Автор: Анастасия Мелконян, Кристина Петрова школа № 32, г. Астрахань
Научный руководитель: Людмила Вадимовна Тарасенко
От столов и до подоконников
Почта вечно полным-полна,
Из квадратов и треугольников
Заливает ее волна.
Под неслышный здесь грохот пушек,
Торопясь, с утра до темна
Сортируют трое девчушек
То, что пишет домой война.
…
Штатом почты не предусмотрено
То, что целый народ в разлуке,
То, что как умирать ни больно,
Но, идя в атаку, чтоб жить,
Людям хочется в треугольник
Перед этим душу вложить.
К. Симонов «Иван да Марья»
Услышав о конкурсе «Человек в истории. Россия – XX век», мы сразу начали искать тему для исследования и за помощью обратились к нашей учительнице Людмиле Вадимовне Тарасенко. По счастливому стечению обстоятельств у нее нашлась знакомая, которая рассказала об истории жизни своей учительницы, Софьи Семеновны Барсамовой (в девичестве Косаревой), которая хранила у себя фронтовые письма от любимого человека и никому их не показывала до 2009 года. Эта тема очень нас заинтересовала, ведь обычное письмо с войны – это уже история, а целый ряд писем – большая редкость. Именно поэтому мы попросили Людмилу Вадимовну помочь нам связаться с Софьей Семеновной. Выяснилось, что Софья Семеновна сейчас живет в нашем городе и, созвонившись, мы договорились о встрече.
Когда мы поняли, что нам предстоит интервью, нас охватило волнение, которое трудно описать: это было первое интервью для каждой из нас, мы, конечно, очень переживали. А потом взяли себя в руки и стали готовиться. Диктофон, камера, блокноты. Мы очень хотели произвести хорошее впечатление на Софью Семеновну, но совсем не знали, какая она и как она отреагирует на наши вопросы. Для себя мы выстроили примерный ход нашей беседы, записали некоторые вопросы…
Софья Семеновна вышла нам навстречу, помахала рукой, и наше волнение сразу исчезло. Несмотря на свои 85 лет, она выглядела очень приветливой и жизнерадостной. Уже по дороге к дому Софья Семеновна стала рассказывать о том, как живет: ей помогают соседи, она с ними дружна. Когда мы уже приблизились к дому, послышался лай собак. «Это мои друзья, они меня охраняют», – сказала Софья Семеновна с улыбкой. Дом Софьи Семеновны был большой и, очевидно, новый, но, несмотря на это, зайдя в гостиную, мы почувствовали, что оказались будто в старом фильме, какие смотрели в детстве: массивный дубовый стол, резные стулья, ажурная скатерть, красивая ваза с цветами в центре стола и большое количество фотографий на стенах. Хозяйка усадила нас пить чай. Казалось, что мы сидим в гостях у своей бабушки, и это было замечательное чувство.
Когда пришло время приступить к интервью, мы всё же немного замешкались, думая, с чего начать. Но она сама начала рассказывать о том, что нас так интересовало, – о письмах. «Никто никогда их не читал, но мама знала об их существовании… В числе ее приданого был ломберный стол. И в этом столе был ящик, которого никто вообще никогда не касался. Там в конверте лежали эти письма. Но прошло столько лет, я вышла замуж… и вот один раз, когда моей старшей дочери Жене было лет 18, я так понимаю, у нее были какие-то любовные неприятности. Как-то вечером я сидела и проверяла тетради, а она пришла домой очень расстроенная и говорит мне: „Мама, а говорят, у тебя письма какие-то есть“. Я говорю: „Есть“. – „А можно я почитаю?“ Я их достаю, отдаю ей и продолжаю проверять тетради. Я никогда не лезла в душу, у всех своя жизнь. На следующее утро мы завтракаем, а дочь и говорит: „Мама, ну почему убивают таких хороших людей?“ Она плакала. А в письмах нет признаний в любви, нет „я тебя целую“, нет ничего…»
На этом наша беседа ненадолго прервалась – Софья Семеновна пригласила нас посмотреть дом. Мы поднялись на второй этаж и пошли прямиком в ее комнату. Там, на стене, висела заветная фотография – единственная сохранившаяся фотография Вити, автора писем.
Нам было ясно, как Софья Семеновна относилась к памяти Виктора. Эта женщина была замужем два раза, она воспитала двоих дочерей, но фотография Вити так и висит в ее доме. Когда мы спустились на первый этаж, чтобы вернуться к разговору, мы уже точно знали, что хотим знать: историю этой дружбы. И мы стали спрашивать:
– Софья Семеновна, откуда вы родом?
– Я родилась в селе Житное, Икрянинский район, Астраханская область, 24 сентября 1927 года. И там я прожила 18 лет, до 1945 года.
– А Витя родился там же?
– Нет, его семья жила в Кара-Богаз-Голе, и к нам они приехали летом 1942 года, потому что у его матери тут жила сестра. Приехали они втроем: мать и двое детей. Мы тогда с мамой и сестрой жили на Огневке, потому что отец уже был в армии. Там мы ловили рыбу, сдавали государству, тем самым имели возможность зарабатывать деньги. Но в 1943 году мне надо было вернуться в школу, потому что к тому моменту я пропустила уже год… И мы вернулись в Житное. В то время единственным нашим развлечением были танцы и кино.
