23 и 24 октября в Москве состоится две открытых лекции профессора Принстонского университета Яна Томаша Гросса. В преддверии его визита и по любезному согласию Я. Гросса «Уроки истории» публикуют первую главу из книги «Золотая жатва».
Переводчик: Леонид Мосионжик (для организации «Никогда снова» (Nigdy Więcej). Переводчик заканчивает перевод второй части книги. «Никогда снова» – планирует выпустить книгу «Золотые жатвы» в начале 2015 года. Для контакта: Stow. «NIGDY WIECEJ» / NEVER AGAIN Association, P. O. Box 6, 03-700 Warszawa 4, tel.: +48 605 728 753, e-mail: nsineaeva@gmail.com, nigdywiecej.org
Введение и благодарности
Фотография, послужившая толчком к написанию этой книги, впервые была опубликована в «Газете Выборчей» (Gazeta Wyborcza) 8 января 2008 г. Этот снимок впервые был показан широкой общественности вместе со статьёй «Золотая лихорадка в Треблинке», которую написали журналисты этой газеты Пётр Глуховский и Марцин Ковальский («Большой Формат», приложение к «Избирательской Газете», 8 января 2008). Они сообщают, что обнаружили фотографию в одной из халуп в Вольке (???), местности около Треблинки, и что она была сделана после акции, в которой войско задерживало крестьян, перекапывающих территорию лагеря в поисках золота и драгоценностей. Задержанных крестьян называли «копателями». Сейчас снимок находится в Музее Борьбы и Мученичества в Треблинке.
По другой правдоподобной версии, люди, изображённые на фотографии, согнаны для приведения в порядок ранее раскопанных могил. Однако трудно игнорировать информацию журналистов «Избирательской Газеты», согласно которой, владелец снимка однозначно назвал изображённых на снимке «копателями, схваченными милицией». Известно также, что приведением в порядок территории Треблинки власти не занимались до 1958 года (а снимок, без сомнения, относится ко второй половине 1940‑х годов), но даже тогда милиция и люди, занятые наведением порядка, охотно включались в поиски золота.
Что касается интерпретаций, связывающих фотографию с другими обстоятельствами, например, с эксгумацией могил красноармейцев — как пытаются утверждать Михал Маевский и Павел Решка, авторы статьи «Загадка старого снимка» («Речь Посполитая», 22-23 января 2011; в приложении «Плюс-Минус» от того же дня статья тех же авторов «Тайна старой фотографии»), — то они не подкреплены никакими вещественными доказательствами. Она произвела на меня огромное впечатление, и не понимаю, почему она совершенно не вызвала читательских откликов. Она принадлежала одному из жителей Волки-Округлик – местности, находящейся около Треблинки, и изображает окрестное население вокруг черепов и костей, вырытых из поля, оставленного лагерем. Когда затем, годом позже, я получил предложение от Oxford University Press написать небольшую книжку для серии, запланированной этим издательством, – эссе об одном из снимков, относящихся к той сфере, которой занимается автор, – я сразу подумал об этой фотографии. Работая над книгой, я много разговаривал на эту тему с Иреной Грудзинской-Гросс, и мы решили, что Ирена запишет свои соображения, а книгу мы подпишем вдвоём. Опирался я также на оригиналы документов, которые стали мне доступны через профессора Яна Грабовского. Мы уже опубликовали совместно два сборника документов по теме Второй мировой войны, так что наше сотрудничество было уже долгим. Таково происхождение «Золотой жатвы».
Что касается содержания книги, хотелось бы только отметить во введении, что читатель, интересующийся проблематикой Холокоста, не найдёт в ней много новых фактов. Основные источники, на которые опирается книга, уже были опубликованы на польском языке. Я прибавил к ним материалы, обнаруженные в архивах Института Яд-Вашем, Еврейского Исторического Института и Музея в Майданеке. В тексте использованы несколько фрагментов, опубликованных пару лет назад в книге «Страх»Jan T. Gross. Strach. Antysemityzm w Polsce tuż po wojnie. Historia moralnej zapaści. Kraków: Wydawnictwo Znak, 2008. (Ян Томаш Гросс. Страх. Антисемитизм в Польше сразу после войны. История морального коллапса. Краков: «Знак», 2008).. Кроме того, в 2005 г. я начал издавать в Варшаве знаменитый ежегодник «Zagłada Żydów» (Истребление евреев) и книги авторов, связанных с этим изданием, а также с Центром исследований Холокоста Института философии и социологии Польской Академии наук. С тех пор объём сведений о судьбе евреев Польши в годы оккупации значительно расширился, и в новом каноне больше нет никаких табуированных тем. Всё же я надеюсь, что если не для историков Холокоста, то для широкой общественности книга окажется интересной.
