«Обманчивый покой перед дорогой в бездну» – такой подзаголовок дал Tagesspiegel обзору выставки, которую многие справедливо расценили как призыв задуматься о современности.
Почему 1937-й? Это те самые четыре года, которые Гитлер призывал дать ему в 1933-м. Всего четыре года, прошедшие после назначения его рейхсканцлером, всего год, прошедший после Олимпиады, которую принимал Берлин. Но и всего год до Хрустальной ночи, до Судетского кризиса, до аншлюса Австрии. И два – до Второй мировой. Четыре года, один год – это все так мало в масштабах повседневной жизни, которая вроде и поменялась за это время, а все же больше сохранила из тех времен, до 1933-го. Этой иллюзии, что перемены еще незначительны, и посвящена выставка.
Berliner Zeitung начинает разговор о выставке с обзора записей, оставленных посетителями. Вот, например, такая: берлинец, именно 1937 года рождения, пишет о том, каким счастливым был для его родителей 1936-1937 год и как они надеялись, что Гитлер, как и обещал, будет добиваться пересмотра Версальского договора мирным путем. На другой странице книги отзывов – критика от доктора Варшавского университета: выставка, посвященная мирной жизни, производит именно такое, мирное, впечатление – а ведь уже существовали концентрационные лагеря, и именно в Берлине. Сравнению с Эрдоганом и Трампом, которое есть все в той же книге отзывов, газета посвящает еще один абзац.
Характерно, что и Tagesspiegel, и Berliner Zeitung самой выставке уделяет гораздо меньше внимания, чем ее значимости для общества. Последовательное чтение этих газет производит впечатление тем, как же немецкие массмедиа воспитывают своего читателя и зрителя, подталкивая и подталкивая его к тому, чтобы он помнил, помнил, помнил прошлое, рецидивов которого нельзя допустить сейчас.
Выставка открылась вовремя, начинает обзор Die Tageszeitung: как раз появилось исследование, согласно которому только половина молодых людей в густонаселенных странах Европейского Союза считает демократию лучшим из политических режимов. Они полагают, что защищены, что их нормальной жизни ничто не угрожает – посмотрите, такую же иллюзию сохраняли жители Берлина даже тогда, когда город был насильственно приобщен к господствующей идеологии. Эта мораль, и так предельно ясная, в последних абзацах еще раз доходчиво обозначена: вот стоит посетитель выставки перед большим черным экраном, смотрит видео с приметами бытовой жизни 1937 года – а затем вдруг экран превращается в зеркало. «Когда это началось? Когда это начинается?», – спрашивает автор статьи, недвусмысленного обращая читателя к опасностям сегодняшнего дня. Кстати, один из докладов, приуроченных к выставке, перефразирует ее название и так и называется – «В тени вчерашнего дня». В обзоре Tageszeitung есть ещё и одно немаловажное для немецкого контекста наблюдение – “до сих пор сравнения с нацистским прошлым были в Германии табу, а в этой выставке они, хоть и на скрытом уровне, но присутствуют”.
На самом деле присутствуют они и вполне явно. Расшифровать выставку, помимо каталога, помогает то самое зеркало, встречающее зрителя на переходе из одного зала в другой, от общего к личному.
Войдя на выставку, посетитель видит сначала экспонаты, показывающие городское пространство и происходившие с ним изменения. Вот фотография размером со стену: вечернее освещение, стелы, флаги, свастика – город готов к визиту Муссолини. Вот новая политика в градостроении. Вот расклеенный по всему городу плакат выставки «Дайте мне 4 года» (Берлин 1937, 30 апреля – 30 июня) с портретом Гитлера.
Вот дверь в бомбоубежище – огромная, тяжелая, очень бросающаяся в глаза среди других экспонатов. Но гораздо большее впечатление производит видео, расположенное рядом с этой дверью: учебная воздушная тревога, летающие самолеты, готовящие берлинцев к будущей войне. Сирена. Жуткое зрелище и жуткие звуки учений – это сделали свои, не чужие. Сделали, чтобы и звуки, и сами бомбежки казались жителям нормальными.