Танцы? Кино? Откровенно говоря, военное время мы представляли себе несколько иначе, хоть мы и знаем, что немецкая армия не дошла до Астрахани, но бои проходили в непосредственной близости от города. Мы думали, что на протяжении всех этих трудных лет люди не знали радости и не видели жизни, что условия были очень суровые.
– Так как же произошло знакомство с Витей?
– В 1942 году, где-то в ноябре, я пришла на танцы. А Парфеновы приехали летом, и я с ними не была знакома. И ко мне подбежали тогда ребята и сказали: «А ты знаешь, приехал Парфенов Витька, он хорошо танцует, на баяне играет». И он дружил с моей подружкой Валей. «А моё какое дело?» – думала я, ну, дружит – и пусть дружит. Он вообще был общительным парнем, легко заводил друзей… и только где-то в июне 1943 года он мне встретился на улице и говорит: «Слушай, а у вас, говорят, баян есть?». Ну, баян-то был, но никто никогда на этом баяне не играл. Я-то играла на гитаре. Я говорю: «Есть». А он говорит: «А можно, я приду поиграть?»
В то время почти все играли на музыкальных инструментах, это было нормально для молодежи. Подумать только, теперь человек, владеющий музыкальным инструментом, – редкость, музыкальные школы пустуют.
– И он пришел?
– Конечно, без разрешения мамы я позвать его к нам не могла, но мама дала свое согласие, и он пришел, поиграл, поблагодарил маму – и спросил, когда можно будет прийти еще. С тех пор он у нас был два или три раза – нечасто. Но я ему, видимо, приглянулась, потому что как-то раз я вышла погулять, и мне сказали, что мне звонили из Трудфронта. А телефон у нас был только в сельсовете. И я прихожу в сельсовет, спрашиваю: «Мне звонили из Трудфронта?» И мне говорят: «А мы откуда знаем?» И я осталась ждать звонка, потом пришел Витя и сказал, что звонили не мне, а моей маме.
В августе 1943 года мальчишек 1926 года рождения повезли на приписку в военкомат в село Икряное на пароходе «Степан Здоровцев». Пароход из города прибывал в Житное 13 августа в 10 часов вечера, и все его встречали. Я к тому времени уже работала секретарем в моторно-рыболовной станции и в ту ночь должна была идти на дежурство, и по пути встретила его. Он ничего не стал спрашивать, просто пошел со мной. Проводил меня. С тех пор начались наши встречи.
Нас очень удивило тогда, как отчетливо она помнит все: даты, места, имена… насколько же ценными должны быть воспоминания, что даже спустя 70 (!) лет она вспоминает всё так точно.
– Помню, незадолго до первого призыва в армию он принес мне тетради. Их тогда вообще не было, и в школах мы писали на чем попало: на газетах, старых книгах… а он достал тетради – одну общую и три по двенадцать листов.
Четыре тетради, подумать только! Софья Семеновна говорила об этом и глаза у нее блестели, а нам было попросту удивительно видеть и слышать это: мы идем в магазин и покупаем тетради пачками, а тратим их с такой скоростью, что это теперь даже кажется если не варварством, то чрезмерной расточительностью уж точно! Но как много эти четыре тетради значили тогда.
– А когда его забрали на фронт?
– Первый призыв у них был в ноябре 1943 года. Он тогда пришел ко мне и принес альбом, где написал разные песни… И она достала тонкий бежевый альбом. На истрепавшейся от времени обложке – маленький рисунок: раскрытая книга на фоне восходящего солнца и фамилии – Сталин, Ленин, Маркс. Вот уж поистине вещь своего времени!..
– Когда он уехал, сюда стали записывать свои песни, стихи и пожелания мои подружки. А когда его не стало… там оставалось несколько чистых страниц, а сам альбом был подписан им так: «Если этот альбом не докончится мной, то докончи своей рукой».
Когда она сказала это, мы переглянулись. Мог ли он предвидеть? Могли ли они тогда загадывать, что через полтора года Соня, и правда, сама будет писать в этот альбом свое последнее послание к нему?..
– А потом их отпустили. Мы, конечно, радовались безмерно, мы вместе встречали Новый год – с группой художественной самодеятельности, у нас была целая компания! А потом Витю призвали в начале 1944 года. Было 8 марта. 8 марта – всегда праздник, мама тогда сшила мне белую кофточку и бархатный пиджак. И мы с ней стояли на крыльце нашего дома. С мамой я всегда могла поделиться самым сокровенным. Я тогда сказала: «Только бы он вернулся». И вдруг открылись ворота, и в них с криками вбежали ребята: «Соня, Витька вернулся»… И вот мы, как обычно, пошли в клуб. Когда я вошла, мне сказали, что он пошел переодеваться. А потом я увидела его – и произошло то, чего раньше никогда не происходило: через весь зал он пошел ко мне. Больше мы не расставались.
