Expeditiile Memoriei – молдавский проект восстановления памяти о сталинских депортациях из советской Бессарабии. «УИ» публикуют дневник экспедиции к депортированным молдаванам иркусткой области, который по просьбе редакции вела участница проекта Виорика Олару-Чемыртан.
Вместе с Константином Мишоем, Александрой Лопатэ и Алексеем Барлэдян (наша команда становилась все больше и больше) мы встретились с другим молдаванином Дмитрием Казаченко.
Он встретил нас у ворот вместе со своей женой, которую представил «моя сибирячка»! Себе он дает аллегорическое и немного сюрреалистичное определение: «Даже я сам не знаю, кто я – сибирский молдаванин или молдавский сибиряк!»
Мы записали его очень подробный и обстоятельный рассказ о своем жизненном пути.
«Мы жили недалеко от Кишинева, в селе Грэтиешть. Мои прабабушка и прадедушка жили на Буюканах. Я помню свое детство в Молдавии. В шесть лет я пошел в школу в районе Скулянка; когда я шел на занятия, то всегда проходил мимо еврейского кладбища. Я помню и голод в 1947 г. Люди шли из села Грэтиешть в Кишинев, чтобы получить продовольственную помощь или продать что-нибудь ради куска хлеба. Многие из них умирали, не доходя до столицы. Некоторые резали сыромятные шкуры, вываривали их и ели. Мы перемалывали желуди в муку, из которой выпекали питы. У нас был сад, водились куры, и мы не сильно голодали. По воскресеньям я вместе с прабабушкой ходил в церковь Чуфля. Мы зажигали свечу, становились на колени и молились, пока пел церковный хор.
Нас (мою маму и троих детей) депортировали как ЧСИР, так как моего отчима, Иона Аксентьевича Казаченко, арестовали по политическим причинам. Я не знаю, кто был моим биологическим отцом, моя мама скрывала это от меня. Моя мама вышла замуж за Иона Казаченко, вдовца с ребенком, когда мне было три года. У него был ребенок, у моей матери был я, и мы стали одной семьей. Их общий ребенок родился в марте 1942 г. Летом 1941 г. Иона арестовали и осудили на 10 лет в Коми АССР, а в 1952 г. он вернулся к нам. Причина такого приговора была очень простой: он был шофером и однажды прокомментировал новости, опубликованные в газете, перед одним из активистов партии – он не соглашался с чем-то, о чем там писали. Он был немедленно вызван и его спросили: «Вам что-то не нравится? Выберите, что вы предпочитаете – принудительную службу в воинском подразделении или лагерь?» Он подумал, что вероятность погибнуть в воинском подразделении составляет 99.9%, так как людей отправляли на передовую, и выбрал лагерное заключение.
С нашей улицы больше никого не депортировали, но я помню других молдаван – Гуцан, Kикиой и еврейские семьи – Высоцкий, Луфт.
Мне было 12-13 лет, и я очень хорошо помню ту ночь. Посередине ночи к нам зашел офицер и сказал: «У вас есть 2 часа, чтобы собрать вещи – 16 килограммов на человека»! Девочки были совсем маленькими, Клава родилась в 1942, Дуся – в 1940. Мама плакала, собирая в дорогу все, что могла. Соседи пытались ее успокоить. Нас повезли на железнодорожную станцию, погрузили в вагоны для скота – около 60 человек в одном вагоне. Путь был длинным; мы питались тем, что удалось взять из дома: салом и творогом. В нашем вагоне было много пожилых людей, но я не видел ни одной беременной женщины.
24 июля 1942 года мы достигли 120-ого километра, нас высадили из вагонов и привезли сюда на грузовиках. Было около 2 часов ночи; нас бросили неизвестно где посреди тайги. Мы разожгли костер и сели вокруг него. Внезапно мы услышали шорох и очень испугались – а вдруг это медведь? Но из кустов степенно вышла корова и удивленно на нас посмотрела, думая: что здесь делают эти люди? Утром нас перевезли на пароме к военным палаткам – их было 14, каждая рассчитана на четырех человек. Они были окружены бревнами и утеплены опилками, но вверху не было никакой теплоизоляции. Посередине каждой палатки стояла чугунная плита, которую топили круглосуточно. Мы жили в одной из таких палаток – моя мама Мария (у нее была девичья фамилия – Навродская) с тремя детьми (я, Клава и Дуся), Зина Пехут с четырьмя детьми и двое стариков. Зачем депортировали пожилых людей? Я не могу этого понять.