Рядом – то, что в городе было, но что заметить мог далеко не каждый житель. Бело-синий флаг с магендовидом, как бы протестующий против того, что происходит с евреями (тема Холокоста, конечно, одна из наиболее заметных на выставке) и строительство концентрационных лагерей (вопреки критике профессора из Варшаве это на выставке есть). Рядом с зоной «Пространства страха» – зона «Поля истории»: про масштабное празднование 700-летнего юбилея города, назначенного именно на 1937 г., хотя точную дату основания Берлина так точно не определить.
И, наконец, «Эпилог»: о том, что все, что произошло потом (перечислено и названо, хотя и так известно), произошло при поддержке существенной части населения Берлина, при добровольной поддержке, которая и сделала возможной диктатуру.
Заканчивается эпилог объяснением названия выставки: да, «В тени завтрашнего дня» – это цитата, это название вышедшего в 1935 г. трактата Йохана Хейзенги, философа, историка культуры, предвидевшего расцвет фашизма в Европе и (это в «Эпилоге» отсутствует, точнее опять же «присутствует на скрытом уровне») погибшего в концентрационном лагере за несколько месяцев до конца войны. Это название подходит для выставки, читает зритель в «Эпилоге», оно должно пробудить в нас рефлексию в отношении нашего сегодняшнего дня – и нашего будущего.
И вот теперь, после «Эпилога», посетитель, наконец, подходит к зеркалу, смотрит на себя, на сегодняшний день, на признаки будущего ужаса и на знаки уже совершившихся и совершающихся ужасов поменьше. И переходит теперь в следующий зал, посвященный пространствам личной, повседневной жизни. Этот экран-зеркало можно увидеть последних кадрах новостной передачи, освещавшей выставку.
А вот другое видео с комментариями Шписа к экспонатам. Немецкий язык необязательно знать, чтобы уловить содержание сказанного, – видно, как он вздрагивает, показывая на экране мирную семейную картину в парке уже в каком-то смысле не мирного времени.
Спальня, гостиная, кухня. Класс: вот расистский учебный плакат, а вот сказано, что детям из еврейских семей приходилось уходить в еврейские школы. Офис, фирма, завод, пивная. А здесь тоже деталь, рифма к еврейскому флагу из другого зала: в пивных люди иногда позволяли себе, забывшись, сказать больше, чем говорили в трезвом виде, здесь можно было услышать и что-то против режима (пока не стали бороться с алкоголизмом). А вот большой стенд: гитлерюгенд, соревнования по стрельбе, подростки и, видимо, тренер, преподаватель; подростки стреляют, а у тренера очень симпатичное, доброжелательное лицо.
С этими доброжелательными лицами иногда можно и ошибиться на выставке – это кто, жертва или стрелявший? Конечно, подпись все пояснит, но авторы выставки, вероятно, видели это одной из своих задач – показать, как трудно различимы были добро и зло в повседневной жизни. Но вторая-то их задача – заставить нас сегодняшних это понять. Отрефлексировать. А это трудно, мы тоже смешиваем одно с другим, к нашему критическому осмыслению прошлого или настоящего примешиваются ведь почти всегда ностальгические чувства – касаются они песен или бытовых предметов, сохранившихся в семье и любимых нами за это, хоть мы и понимаем, что знаки чего-то угрожающего они сохранили тоже. И настолько тут все перемешено, что понятна критика польской исследовательницы, написавшей об излишней “мирности” выставки, хотя и пафос ее, и экспонаты, казалось бы, совершенно эту “мирность” опровергают.
Недавние московские выставки про «оттепель» в Музее Москвы и в ЦДХ иногда тоже упрекали в том, что вызывающие в зрителе теплые чувства картинки, звуки, предметы переключают его на ностальгический лад там, где должны зазвучать ясно прочитываемые осуждение и предостережение.