18 марта 1944 года Виктора Парфенова окончательно забирают на фронт, и тогда в их с Соней отношениях начинается новая глава – их переписка.
«Настоящая дружеская переписка»
Письма больше, чем воспоминания.
На них запеклась кровь событий,
Это – само прошедшее, как оно было,
Задержанное и нетленное.
А. И. Герцен
Когда интервью было окончено, трудно было просто встать и уйти. Казалось, что еще очень многое надо спросить. Мы решили навестить Софью Семеновну еще хотя бы один раз – а тогда просто поблагодарили ее за всё, попрощались и ушли. И вот у нас на руках оказались письма, написанные около 70 лет назад. Рассматривая их у Софьи Семеновны дома, мы держали их с трепетом, мы боялись случайно шевельнуть рукой и порвать ветхую, пожелтевшую бумагу. Конечно, все письма мы сфотографировали, чтобы потом работать с ними. Всего писем было 35.
Многие правила пунктуации и грамматики соблюдены самим Виктором не были, мы же решили не исправлять ошибки, потому что они играют очень важную роль при анализе написанного.
Вот первое письмо Вити Парфенова. В нем еще нет ни определенных мыслей, связанных непосредственно с войной, ни картины быта – ничего, что могло бы оказаться ценным исторически, кроме текстов фронтовых песен и стихотворений, которые он часто присылал Соне. Однако уже с первого письма можно начать строить свой образ «незримого собеседника». Это действительно живой, веселый парень, о котором рассказывала нам Софья Семеновна. Он, возможно, еще не успел почувствовать всю драму происходящего: в его «голосе» нет еще той горечи, которая появляется потом.
Письмо интересно тем, что в нем содержатся целых два текста песен. Важно помнить, что именно подобные стихи и песни в течение всей войны придавали сил солдатам, именно в них ключ к нашей победе: между строк сквозит надежда, ею пропитано каждое слово. На фотографии письма видно, что одну фразу из стихотворения автор письма (или получатель?) хотел выделить и переписал: «…и целую строки я / Твоего письма».
Так, Витя пишет, что ему «часто придется вспоминать баян». Сначала нам почему-то показалось, что речь идет именно о песне, текст которой он прислал. Но потом мы заметили, что нет ничего, что на это указывало бы. Да, он пишет вовсе не о песне! Вспомните, ведь баян, можно сказать, связал Соню с Витей, послужил началом их дружбе – Витя приходил к Соне домой играть на баяне.
И вот он пишет ей: «…два раза мне приходилось вертаться, но в третий раз, наверное, не вернусь». Он понимает, что на этот раз его забрали не просто на учения – ведь писал он еще с учений. Его забрали на фронт, и о баяне, о Софье, об их встречах ему теперь придется только вспоминать.
Третье письмо , апрель 1944 г.
Добрый день дорогой и никогда незабываемый друг Соня! Спешу сообщить что я жив и здоров того, и вам желаю. Передаю всем привет, а особенно тебе. Соня я сейчас нахожусь в городе Моздоке не в самом городе а 6 километров от него. В лесу наш лагерь. Близ лагеря метров 60 протекает река. Терек километров 10 от нас
… годы их видать еще не ценили… Вообщем природа хорошая. Все мои охотки сбились и мы все попали … минометную рану. Нас еще не проводили. Ждут обмундирования. Я один остался в … взводе. Может шамовки пока ничего. Ну пока досвидание
5/Апреля, Твой друг Парфенов В
Володе с Шурой и т. д привет
Обратите внимание на выражения, которые Витя использует в этом письме – и во всех остальных. Они, нам кажется, заслуживают особенного внимания. Вот, например, «дорогой и никогда не забываемый друг» – кто сейчас так напишет?
И как много любви и заботы в этих словах – они совсем не пустые, здесь каждое слово на своем месте и значит что-то особенное. Эти письма необычайно ценны не только из-за того, откуда и когда они были написаны – в них не только война. В них любовь тех лет, в них – люди.
«Все мои охотки сбились и мы все попали…» – куда? Окончание предложения зачеркнуто не Витей, это очевидно. Что же, это и есть военная цензура? Но во время написания этого письма Витя был еще только на учебе, не на фронте. Что же такого было там написано?
И вот еще – почти в конце письма тоже цензура, но там все куда понятней. Очевидно, зачеркнут номер взвода.
Пятое письмо , 1 мая 1944 г.
Добрый день дорогой и никогда незабываемый
Друг Соня! Пишу письмо 1 мая 1944. сегодня международный Великий для меня и для всех праздник Соня! Поздравляю тебя с днем 1 мая. Хотя письмо мое придет к тебе 15 мая или позже. Но это ничего. С сегодняшнего дня у меня действительно началась военная жизнь. Нас обмундировали и сегодня мы приняли присягу. Наши ушли на парад а я остался работать. Если справлюсь с новым для меня кино-аппаратом. То буду крутить картину.
Все о доме я забываю. Но не могу забыть про наши дни. Хотя может быть ты имеешь при себе что мы проводили вообще время плохо…
Но ничего. Соня пиши о новостях которые ты знаешь. У меня новостей нет всё по старому. Сегодня у нас кино «Песнь о Любви».
