Герд Кёнен. Пути решения: Случай Китая
Глава из книги «Чем был коммунизм?» – Vandenhoeck & Ruprecht, 2010. Сс. 107 – 113.
С 1964 г. с серией новых «отлучительных грамот» из Пекина резко разошлись пути двух ведущих держав мирового коммунизма – это, как следствие, привело к тому, что коммунизм перестал быть единым мировым движением, понимаемым как общественная формация особого типа. Теоретические формулы обозначали при этом принципиально разное отношение, с каким вожди обеих стран реагировали на каждый «большой скачок „капиталистических экономик“ вперёд», о чём отдельно высказался Эрик ХобсбаумHobsnawm, Zeitalter der Extreme [Эпоха крайностей], S. 329..
Началась череда межгосударственных и внутрипартийных конфликтов, которые имели саморазрушительную динамику, особенно в Китае под руководством Мао Цзедуна. Девятая и последняя «отлучительная грамота» против «псевдокоммунизма Хрущёва», принадлежащая перу Мао, содержит уже основные черты вердиктов, которые появились немного позже – и были сперва высказаны непублично, а после изменений в красном лагере – они уже открыто звучали в речах Мао, обращённых против главы собственного правительства Лю Шаоци и против всех партийных кадров и технократов, «идущих по капиталистическому пути»Die Polemik ueber die Generallinie der internationalen kommunistischen Bewegung [Полемика вокруг генеральной линии международного коммунистического движения]. Берлин, 1970..
Весь хаотичный путь революционного перелома в Китае в его маоистский период, несмотря на все фундаментальные исследования научного сообщества, до сегодняшнего дня остаётся неразрешимой загадкой. Согласно распространённой точке зрения, во многих аспектах кажется, что – в иной последовательности или более противоречивым образом – в Китае воспроизводились все фазы раннего советского развития – но не в смысле догматического повторения, а в смысле сходной логики действий и сбивчивой динамики процесса. Если влияние ста тысяч «контрреволюционных элементов», схваченных в ходе террористических кампаний, чисток в начале 1950-х гг. в городских центрах Китая, можно сравнить с продолжением гражданской войны, тогда относительно умеренная и успешная политика по отношению к крестьянству, розничным торговцам, ремесленникам и предпринимателям в первые годы скорее носила черты советской Новой экономической политики. Почти по сходным мотивам, как это было во время сталинского «великого перелома», уже в 1955 – 1956 гг. последовала фаза форсированной экспроприации и коллективизации, которые осуществлялись с помощью созданной структуры «народных коммун», вначале напоминавших колхозы. После обвинений Хрущёвым Сталина в «культе личности» и массовых репрессиях в 1956 г. маоистское руководство защитило наследие Сталина, выступив в критическом духе против его «ошибок», однако в том же году начало короткую «оттепель» (возможно, с учётом волнений в Восточной Европе). Лозунг Мао о «ста цветах», которым позволено было расцвести на полях социалистической культуры, отдалённо напоминал обещания сталинской конституции 1936 г. – следуя той же логике Большого Террора, это вылилось в новые чистки против лояльных, но критически настроенных интеллектуалов и против так называемых «правых уклонов» в партии.
Провозглашённый в 1958 г. «большой скачок вперёд» напомнил многим формулировки Сталина в годы «Великого перелома» 1929 – 1930, однако в отличие от советских пятилеток, в невероятно волюнтаристских формах он переворачивал идею о революционной самодеятельности масс и местных функционеров и их стремлении «переставить горы». Колоссальная мобилизация всех сил и ресурсов была направлена на великие земельные проекты (особенно применение рабочей силы при строительстве дорог и гидротехнических сооружений), что должно было сразу же повысить урожайность, в то время как импровизированная индустриализация снизу, характерным выражением которой были десятки тысяч никуда не годных «народных доменных печей», должна была создать условия для увеличения добычи железа и показателей выплавки стали. В духе этого новоявленные народные коммуны в единодушном порыве совмещали свою личную жизнь с радикально коллективизированной работой. Результатом стал, как и в СССР в конце коллективизации, величайший в истории голодСр.: Margolin. China, ein langer Marsch [Китай, долгий путь]. С. 536 – 552. О совершенно утопических ожиданиях молодёжи, как части послереволюционного китайского общества, во время «великого скачка вперёд» см. Miter, A Bitter Revolution [Горькая революция], с. 194 – 198..