По обычаю, хотел бы вместе с моим соавтоом поблагодарить друзей и университетских коллег за указания, поправки, помощь в сборе материалов, языковую правку и поддержку в написании этой книги по-польски и по-английски: Анни Биконт, Терезу Богуцкую, Габриэля Этмекцоглу, Романа и Галину Фридман, Яна Грабовского, Роберта Кувалка, Марцелла Лозинского, Скотта Мойерса, Джонатана Шелла, Алину Скибинскую, Иоанну Щенстну, Иоанну Токарскую-Бакир, Войцеха Волынского, а также Мацея Габлянковского, редактора издательства «Знак», который подготовил эту книгу к печати.
Принстон – Нью-Йорк, 1 ноября 2010 г.
Что мы видим на снимке
На первый взгляд картина на фотографии кажется хорошо знакомой: крестьяне во время жатвы отдыхают от работы. Орудия на плечах или поставленные на торец служат им только опорой, а перед группой, запечатлённой на снимке, лежат сложенные на землю плоды.
У многих из нас такие снимки остаются в альбомах после летних каникул, проведённых в деревне у близких или дальних родственников; другие привезли их из харцерского (пионерского) лагеря в глубокой провинции, где они помогали на сенокосе. Каждый год на первых страницах газет в коммунистических странах такими снимками отмечались успехи коллективного хозяйства. Более или менее художественно сделанные варианты этих сцен можно было увидеть в музеях и картинных галереях.
И однако, несмотря на буколическую картину (группа мужчин и женщин, занятых разговорами на лоне природы), фотография вызывает тревогу. Не только потому, что она нерезкая, или что рядом с гражданскими лицами стоят люди в форме. То, что мы видим, – знакомое, и вместе с тем какое-то чужое. Если бы, например, вместо хвойных деревьев на заднем плане были пальмы, можно было бы подумать, на худой конец, что снимок сделан в пустыне. А когда под конец мы видим, что плоды, сложенные у ног сфотографированной группы, – ни более ни менее как человеческие черепа и кости, – мы чувствуем себя ещё больше растерянными. Кто эти женщины и мужчины на снимке и чем они занимаются? Откуда это фото?
Сделанный вскоре после окончания Второй мировой войны, в середине XX века, снимок представляет групповую сцену где-то в центре Европы. На фотографии, рядом с группой мазовецких крестьян, увековечен холм из праха 800 тысяч евреев, убитых в газовых камерах или сожжённых в Треблинке с июля 1942 по октябрь 1943 года. Европейцы, которых мы видим на снимке, по-видимому, занимались раскапыванием испепелённых человеческих останков в поисках золота и драгоценностей, которые проглядели нацистские убийцы: это кропотливое занятие, так как, по рассказам палачей, те скрупулёзно заглядывали еврейским трупам во все отверстия тела и вырывали золотые зубы.
Зрелище, кажущееся таким мирным, касается двух центральных тем Холокоста: массового убийства евреев и сопутствующего грабежа еврейского имущества. Что оба явления были между собой неразрывно связаны – об этом достаточно послушать разговоры в anus mundi, в газовой камере Освенцима, между заключённым Филиппом Мюллером, для которого это был первый день работы с трупами, и эсэсовским надзирателем.
После того, как транспорт словацких евреев весной 1942 г. был отправлен в газовую камеру, заключённые из зондеркоманды, обслуживавшей крематорий, получили приказ снять одежду с убитых.
«Передо мной лежал труп женщины. Весь дрожа, трясущимися руками я начал снимать с неё чулки. Впервые в жизни я прикасался к покойнику. Тело было ещё тёплым. Чулок, который я стягивал с ноги, порвался. [Эсэсовец] Штарк, наблюдавший за этим, ударил меня с криком: „Что ты творишь, смотри, что делаешь, эти вещи ещё можно использовать”»Filip Müller.Eyewitness Auschwitz. Three Years in the Gas Chambers, tłum. z niem. Routledge & Kegan Paul Ltd., Susanne Flatauer, Chicago: Ivan R. Dee, 1999, p.12..