Передай через Володю! матери что живу ничего, одели и приняли присягу. Письма еще не получал.
С приветом твой друг Парфенов В.
От всех предыдущих писем это как-то отличается. В нем Витя, наверное, впервые настолько откровенен с Соней, хотя что-то всё же не решается написать и зачеркивает – целых две строчки. Но, кажется, это было что-то личное, а он пишет не только об этом. В его жизни произошло что-то по-настоящему важное: он принял присягу! Теперь он настоящий солдат.
И какой интересный момент – Витя был киномехаником! Оказывается, он отличался еще даже во время учебы, не только на фронте.
Шестое письмо , 5 мая 1944 г.
Пишу письмо 5 мая 1944 года.
Соня! Сегодня я получил твое и Володино. Письма от 17/IV 44 г. а Владимира от 22/IV/44. Но пришли они вместе.
Сегодня кажется нашей разлуке 2 месяца. Скоро будем считать года. А потом видно будет. Соня! Ты пишешь что у Вас зеленая трава и т. д. Но у нас тоже. Не только зелень но и красные цветы. А цветы самые хорошие. Мак. И еще красивые и как войдешь в лес сразу разносится запах свежих цветов. Соня. Желаю с наилучшими успехами сдать испытания и окончить 8ой класс. Соня ты пишешь чтобы я написал что такое «запах свежести». Когда мы были с тобой последний вечер я не мог услышать что ты положила мне в карман, в пиджак. Платочек, когда я пришел домой и мать утром куда то пошла и вытащила его когда пришла и говорит где ты это взял. Наверное у девочки вытащил.
И вот тот платок нес запах хороших духов. Вроде какойто свежести. Соня! Прошу тебя чтобы ты прописала как насчет мая у незавидно (?)
Это письмо я пишу после отбоя. Сейчас 11:30 ночи. Все спят один сижу. За столом ни звука только и слыхать что дышат через ноздри. Ты пишешь что подходят жаркие дни но у нас уже начались так что днем спасения нет на поле еще пилотки но выдали… Дали нам 2х метровые сапоги которые начнешь наматывать а они вырвутся из рук и укататься. Вот и лазиешь по полу щупаешь где они. Передай привет Володи привет и спасибо за то что он написал мне ответ.
И так давай будем иметь настоящую дружескую переписку.
С приветом Парфенов Виктор
С какой нежностью Витя говорит об этом «запахе свежести», как он внимательно описывает детали своей жизни, памятные моменты. И этот человек – парень восемнадцати лет, подумать только! Где теперь встретишь парня такого же возраста, который стал бы описывать красоту природы, который помнил бы такие мелочи, как запах платка, подаренного любимой девушкой? И, что главное, он пишет: «Сегодня… нашей разлуке два месяца» – он считает месяцы, он считает дни без нее! Как же неотрывно его тянет домой, к родным людям, к близким и любимым – как же отовсюду тянет человека домой!
Он пишет матери каждую неделю – только подумайте! Несмотря на все лишения, трудности – он находит время и пишет письма домой. Причем в этих письмах нет ни жалоб на жизнь, ни мыслей о возвращении – только отвага и вера в победу. Их дружбе с Соней вот уже год, он просит ее ждать – и она ждет.
Двадцать пятое письмо , 27 октября 1944 г.
Начну Письмо с этих слов…
Сегодня 27 октября всё совсем иначе, так как у нас Солнце не греет ветер пронизывает все, и с неба крупный дождик слезы льет. По дороге застревая в грязи русский родной Солдат, преодолевает препятствие…
Кругом веселая Музыка и с разных концов Бом, ТызТыз – мелодично свистят… Карандаши. Но русскому солдату это не придает никакой растерянности. И вот он с друзьями с отделением, шутит, смеется, поддерживает бодрость друзей, И вот Конец! Он с отделением врывается в населенный пункт. И с криками Ура! Бросает гранату в окно, где сидел Фриц с … Но сейчас того… Не стало и вот … вспомнил Свою Любимую девушку. И с этими мыслями Он засыпает. Но он не подумал что за Совершенный поступок Родина-Мать Выносит свою благодарность и вешая на грудь заслуженную награду за отвагу! Воин весь горит огнем, вспоминает девушку от которой он уехал 7 месяцев тому назад, он хочет увидеть ее пред собой и провести весело время!
Соня! Как, видишь по письму кто это писал, это писал твой Лучший друг который сражается за Родину, и вспоминает Любимую девушку; он прикладывал листком бумаги до стенки, так больше в доме ничего не осталось и пишет письмо! Соня! Я знаю что я не писал так письмо никогда а это письмо что-то особенное, да это не письмо а Правда! Я жив. Пока болезней никаких нет, правда есть кашель как был у… Но это чепуха. Я отбит ото всех друзей, один у меня в отделении есть один Старый волк из Подольска. Соня! Знаешь как пришлось пережить два хороших дня. Что если придется встретиться в сию минуту рядом будешь стоять и ты меня не узнаешь. Но ничего все поправится, и я опять стану… (стерта бумага)
Крошка, к тебе будет просьба описать что происходит в селе. Где Володя. Привет Мамаши своей передай. Я передаю все привет, и всему Селу Конечно Соня Я понимаю ты не почтальон разносить мои приветы по Селу а Владимиру… Прошу писать: мой адрес 44158-«М» и передай его маме моей
Остаюсь жив твой друг Витя
С самого начала настроение этого письма заметно отличается от настроения предыдущих писем: «Сегодня… всё совсем иначе…» И пусть дальше идет описание погоды, но почему-то нам показалось, что не так всё просто. Сменилась не только погода, но и состояние Вити: он одинок, он скучает по Соне, по друзьям и, конечно, по дому. Видимо, время, проведенное на войне, его истрепало – он говорит, что Соня при встрече не узнает его. Но он не теряет надежды – он «остается жив».