В то время как Мао, видя этот провал, казалось бы, ушёл в сторону и потерял своё влияние, председатель КНР Лю Шаоци и его заместитель Дэн Сяопин начали фазу осторожного возвращения и социал-экономической регенерации, которая – даже несмотря на внезапное прекращение обговоренной советской экономической помощи в 1962 г. – привела в течение двух лет к позитивным изменениям. Сама эта внутренняя разрядка стала поводом для хорошо срежессированного «ответного удара» Мао, начавшего «Великую пролетарскую культурную революцию» в 1965 – 1966 гг.
Она сначала проявлась как довольно односторонняя борьба за власть внутри партийной и государственной элиты, но под конец даже старые и верные боевые товарищи Мао задрожали перед ставшим абсолютно непредсказуемым, занявшим богоподобное положение вождём революции. С радикальностью Сталина во времена Большого террора, с помощью неформальной придворной камарильи и своей эксцентричной жены Цзян Цин, полностью подчинившей себе культурную политику, Мао разгромил не только собственные сплочённые партийные кадры, но и значительное число социалистов среди технических специалистов, и выработал особый гипер-харизматичный личный культ, который поддерживался молодёжью и «пролетарскими массами».
Энергия и карьерные амбиции любого молодого последователя канализировались в детские крестовые походы и кровавые столкновения красногвардейцев с красноармейцами и повстанцев-рабочих с другими повстанческими группами, а также в погромные открытые судилища, как на шабаше ведьм, над «старыми авторитетами», «ревизионистскими собачьими головами», «чёрными элементами» и т. д. – то же происходило и во время сталинских чисток. Вероятно, что здесь, как и в Советском Союзе 1937 – 1938 г., нужно было заплатить по бесчисленным старым счетам, восходящим к временам Гражданской войны – решение жалоб и трудностей сводилось к маоистским формулам, в то время как для выражения реальных проблем не существовало демократических форм или институциональных каналов (таких как студенческие представительства, профсоюзы или крестьянские союзы). В 1968 г. молодые носители Культурной революции с помощью армии, полиции и для этих целей рекрутированных оперативных боевых групп были обезоружены, схвачены, казнены или отправленны в ссылку в отдалённые районы и исправительные лагеря – целое потерянное поколение.
В некотором смысле «культурная революция» являлась кульминацией самого по себе беспрецедентного в истории 20 века ряда событий – Гражданских войн, революций, ставших потрясением для Китая. Рудольф Руммель говорит о периоде с 1900 по 1949 гг. как о времени, когда 18,6 миллионов человек умерло по причинам, главным образом, политическим, из них наибольшую часть жертв он зачисляет на счёт военных и националистов, затем 3,5 миллиона причисляет на счёт коммунистов и порядка 4 миллионов – японцев. Но ещё больше людей умерло от голода, эпидемий, насилия среди гражданского населения в городах, а также вследствие природных катастроф, что в итоге составляет 42 миллиона погибших. Создание Народной республики положило конец гражданским войнам, но дало начало новому циклу государственного насилия. Между 1949 и 1987 свыше 37 миллионов человек должны были стать жертвами политически обоснованного насилия, к ним можно прибавить 27 миллионов человек, умерших от голода в 1959 – 1961 гг. – итого 62 миллиона человек. Даже если эти данные неточны, то в любом случае, по Юргену Остерхаммелю, эту ситуацию можно охарактеризовать как «один из величайших примеров „демоцида“ в 20 в.»Osterhammel. Schanghai, S. 29f..
