их смелость и готовность изменить свой облик, чтобы включить тему террора в свое пространство.
И наша мечта, конечно, – тиражировать проект по примеру «Последнего адреса», выйти за пределы Москвы, рассказать как можно больше о механизмах репрессий во всех их локальных и вариантах.