Двадцать шестое письмо , 4 ноября 1944 г.
Привет с Фронта
Добрый день, вечер или утро. Соня! Сегодня 4 ноября 1944 года.
Вот уже 8 месяцев как я немогу увидеть берег нашего села. Знакомый дом, Зеленый сад и… Наверное многое изменилось в селе, и вокруг. Много уехало, и много приехало. До армии сколько я ни ездил но не проехал столько, сколько проехал с армией. Посмотри на карту и увидишь Польшу и г. Краков, если итти сюда шагами то будешь итти ровно год. Но во Мне многое изменилось, вытянулся в длину и ширину, извини за выражение, немного поседел, руки стали как у льва. 7 Ноября на моем счету есть один Фриц, а впрочем может быть его зовут Ганс, незнаю…
Остаюсь жив и здоров.
Привет Мамаше и Отцу, хотя он меня не знает, Получили…
Витя
Вчитайтесь в эти строки: «…если идти сюда шагами, то будешь идти ровно год». Из письма ясно не только то, что армия дошла до Польши, хоть и это тоже очень важно. Витя Парфенов считал шаги до Родины, и пусть все это неточно, пусть приблизительно и образно – но какой тоской и любовью к дому пронизаны эти слова.
Еще он пишет, что поседел. Что может быть страшнее седого юноши? А ведь ему было всего-навсего 18 лет… Сегодня молодежь в этом возрасте и не знает толком ничего о жизни, о трудностях, а он за несколько месяцев на фронте прожил, казалось бы, целую жизнь и получил такой опыт, каким может похвалиться не каждый пожилой человек.
Софья Семеновна рассказывала нам, что до войны Витя никогда не видел снов, ни плохих, ни хороших, но в одном из пи сем рассказал ей, что сны сниться стали.
Двадцать восьмое письмо , 11 ноября 1944 г.
Привет и Масса Наилучших пожеланий в дальнейшей Вашей учебе и Молодой цветущей жизни. Пишу эту небольшую писульку даже… можно желать протоколом. Здесь я хочу описать о своей службе … в письмах которые я писал до этого я описывал все то что случилось и происходило со мной. Вчера т. е 9 ноября на 2 ой день… большого праздника я получил письма от Мамаши, в котором она мне многое написала, но понять я мог только часть этого письма. Письма были написаны красным чернилом а в дороге это письмо в середине промочено и так, что мне хотелось немного слезой капнуть или вернее размочить его но ничего надо крепиться я ведь боец, …и тем больше…
Знаешь ведь скоро настанет час когда и я с оружием в руках и криками ура!! поведу свое отделение в бой а там не могу представить что случится со мной.
Соня! Много времени прошло с тех пор как мы не можем увидеть друг друга в глаза и я не чувствую твоей руки на моих глазах… Давай не будем друг друга забывать.
Соня передай привет твоей Мамаши и желаю всего наилучшего в дальнейшей ее жизни и ведении хозяйства. Так будьте здоровы живите богато, а я продолжаю врага добивать.
Ваш друг Парфенов Виктор
«Давай не будем друг друга забывать…» – в этих словах есть что-то предельно грустное, какая-то просьба о том, что было ему так важно. К сожалению, ему всё чаще и чаще приходилось переживать за судьбу их с Софьей дружбы – ведь он почти не получал писем от нее! Вероятно, именно поэтому такими тревожными были его последние письма.
Тридцатое письмо , 23 ноября 1944 г.
Героическому Тылу – Фронтовой Привет.
Жажда в получении весточки, от Самого Любимого и близкого друга. Но увы Мечты Мои не сбылись. и я решил написать вот это в письмо с места моего перехода на другое место. Много писем. Много вестей я писал с дороги, был в одном месте, писал письма, перешел в другое тоже самое. Но труды Мои не сочтены Неужели такие трудности, что ты не можешь найти свободной минуты написать для радости Письмо. Как я попал на фронт то в октябре числа 19 получил письмо от Мамаши, в ноябре числа 4 получил письмо от Исая несмотря на то что у него две ноги и одна рука и то культяпая. Я не ожидал от него этого. Новостей никаких не описал, описал только адрес Николая Лучины. Теперь опишу о своей жизни. Живу по старому т. е сама слыхала какая фронтовая жизнь. Знаешь вывели нас с передовой, и пули не свистят и снаряды не летают. Прямо скука съедает а сейчас опять повеселело на сердце, свист шум. Но… в скором будущем… бой. Уходя в бой… ни с чем напишу письмо а может быть и последнее в моей жизни. Недавно т. е 4 дня тому назад я был приглашен начальством, на выполнение боевого задания. И днем подползли с командирами к… врага для того чтобы достать языка. Но… получилось так что рядом со мной на минах подорвался один капитан и враг заметил эту вещи и начал отстреливать нас. Под пулями выходя, мы все трое вернулись но с… Правда покарябало, руки лицо но этого ерунда.