Конечно, всегда необходимо иметь в виду, что эти убийственные социальные потрясения, объединённые понятием «революция», лишь отчасти вызваны государственным, политическим или армейским насилием. В Китае случались и «спонтанные» эксцессы – от действий местных вооружённых группировок и бандитских войн в 1920-е и 1930-е гг, до стихийных, чаще всего не поддающихся организации, акций времён Аграрной революции Мао или мрачных сектантских церемоний с применением пыток и убийств в эпоху Культурной революции. Последнее можно пытаться понять и поискать объяснения причин случившегося – в затруднённом карьерном пути для огромного числа школьников и студентов, в плохих условиях для работающих по длительному контракту в городах, в протестах беднейших районов против пренебрежения ими в планах государственного развития и т. д.Обзор новой литературы, авторы которой стремятся вычислить вероятные социальные мотивы активных участников Культурной революции, приведён в статье Сузанны Вайгелин-Швидцирк (Susanne Weigelin-Schwiedzirk) „Die Kulturrevolution aös Auseinandersetzung über das Projekt der Moderne in der Volksrepublik China“ // Sepp Linhart / Susanne Weigelin-Schwiedzirk (Hg.), Ostasien im 20. Jahrhundert. Geschichte und Gesellschaft, Wien, S. 133 – 152. – однако это ничего не меняет в том факте, что кампании, обусловленные чисто властными мотивами или безумными представлениями, оканчивались кровавым, аутодеструктивным исступлением, принимая формы своего рода беспрецедентного массового психоза.
В недавнем и на сегодняшний день наиболее полном изложении истории Культурной революции, книге «Последняя революция Мао» Родерика МакФаркхара и Михаеля Шёнхальса все пути, в конечном счёте, ведут к центру власти, который какое-то время казался опустевшим. Предположительно, страдающий болезнью Паркинсона лидер революции действовал словно за стеклом, занимаясь бесконечными и сложными рокировками своих приближённых, выражая резкую «критику» или издавая«директивы», которые не были понятны даже его самым близким сотрудникам – не смевшим, однако, выразить своё несогласиеRoderick MacFarquhar, Michael Schoenhals, Mao’s Last Revolution, Лондон, 2006.. И здесь мы сталкиваемся, как, например, в фигуре эксцентричного руководителя тайной полиции Канг Шенга или «маленького генерала» и заместителя Мао Лина Пиао, с совершенно очевидным процессом морального и психологического вырождения, характерного и для ближайшего окружения СталинаСр., например, Roger Faligot, Remi Kauffer: Der Meister der Schatten. Kang Sheng und der chinesische Geheimdienst 1927 – 1987 [Повелитель теней. Канг Шенг и китайская тайная полиция 1927 – 1878 гг.]. Мюнхен, 1988; или Frederick C. Teiwes / Warren Sun, The Tragedy of Lin Bao: Riding the Tiger during the Cultural Revolution 1966 – 1977 [Трагедия Лиина Бао: Оседлав тигра во времена Культурной революции 1966 – 1977]. Гонолулу, 1996.. Если бы не руководящая рука Чжоу Эньлая (а он был почти единственным из числа старых революционеров, кто не пострадал во время чисток), который незаметно корректировал кризисную ситуацию, Китай мог бы расколоться ещё раз.
Конечно, история несводима к перечням жертв и социальных катастроф. В конце концов, одной из обескураживающих сторон европейской истории 20 века оказывается то, что периоды мировых и гражданских войн, времена депрессии, фашистской диктатуры отмечены значительным социально-экономическим, культурным или научным развитием. Не иначе обстоит дело с растерзанным Китаем времён Республики с 1911 по 1949 гг. – положение которого несмотря на череду войн / гражданских войн было совсем не столь безнадёжным, каким это потом представлялось в историографии, особенно коммунистическойОбзор новейшей литературы по этой теме предоставляет Торалф Кляйн: Thoralf Klein, „Technologische Innovation oder soziale Revolution? Chinas Bauern in der Transformation der Agrargesellschaft“ [Технологическая инновация или социальная революция? Китайские крестьяне в трансформации аграрного общества] // Geschichte und Gesellschaft 22 (2007), 4, С. 575-611, особенно сc. 578-584.. В течение правления Мао также осуществлялось развитие – оно, можно сказать, послужило опорой мощного индустриального подъёма страны в 1980-е: была создана всепроникающая государственная структура, сеть дорог и мелиорационных сооружений, шёл рост (правда, лишь некоторых) крупных городов, появилась система элементарной медицинской помощи и всеобщего школьного образования, а также, и вероятно, важнейшим социо-культурным фактором стало изменение традиционных поколенческих и гендерных ролей.