Первый комендант лагеря уничтожения в Собиборе, а позже в Треблинке, Франц Штангль, на вопрос американской журналистки Гиты Серень: «Как вы в то время думали, что было причиной уничтожения евреев?», – ответил: «Хотели забрать их деньги. Понимаете ли вы, какие фантастические суммы входили в игру?» Ведь прибыльность всего предприятия не была безразлична для тех, кто его осуществлял. Глава СС и полиции в Люблине Одилон Глобочник, руководивший операцией «Рейнхард» (секретное название в честь убитого чешскими подпольщиками обер-полицмейстера Рейнхарда Гейндриха, именем которого была названа инициатива по истреблению всех евреев в Генерал-губернаторствеТо есть Варшавское генерал-губернаторство — часть Польши, не включённая непосредственно в состав Германии после сентября 1939 г. — Прим. перев.), вызвал Штангля в середине августа 1942 г. и дал ему следующую инструкцию: «Поедешь в Треблинку. Мы туда отправили уже сто тысяч евреев, а ещё не получили ни вещей никаких, ни денег. Хочу знать, в чём дело…»Цит. по: Gitta Sereny. Into That Darkness. From Mercy Killing to Mass Murder. New York — St. Louis — San Francisco: McGraw Hill Book Company, 1974, p. 101, 133.
Штангль очень хорошо справился с поручением, и вскоре из Треблинки начали уходить транспорты с вещами убитых евреев. Кроме бижутерии, драгоценностей и денег в разных валютах, из лагеря было отправлено «всего более тысячи вагонов, гружённых вещами убитых. Экспедиционная отправка вагонов происходила на станции Треблинка после того, как армейские уполномоченные получали от эсэсовцев сопроводительные листы»Franciszel Ząbecki. Wspomnienia dawne i nowe. Warszawa: Instytut Wydawniczy PAX, 1977, s.73..
Эти вагоны должны были отправлять польские железнодорожники, удостоверившись, что их содержимое соответствует описи. Поэтому сведения Франтишека Зомбецкого, дежурного по движению на станции Треблинка, чрезвычайно детальны:
«В вагоны были погружены мужские пальто, связанные по несколько штук, отдельные мужские костюмы, пиджаки, бельё, отдельно детская одежда и дамские костюмы, платья, блузки, свитера старые и новые, шляпы, шапки, отдельно мужские сапоги с голенищами, полусапожки мужские, дамские и детские. Бельё мужское, дамское, детское, отдельно – использованное и новое, даже подушки и конверты для младенцев. […] В сумки сложены карандаши, авторучки и очки; трости и зонтики связаны в отдельные пачки. Целые сумки также наполнялись катушками ниток всех сортов и цветов. Отдельно связали куски кожи для обуви, твёрдой кожи для подмёток, материалы для одежды, портфели. В картонные коробки упаковали приборы для бритья, бритвы, ножики, машинки для стрижки, зеркальца, даже кастрюли всякого рода, тазы, столярные инструменты, пилы, рубанки, молотки, в общем – всё то, что могла привезти в лагерь толпа в несколько сот тысяч людей […].В вагонах высылалась также масса волос после стрижки женщин. Груз этих вагонов определялся как военная пересылка: Gut der Waffen SS. Вагоны направлялись в Германию, а иногда на адрес «трудового лагеря СС» в Люблине»Ibid., s.72..
Именно там находилась штаб-квартира Глобочника и штаб операции «Рейнхард».
Сам Глобочник относился к своей роли стража награбленного еврейского имущества, как лис – к охране курятника. Пост шефа полиции в люблинском округе Генерал-губернаторства был для него вторым шансом карьеры в нацистской иерархии, после того как его выгнали из штата венского гаулейтера… за коррупцию. Молниеносное разграбление венских евреев сразу же после аншлюса Австрии было первой мастерски проведённой акцией «аризации», то есть захвата еврейского имущества, в которой показал свои способности Адольф Эйхман, а первым помощником его был – как видим, чуть-чуть слишком в собственных интересах – Глобочник. Пару лет спустя оба войдут в число виднейших исполнителей «окончательного решения еврейского вопроса». Генрих Гиммлер, шеф полиции и СС в Третьем Рейхе, питал к Глобочнику особую слабость. «Дорогой Глобус, – писал он, допуская уменьшительное обращение в официальной переписке, – получил твоё письмо от 4 ноября 1943 г. с рапортом о завершении операции „Рейнхард”»… Thomas Blatt. Sobobor. The Forgotten Revolt A Survivor’s Report. Issacuah WA, H.E.P., p.92.