Соня! сегодня у меня день траура.
Как выезжая с Моздока у меня был друг Федор Титоренко с г. Белой-Церкви. Он сегодня идя за обедом к кухне. Моего друга убило осколком снаряда. А сейчас я остался один среди людей которые находятся со мной. Хотя армия всех сделала друзьями. и вот сейчас время 2 часа ночи, часа два назад было небольшое развлечение. Играли в карты и этих… денег я выиграл около ста рублей.
А теперь Пожелания! На Новый Год!
Это предпоследнее письмо Вити, которое у нас есть. Когда мы расшифровали его, мы долго не могли собраться с мыслями – это слишком тяжело. Витя поздравляет Соню с наступающим праздником (к сожалению, у нас нет окончания письма, где написаны его пожелания) и в этом же письме пишет о том, что погиб его друг. Пишет так, слово это его уже не удивляет, не трогает, хотя, конечно же, это совсем не так. Но это действительно наводит на мысли – что же ему приходилось переживать там, что так спокойно мог относиться он уже к смерти единственного друга? «…хотя армия всех сделала друзьями». Из письма также ясно, что к моменту его написания Витя уже перестал получать письма от Сони – а что может быть страшнее, чем страх, что тебя забыли твои родные, любимые, в то время как ты находишься на войне и переживаешь весь этот ужас только ради того, чтобы вернуться к ним?..
Анализируя письма Виктора Парфенова, мы вольно или невольно пришли к выводу, что написаны они были по большей части наспех, редко чернилами, чаще карандашом – поэтому так сложно иногда было разобрать, что же написано в том или ином письме. Также на всех письмах были печати «проверено цензурой», на некоторых бланках стояли отметки «ниже черты не писать», «выше черты не писать», что лишь доказывало то, в каких жестких условиях они писались.
Действительно, эти письма отражают то время, в котором были написаны. Об этом могут говорить и речевые обороты, которые от письма к письму повторялись («наилучшие пожелания», «во первых строках… письма» и т. п.), и само отношение пишущего к получателю. Нетрудно заметить, что письма подтвердили слова Софьи Семеновны: Витя относился к ней с огромной заботой. Он часто называл ее другом, дорогим и никогда не забываемым другом Соней, а их отношения – дружбой, именно дружбой. Как же он ее ценил! И пусть не было в письмах откровенных признаний, это ли не делает их Дружбу такой чистой, какой она предстает перед нами теперь?.. Его отношение к ней – это не просто слова, это что-то гораздо большее.
В письмах почти ничего не было напрямую сказано ни о быте, ни о ходе военных действий: то ли из-за цензуры, то ли из-за того, что вовсе и не об этом хотелось писать, но, несмотря даже на это, можно найти в них очень много мелочей и незаметных сразу деталей, которые играют очень важную роль при анализе писем.
Незамысловатые по содержанию, эти письма пусть не отличаются изысканностью стилистики или знанием правил русского языка, но всё же каждая их строчка бесценна, а сила их воздействия неизмеримо велика. Да, в них нет громких слов, но за простотой речи скрывается такая трудная судьба.
Тридцать второе письмо , 27 января 1945 г.
Протокол общего Коллективного Собрания Оповещается в том что сидя втроем за столом Младший Лейтенант и два Сержанта Три друга пишут письма. И вот один из них не забывая своего лучшего друга, Любимую девушку пишет письма от всего сердца и желает успеха в ее дальнейшей жизни, учебе, расцвета.
Соня! Неподумай что кто то пишет это письмо ты сама видишь что письмо не складное значит пишу я. Но обижаться неначто я бы написал хорошо если бы был дома. Я сейчас пишу а кругом стрельба. Кто ее знает пуля шальная не разбирает куда она летит Прилетит в окно и ударит по голове т и письму конец. Но все же я продолжа. Соня! Находимся на немецкой територии. Немец бежит а мы его преследуем по пятам и не даем ему опомнится. Бежит он бросает свое барахло. Хозяйство. Он писал что места только для чистых арийцев!! Вся его … распалась.
Соня! Нам разрешено посылать письма домой. Я пришлю посылку с … Есть шелк вообщем … а … что кушать. Знакомых и друзей не могу встретить. Пиши новости
Твой друг Витя 27 января 1945
Это письмо можно назвать «протоколом последней встречи с друзьями».
5 февраля 1945 года на немецкой земле Виктор Герасимович Парфенов, восемнадцатилетний командир отделения минометной роты, погиб.
Извещение о его гибели пришло в село Житное только в апреле 1945 года.