Как только люди попали туда, то сразу занялись рубкой леса. Летом главными инструментами были лопаты, топоры и пилы. Нас окружала сплошная тайга, рядом не было никаких сел. Общими усилиями проложили более трех километров дороги. Осенью 1 сентября мы пошли в школу. Мы никогда не сидели без дела – учились и работали или просто работали, не теряя времени даром.
Мы отмечали Рождество, Пасху, мама привезла с собой маленькую икону.
В первую зиму температура опускалась до -48-54°C, редко поднималась до -35°C. Кроме глаз наше лицо полностью закрывали шапки и шарфы. Следующим летом началось строительство бараков – общего коридора с отдельными комнатами для семей.
Молодежи жилось очень весело – может быть, именно поэтому наше село так назвали. Летом мы играли на волейбольной площадке, там стояли два теннисных стола, за которыми всегда кто-то был. Зимой дважды в неделю привозили фильмы. После фильмов мы могли убрать стулья и танцевать, но в 23:30 сторож выключал свет и отправлял нас домой. Мы жили очень дружно, как одна семья, относились друг к другу с уважением. Особенным почетом пользовались у нас учителя.
Я прекрасно помню день, когда умер Сталин – об этом рассказывали по радио, все село слышало некролог. Может быть, вы не поверите мне, но люди плакали! Да, они плакали…! Мы тоже восприняли эту новость с грустью – никто не знал, чего ждать от смены режима.
Для меня было несложно говорить на русском, потому что на нем разговаривали в семье, и мы ходили в русскую школу. Мой отец был украинцем, мама молдаванкой (от отца-поляка и матери-молдаванки). В 1952 году приехало много депортированных из Украины. Я уехал из Веселого в 1953-м, после окончания семи классов с золотой медалью. Потом поступил в Иркутское машиностроительное училище, после окончания которого меня послали работать в Красноярск. Осенью 1957 г. меня забрали в армию, и три года я служил в авиации на Дальнем Востоке, в Приморском крае. Меня зачислили на станцию по производству кислорода и назначили ответственным за запас кислорода на борту во время полетов. После армии, в 1960 году, я хотел поступить в Иркутский технический университет, но не прошел тест на знание иностранного языка. Поэтому я вернулся сюда и начал работать на электростанции. В 1962 году я приехал в Кишинев и завел там много новых знакомств. Потом ко мне присоединилась моя жена, и, наконец, в 1964 году в Молдавию вернулись мои родители.
В Кишиневе я работал на тракторном заводе 31 год, жильем нас обеспечило государство. Там же у меня родилось двое детей. В 1993 г. мы с женой вернулись сюда, потому что там начался хаос, она не понимала румынского и настояла на возвращении в Сибирь. Мы ни разу не пожалели об этом; мы вернулись на родину жены, в то время как моей родиной была Молдавия!.. Наш младший сын живет в Кишиневе, у него есть жена, двое детей и племянник, а старший живет в Риге».
Характерно, что все это было рассказано на русском языке, но я задавала несколько вопросов на румынском, и Дмитрий понимал меня. Во время нашей беседы несколько раз заглядывала жена и наблюдала за процессом интервью. Недавно они отметили 55-ую годовщину свадьбы, но у них отменное здоровье. Когда мы приехали, Дмитрий Казаченко, которому уже больше 80 лет, чинил крышу. Он показал нам свои рыболовные снасти, которые изготовил сам. Рыбалка для этой семьи не только источник питания, но и большое удовольствие; далеко идти не надо, ведь река Чуна протекает прямо через их сад. Интересно, что тут, в сибирских селах, которые мы посетили, хозяйство никак не ограничивается. Если быть более точным – каждая семья может увеличивать территорию, занятую под сады, до такой степени, в какой они способны ее содержать, основываясь на своих желаниях и реальных возможностях. У семьи Казаченко большой сад; он внезапно кончается на крутом речном берегу, но есть небольшой мостик, по которому можно перебраться на другой берег Чуны.