Выставка в Märkisches Museum как раз об этой легкости проникновения идеологического в наш быт. Мы можем его не замечать. Оно может нас раздражать. Но оно есть, и чувства наши с ним связаны самые разные.
Несколько экспонатов на выставке связаны с Кока-колой, – главным спонсором олимпийских игр 1936 г., добровольно обязавшимся следить за тем, чтобы среди сотрудников не было евреев. Контекст, стоящий за уж самым, казалось бы, повседневным и естественным делом – питьем. Можно ли пить кока-колу и не думать о символах власти и тех, кого эта власть сейчас дискриминирует – а потом и уничтожит? Тогда, в 1937? И сейчас, через 80 лет? Мы же купим бутылку кока-колы, когда выйдем с выставки, ведь пить-то хочется.
Печатная машинка из рейхсканцелярии стала знаком этой выставки, ее фотография есть на буклете, о ней написали многие, потому что здесь действительно очень наглядно вторжение зла в нашу жизнь: мы можем не сочувствовать ему нисколько, а, например, возмущаться – но все равно будем печатать на машинке, где над цифрой 5 появился значок «зиг», сдвоенных рун, символа СС. Потому что не пить кока-колу возможно, но других машинок не выпускают.
Рубашка штурмовика (СА). Этот вполне устоявшийся, в отличие от кока-колы, альбомов фотографий и печатной машинки, символ зла продолжает логику других экспонатов: она же такая простая, эта рубашка, не вычурная – ничего особенного.
Альбом к торжественному отмечанию 700-летия Берлина в 1937 г. В 1937-м – знак национальной гордости, сегодня – наверное, тоже? Городу сегодня уже почти 800 лет, и город замечательный – так почему же им гордиться неестественно?
Вот эта задача и стоит перед новым директором Бранденбургского музея Паулем Шписем. Märkisches Museum, или, иначе, – Бранденбургский музей, – это музей истории, культуры, повседневной жизни Берлина. Основанный в 1874 г., он был открыт для посещения в 1908-м, затем несколько раз закрывался – во время первой и второй мировых войн, затем остался на территории ГДР, а в качестве альтернативы ему в западной части города был открыт Berlin Museum. В 1995 году, после объединения Германии, под именем Märkisches Museum были объединены фонды самого этого музея, а также Berlin Museum и еще 14 небольших музеев различных районов Западного и Восточного.
В фондах этого объединенного музея оказалось около 4,5 миллионов экспонатов – но основная экспозиция все равно осталась типичной экспозицией краеведческого музея, где можно увидеть и фарфор, и картины, и оружие, и бюсты Александра и Вильгельма Гумбольдтов, и макеты города, каким он был тогда-то и тогда-то. В этой экспозиции можно увидеть штрихи, которые проявились ярче на выставке Шписа: макет города, сделанный в 1937 году, рассказывающий здесь, однако, только о городе, а не о том времени, когда был создан сам макет; зеркало, заигравшее совершенно иначе, когда оно заставило посетителя грустно думать о себе самом, а не весело представлять себя сидящим у парикмахера пару веков тому назад. Но на выставку люди идут постоянно, основные залы музея почти пустые.
В 2020 году музей должен закрыться на три года – на реконструкцию, предполагающую и реорганизацию фондов, и создание пространства, больше дающего возможностей для интерактивного общения с посетителем. Обновленный музей, вероятно, будет переименован и станет называться Berlin Museum, по имени того, альтернативного, западного, и по аналогии с Amsterdam Museum, директором которого был Шпис до 2016 г. Планы огромные: иначе должны начать сотрудничать друг с другом различные части этого объединенного городского музея, состоящего из пяти филиалов и руководимого Шписем. Выставка «Берлин 1937» показала направление задуманных перемен: за бытовым и повседневным раскрывать какие-то проблемы, которые важны сегодня и ради которых люди придут в музей. Показать историю как живую, длящуюся и продолжающуюся сегодня – собственно, это и есть слоган, придуманный Паулем Шписем.