Софья Семеновна рассказывала нам, как она вместе с матерью Виктора, Пелагеей Павловной Парфеновой, встретила эту новость. Как они стояли и плакали обнявшись. Трудно прибавить что-то к тому, что пишет сам Витя, особенно учитывая то, что он был убит спустя 10 дней с момента написания этих строк. Виктор Парфенов погиб незадолго до конца войны. Казалось бы, еще немного – и он вернулся бы домой. Соня ждала его почти год, была верна ему, она хранила его письма, а потом, когда до окончания военных действий оставалось несколько месяцев, узнала, что он не вернется в родное село, о котором мечтал на протяжении всего пребывания на фронте.
Помните, рассказывая о Вите, Софья Семеновна упомянула о том, что он подарил ей альбом с песнями? Так вот выяснилось, что подобные альбомы не были редкостью в то время – девочки записывали в них свои стихи, песни, там им оставляли послания их друзья и подружки. Но этот альбом всё же был не таким, как остальные: это был альбом двоих: Вити и Сони, ведь он просил ее закончить его своей рукой – и она закончила.
Витя!
Разве я думала, что я буду писать о тебе о мертвом, о погибшем. Нет! Мне никогда даже в голову не приходила такая мысль. Вот даже и теперь я не верю, что тебя нет. Мне чудится твой голос и слова: «Вот я приеду из армии, а ты будешь уже мамой!» Ведь и я говорила в тон тебе, но зачем мы закрывали наши сердца маской. Да. Ведь мы не знали что мы больше никогда не увидимся. Но если бы наши сердца открыть, то каждый из нас лелеял и хранил такую мысль: «Я буду верен! Я буду верна!». Мы боялись об этом говорить и правильно делали, мы сохранили и пронесли в своих молодых сердцах Хорошую Дружбу. Мы понимаем друг друга по взгляду, по пожатию руки. Мы же слышали стук сердца друг у друга. Как много нам говорили наши короткие слова. Это было тогда, когда ты уезжал на приписку осенью, в октябре. Был хороший, теплый вечер и я тебя позвала: «Витя!». А ты молча прижал мою голову к груди и погладил, а сам мне ничего не ответил. А потом говорил о том, что ты пришлешь мне фото и мы залюбовались вечером. В этот раз ты меня позвал: «Соня!». Я сняла с твоей головы фуражку и взъерошила на твоей голове волосы, а они были черные, мягкие, шелковые. Мы посмотрели и оба улыбнулись. Но и я ведь тебе ничего не ответила. И как мы скрывали наши хорошие детские отношения от людей, от твоей матери, от девчат… Вот если бы мы с тобой встретились, то нам бы с тобой не хватило бы 2х недель, дней и ночей, чтобы мы могли пересказать с тобой все, что было с нами, когда мы были далеко друг от друга. Витя! Я не хочу верить, что тебя нет и не верю. Правда! И вот я пишу, может быть, ты и услышишь меня? А? Почему я не могу забыть о тебе, и не хочу забывать. И зачем судьбе нужно было отнять тебя у меня? Ведь ты один в нашем селе убит такой молодой. О! Витька! Ты слышишь меня? Хоть бы ты видел с каким злорадством мне сказала о твоей смерти Валя. О? ты наверное не выдержал бы и ожил на зло ей и на радость мне, ты бы помог мне подняться на почту. Голубчик! Неужели бы ты выдержал, видя, с каким трудом я собрала всю свою силу воли и поднималась на почту, чтобы узнать: нет ли от тебя письма? … Как хочешь меня суди, но я плакала о тебе долго, горько, страстно, мучительно. Я знала, что о тебе нельзя плакать, а все-таки я плакала, плакала над твоей детской увеличенной карточкой, плакала в том доме, где ты жил, за тем столом, где ты когда-то сидел, и на стуле, на котором ты когда-то сидел. В этот момент твоя мать была мне матерью. Витя! У тебя бы тоже лопнуло сердце глядя на то, как мы с тетей Полей плакали, утешали друг друга, как молча прятали друг от друга слезы, ты б не захотел огорчать нас так. Где же тебя теперь и когда можно увидеть? Неужели это останется тайной, как тебя убили, любимый, родной мой, тебя не тронули мои ласковые, любящие руки. Много лет жизни я бы отдала, чтобы собрать твои кусочки сложить их вместе, если тебя разорвало на кусочки, закрыть твои хорошие, черные, маленькие глазки, поглядеть на выражение твоего лица, может быть ты улыбался, погладить твои мягкие, седые волосы, прижать к себе твою умную, боевую голову. Но я гордая тем, что я честно тебя ждала, не изменяла тебе. Я горжусь и тем, что ты честно, храбро погиб, мой дорогой воин! Мне приятно говорить о тебе с твоей матерью, для нас с ней ты не погиб, ты жив, я помню тебя и всегда и везде, помнить, и с чувством большой нежности, привязанности, благодарности, и любви вспоминать о тебе. Это я тебе обещаю, Витя! Помни. Ты же мне верил и веришь Ты пожалуй, правильно сделал унес с собою мою любовь. Мне больше никто не нравится. Если у меня будет сын, то я назову его «Виктором», что означает победитель, когда я буду старой я скажу сказку своим внучатам о хорошем юноше Вите, который так беззаветно погиб.