О потребности называния
Целью этой операции, как мы уже говорили, было уничтожение всех евреев в Генерал-губернаторстве. Как такую затею назвать? Мы принадлежим к поколению, не видевшему Холокоста собственными глазами, и можем получить о нём знание (притом никогда не окончательное) лишь посредством слов. Но трудно найти такие слова. У погибших голоса нет, а те, что выжили, своим свидетельством заключены в молчание. Зрелище насилия, жертвами которого они были в концлагерях, во время попыток скрыться, голода, пыток, разрушало человеческий контакт с реальным миром. Их свидетельство в немалой мере невыразительно, так как боль и физическое насилие разрушают язык, отбрасывая человека в доязыковое состояние Elaine Scarry. The Body in Pain. The Making and Unmaking of the World. Oxford: Oxford University Press, 1985..
Но травма – состояние после боли – остаётся и требует выражения. Ибо то, что страшно, страшит до тех пор, пока у него нет настоящего названия. Когда оно получает имя, то отдаляется от нас, уплывает, перестаёт быть нашим кровным делом, не точит нас так, как точило до наречения имени, потому что вновь обретает контакт с реальностью.
«То, что нацисты сделали с евреями, было неописуемо, – писал Теодор Адорно в Minima Moralia, – но всё-таки должно найти выражение, если жертв, которых и так слишком много, не хотят отдать проклятию забвения. В английском языке используется понятие «геноцид»Этот термин — «народоубийство» — был предложен польским юристом еврейского происхождения Рафалом Лемкином (1900-1959), потерявшим в годы войны большую часть своей семьи. Его стараниями Генеральная ассамблея ООН приняла в в декабре 1948 г. Конвенцию о предотвращении и наказании преступлений геноцида.. Но по определению, записанному в Международной декларации прав человека, невыразимое осталось – во имя протеста – ополовиненным. Повышения до ранга понятия удостоена лишь возможность: институт, находящийся под запретом, отвергаемый, оспариваемый»Thodor W. Adorno. Mimima Moralia. Refleksje z poharatanego życia. Tłum. Małgorzata Łukasiewicz. Kraków: Wyd. Literackie, 1999, s. 303..
Адорно здесь говорит о потребности и последствиях называния в публичном, институциональном языке: преступление требует своего параграфа, хоть параграф никак не делает его «нормой». Поль Селан также часто требовал названия, говоря, что название заново определяет случившееся. В публичном – не институциональном – языке, в статьях и рассуждениях историков, в дискуссиях публицистов страшные вещи обозначаются эвфемизмами, которые, если повторить вслед за Иоанной Токарской-Бакир, исполняют роль уникальных понятий.
В частной жизни мы тоже не можем вот так просто говорить о народоубийстве. Когда мы сталкиваемся с описаниями истреблений из давнего или недавнего прошлого, а тем более из современности, первая наша реакция – отторжение. Память хранит сведения об этих событиях в каких-нибудь дальних закутках, а на первый план выходит другая история – история человеческого геройства и солидарности. Вести об Истреблении напоминают нам не только о смерти, но и о людском зверстве. А зверство окружено многими кругами запретов. Это одна из причин, из-за которых постоянно всплывает тема невыразимости Истребления: речь о нём – никогда не прямая, но всегда как-нибудь не так сформулированная. Эта тема так горяча, что одно прикосновение к ней уже обжигает.
На первый взгляд, снимок из Треблинки не касается того, о чём мы сейчас говорим. Как уже упоминалось, сцена похожа на иконографию жатвы: окончание работ, ещё не праздник урожая, но уже отдых. Белые платки на головах женщин, белые рубашки мужчин, солнечный свет, земля словно вспахана. Но это только на первый взгляд.
Хороший снимок, по словам Сьюзен Зонтаг, обладает силой максимы, цитаты или пословицы Susan Sontag. Regarding the Pain of Others. New York: FSG, 2003, p.22.. Он схватывает реальность и предъявляет её нам. В этом смысле снимок из Треблинки не хорош, так как его значение нелегко понять. Его нужно разгадывать и интерпретировать. Главное – кости и черепа – хоть и на первом плане, но как бы скрыто, неясно. Непонятны и скрытые мысли, чувства людей, собравшихся вокруг этих костей. Мы не знаем, кто был автор этого кадра и с какой целью он снимал. Судя по качеству снимка, он не был профессиональным фотографом – что, впрочем, прибавляет снимку подлинность: мы видим в нём документ. Судя по мундирам и видам оружия, это сороковые годы. От закрытия лагеря смерти прошло уже довольно много времени: черепа и кости чистые.