В последний день нашей экспедиции мы вернулись в Иркутск. Ещё одна девятичасовая поездка на автобусе. Местные привыкли к большим расстояниям, при этом качество дорог оставляет желать лучшего. Удивительно, как водителям удается разгоняться по таким ухабам; было немного не по себе от того, что автобус всю ночь движется со скоростью 100-140 км/ч. При этом временами нас ещё и обгоняли другие машины
Мы вернулись в Иркутск на рассвете, и я поймала себя на мысли, что гляжу на этот город уже совсем другими глазами. После окраин Братска и сел в Чунском районе Иркутск показался мне чистым, ярким, идеально соответствующим городским стандартам, даже наделенным европейскими чертами. Ухоженные улицы, цветочные аллеи, старинные деревянные дома и постройки поновее, европейские отели…
В Иркутске мы снова встретились с Михаилом Рожанским и Ларисой Салаховой, которая проверила материалы, над которыми работала раньше, и только сейчас обнаружила в своих архивах несколько молдавских имен. Знакомое имя мгновенно привлекло мое внимание – Копачинский! В июле этого года я встретилась с Григорием Георгиевичем Копачинским в Кишиневе и пригласила его принять участие в документальном проекте «Мемуары о депортации» в качестве свидетеля. Тогда он рассказывал о судьбе своей семьи для зрителей, но сейчас, в Иркутске, я увидела документы, в которых кратко упоминалась его семья.
В инвентаризационных бумагах от 1952 года находим: Григорий Георгиевич Копачинский (1929), Михаил Георгиевич Копачинский (1935), Александра Георгиевна Копачинская (1908). В Книге Памяти так же упоминаются еще два депортированных ребенка из этой семьи: Георгий Копачинский (1941) и Ольга Копачинская (1944) из села Моара де Пятрэ Дрокиевского района; они были депортированы как члены семьи «изменника» и реабилитированы в 1990 году. Однако, если верить документам в Кишиневе, то получается, что семью депортировали в Курганскую область, хотя на самом деле это не так – их выслали в Иркутск, это подтверждают найденный сертификат и рассказ самого Григория.
Меня ошеломили полученные результаты – нам удалось дополнить информацию из кишиневских архивов и Книги Памяти документами из архивов Иркутска и устными свидетельствами очевидцев событий. Всегда приятно исправить ошибку, случайно или намеренно допущенную в некоторых документах. А может быть, даже обнаружить что-то совершенно новое, открывающее дальнейшие перспективы для изучения.
Ближе к вечеру мы увиделись еще с одним молдаванином, который узнал о нас от друга из Братска и настоял на встрече с нами. Самому молодому молдаванину, с которым мы встретились за это время, Константину Пэвэлаки, только 34 года. Он рассказал нам, что приехал сюда работать после того, как окончил школу. Он легко нашел здесь работу и вскоре женился на местной девушке, с которой они вместе растят уже пятерых детей. Сейчас он владеет успешным бизнесом в сфере деревообработки, но, чувствуя потребность в служении Богу, решил изучать богословие. Он скучает по дому и по всему, что связано с традициями и культурой его родного села, но жизнь привела его сюда, и он старается прожить ее так, как было бы угодно Богу. Несмотря на свой молодой возраст, он уже стал основателем церкви и много занимается благотворительностью. Он показался нам очень открытым и жизнерадостным человеком, с истинно христианскими ценностями, и даже немного упрямым, особенно когда речь идет о достижении целей, полезных для всего общества.
Рано утром 28 сентября, когда температура уже опустилась до -2°C, мы сели на самолет до Москвы.
Виорика Олару-Чемыртан
Перевод: Ксения Харланова