Все самое лучшее самое дорогое будет сделано в память о тебе, мой любимый Витя!
Выполнив твое желание, я сама закончила этот альбом так, как я никогда не мечтала…
31/XII-48 г, 12 ч. Косарева
Долгое время она, как мы уже рассказали, не говорила никому о письмах, хранившихся в ломберном столе. До недавнего времени эта трагическая история любви была ее тайной, но теперь она решила во что бы то ни стало увековечить память о своем герое. Нет, Софья Семеновна не расстанется с письмами – она хочет, чтобы ее похоронили вместе с ними. И сегодня мы, описывая события давно минувших лет, имеем возможность дополнить их, связать с настоящим. У нас действительно есть такая возможность, потому что, как выяснилось, эта история еще не окончена.
Дело в том, что Тамара Тарасова, ученица Софьи Семеновны, увидела фотографию Вити. А когда пошла в воскресную школу при Иоанно-Предтеченском монастыре, встретилась там с отцом Антонием, ее директором. В ходе разговора с ним она упомянула о письмах, которые ей показала Софья Семеновна. Отец Антоний заинтересовался письмами и решил помочь.
И он действительно помог. На сайте ОБД «Мемориал» он нашел имя Виктора в «Именном списке безвозвратных потерь…». Да, Виктор числился в этом списке, но не были указаны ни дата его смерти (которая, впрочем, нам известна), ни место захоронения. Вообще место захоронения было указано лишь у одного человека из этого списка, и это село Мелинау, можно было бы предположить, что все они похоронены там же. Но отец Антоний решил не останавливаться на этом. По карте он проследил за передвижением советской армии, совершенным в то время, когда погиб Виктор, и сделал вывод, что он, скорее всего, погиб уже в Германии, в городе Олау, который сейчас является частью Польши и носит название Олава, и был похоронен там же, на братском кладбище. Но это, опять же, всего лишь предположение.
Когда Софья Семеновна узнала, что место захоронения Виктора обнаружено, или может быть обнаружено, она, конечно же, решила ехать туда. К сожалению, тогда ей это не удалось, но надежд она по-прежнему не оставляет. Как она и писала в своем альбоме, много лет жизни отдала бы она за то, чтобы «собрать его кусочки, сложить их вместе… прижать к себе его умную боевую голову».
Услышав об этих поисках, мы, конечно, тоже решили принять в них участие. Нашей целью было хотя бы найти какие-то сведения об этом кладбище в Олаве, возможно, всё же существуют списки похороненных там. Мы нашли форум, на котором многие люди размещали просьбы найти их родственников, писали имена, даты рождения. Мы даже видели имя Виктора Парфенова, кто-то уже пробовал найти место его захоронения на этом форуме.
Всё, что мы смогли понять: скорее всего, действительно, все погибшие из списка безвозвратных потерь были похоронены в селе Мелинау, но позже происходило перезахоронение – и именно за счет этого могилы многих солдат утеряны. Продолжив поиски, мы также побывали в областной детской библиотеке, где обнаружили книгу памяти «Назовем поименно», где имя Виктора числилось в списке не вернувшихся с фронта.
Несмотря на то, что наша работа завершена, мы все же хотим помочь Софье Семеновне. Поэтому ни мы, ни она не заканчиваем свои поиски. Возможно, однажды ей все-таки удастся преклонить голову перед могилой своего дорогого и никогда не забываемого друга.
За время исследования имена Сони Косаревой и Вити Парфенова стали нам знакомы, как имена наших друзей. Соня была нашей ровесницей, ей было, как нам сейчас, 17 лет. И именно это сейчас наводит на размышления.
Что изменилось в мире за 65, пусть 70 лет? что случилось такого, что люди стали совершенно другими?
Сегодня мы привыкли писать сотни сообщений в день, у нас для этого есть и сотовая связь, и интернет – но мы стали забывать о ценности одного слова. Наши слова значат всё меньше и меньше просто потому, что мы разучились вкладывать в них свою душу. Сравните речь современного школьника с речью Вити Парфенова. Не окончивший даже школу, он писал, допуская огромное количество ошибок – но какие проникновенные вещи он писал! Какую ценность представляет каждое его письмо! Задумайтесь, мы ведь почти совсем уже не пишем друг другу писем. Да и умеем ли мы вообще писать письма?..
Послесловие
Когда наша работа уже была завершена, 30 декабря 2012 года, в доме Софьи Семеновны раздался звонок. Звонил председатель совета ветеранов Житнинского сельского совета Владимир Викторович Иванов, который пригласил Софью Семеновну, единственного оставшегося в живых близкого Виктору Парфенову человека, 5 февраля 2013 года, в день шестьдесят восьмой годовщины его смерти, на церемонию вручения ему награды ордена Славы 3-й степени посмертно. Он же сказал ей, что точное место захоронения было все же установлено: это село Мелинау, а не город Олава, как предполагалось ранее.
Софья Семеновна очень рада, что есть люди, которые помнят о героях войны и продолжают вести поиски людей, без вести пропавших.