Но вместо того, чтобы подводить циничный итог, в котором нет никакой возможной или «необходимой» связи между насильственными смертями того времени и более обеспеченной жизнью в настоящем, – лучше вспомнить о необходимости исторической дистанции, после которой смог проявиться потенциал этой страны. Мао должен был умереть в Китае, чтобы вслед за ним мог умереть маоизм. Чередующиеся вспышки страха, скорби, облегчения, которые сопровождали смерть Сталина в 1953 г., уже не проявлялись у гроба Мао в 1976 г. Тем более не было там того колоссального сочувствия, которон выплеснулись в январе того же, 1976, года во время спонтанной траурной демонстрации после смерти Чжоу Эньлая, первого премьера Госсовета КНР, – она приняла формы полуоппозиционной манифестации. В любом случае, усилия «Банды Четырех» сделать преемницей Мао его вдову – и в аппарате, и в, казалось бы, разделявших маоистские доктрины массах – никакой поддержки не нашли. Показательный процесс над ними, разыгранный годом позже, являлся одновременно актом отвержения Культурной революции. В резолюции 1980 г. её описали как форму «тяжёлой неудачи» партии, государства и народа Китая. Причём партия (как и в тайном выступлении Хрущёва в 1956) на первый план поставила свои «тяжёлые потери». Причём было особо отмечено, что эта «Культурная революция» (уже в кавычках) «была инициирована и проводилась товарищем Мао Цзэдуном». Его деятельность в качестве «Великого кормчего» – по формулировке Сталина, «на семьдесят процентов удачная, на тридцать нет» – оставалась, однако, частью наследия партии и государстваMacFarquhar, Schoenhals, Mao’s Last Revolution, с. 3..
Таких идеологических рокировок стало меньше, когда государство и партия фактически признали Дэн Сяопина «маленьким кормчим» и продолжателем курса Чжоу, для того чтобы кратко и обоснованно перейти к той прагматичной политике «четырёх модернизаций», которая стала началом стремительного индустриального взлёта Китая. Хотя и с травматичным опытом, «Культурная революции» в итоге «запустила гораздо более глубокую культурную революцию – и именно ту, которую Мао стремился предотвратить»Там же..
Уже через год после смерти Мао с лаконичной откровенностью Дэн назвал исторические параллели своих реформ – с его слов, «Реставрация МейдзиРеставрация Мейдзи – реорганизация общества при имперском центральном государстве в Японии в 1868, в западных теориях описывающаяся устойчивым выражением «реформы сверху» и имеющая множество параллелей с историей Пруссии при Бисмарке. была своего рода кампанией модернизации, проведённой набиравшей силы японской буржуазией. Как пролетарии мы можем и должны сделать это лучше»Дэн Сяопин, «Уважайте знание, уважайте тренированные кадры»: Разговор с двумя руководящими товарищами Центрального комитета компартии Китая, 24 мая 1977.. Эта «Реставрация Мейдзи» Дэна на деле стала глубоким водоразделом в истории Китая 20 в. Так же, как в Японии сто лет назад, благодаря открытию государства и его интеграции в разделение труда современных мировых экономик удалось добиться расцвета после долго сдерживаемого развития, вероятно, это произошло на основе старой аграрной и ремесленной рабочей культур, а также развитых форм городской жизни, которые несколько раз уничтожались, но не были полностью искоренены.
На этой основе Коммунистическая партия могла подавлять жалобы и претензии возвращавшихся из ссылок, которые выражались в 1978 – 1979 гг. в «Стене демократии» и других формах, а десять лет спустя ещё раз – в требованиях демократических свобод и участия в управлении страной, выдвинутых новым поколением студентов – эти требования с симпатией поддерживались частью партийного руководства – и были подавлены на Тяньаньмэнь в июне 1989 г. С тех пор народная Республика Китай стала фактически тем, чем маоистский Китай никогда не мог быть – диктатурой модернизации и развития – понятие, несущее противоречие в самом себе – оно выливается в неутомимое убегание от собственных проблем. Рискованная эмпирическая формула «стабильности» означает и борьбу со скрытым социальным беспокойством, и восемь процентов экономического роста в год.
Перевод Натальи Колягиной, Ирины Щербаковой