Ситуация на снимке наполовину официальна: крестьян (вероятно, это жители окрестностей Треблинки) окружают вооружённые солдаты или милиционеры, но между обеими группами не видно напряжения или конфликта. Люди в форме стоят близко к гражданским, хотя и не смешиваются с ними. Люди заняты тем, что позируют, меняются местами с соседями, заканчивают какой-то разговор. Не видно напряжения и в их отношении к черепам и костям, аккуратно разложенным перед сидящими. Никто на них не смотрит. Что-то происходит в центре группы: больше людей глядит в ту сторону, чем на фотографа. Может быть, там ещё не были готовы, ещё не организовались («подвинься»?). Каждым своим жестом (и словом) они подтверждают нормальность своего положения: расстановка, разговор. Эту сцену должен был сопровождать немалый гвалт (и кладбищенский запах). Вот, собрались после рабочего дня, после успешных трудов, расселись для фотографии. Достаточно спокойны. Устали.
Вопреки нынешним обычаям, никто не улыбается в объектив. Все серьёзны, недоверчивы. Наверняка до сих пор их не часто снимали; может быть, их беспокоит, что будет дальше с этой фотографией. Может быть, это улика их присутствия на месте осквернения кладбища? Однако они естественным образом встали в полукруг, как на традиционных групповых снимках – например, после сборов. Эти крестьяне из ближней округи, скорее всего, были пойманы с поличным при перекапывании земли в поисках еврейского золота и драгоценностей, либо их пригнали, чтобы выровнять грунт после тех, кто копал раньше. Если представить себе эту фотографию опубликованной в коммунистической прессе, подпись гласила бы: «После работы».
О том, что у «перехвата» еврейской собственности было много сторонников
Явление, о котором напоминает наш снимок, – грабёж еврейского добра – начинается в Европе, оккупированной нацистами, задолго до уничтожения евреев. В целом связь евреев с деньгами, с золотом – это, наряду с образом еврея-богоубийцы, самое частое антисемитское клише. У обоих признаков есть общий «троп» – еврея-кровопийцы. В переносном смысле это также «еврей-эксплуататор», как и «еврей – ритуальный убийца» невинных христианских младенцев. Помимо разных вариантов темы еврейских заговоров – например, что евреи кому-то «всадили нож в спину» или превратились в рассадник большевизма, – антисемитская пропаганда издавна использовала штамп «еврейского экономического засилья» (как и захвата правительств, которые, по представлениям антисемитов, были осаждены евреями), чтобы освободиться от еврейской «неволи»В Новое время питательной почвой для теории заговоров уже больше ста лет назад стали «Протоколы сионских мудрецов» — сфабрикованная царской охранкой фальшивка о том, как евреи пытаются овладеть миром. См., напр.: Binjamin W. Segel. A Lie and a Libel.The History of the Protocols of the Elders of Zion. Lincoln — London: University of Nebrasca Press, 1995..
Грабёж еврейского имущества затронул германских, чешских и австрийских евреев, подвергшихся так называемой «аризации» ещё до того, как Гитлер развязал войну. Как пишет историк об этом аспекте политики национал-социалистов, «это был одни из крупнейших трансфертов собственности в наше время»Frank Bajohr. The Beneficiaries of “Aryanization”. Hamburg as a Case Study. “Yad Vashem Studies” 1998, nr.26, p.173..
Экспроприация происходила двумя путями: с помощью юридических актов об изъятии собственности евреев (аризация в прямом значении слова) и через манипуляцию зарплат, налогов и курсов обмена валют в контексте политики вынужденной эмиграции, объектом которой было еврейское население в Третьем Рейхе. Одним из самых последовательных бюрократов в этой сфере стал Адольф Эйхман. И именно с помощью опыта, полученного в этой сфере, позже была организована чрезвычайно эффективная система отправки евреев в лагеря смерти.
Правила, целью которых было ограбление эмигрантов, ужесточались по ходу времени. К примеру, те, кто решил эмигрировать ещё до начала войны (для многих евреев сигналом к выезду стала «Хрустальная ночь» в ноябре 1938 г.), могли забрать с собой лишь очень небольшую часть – всего лишь несколько процентов – имущества, накопленного в течение поколений.
Из этого извлекали выгоду не только конкретные лица, к которым переходил титул собственника, но и административный аппарат НСДАП, для которого аризация создала, помимо всего прочего, возможность материально обеспечить верных товарищей по партии. Пользуясь выпавшим случаем, гаулейтеры позаботились о состоянии партийной кассы и лояльности широкого круга чиновников, банкиров и юристов, которым поручалось посредничество в соблюдении формальностей. По замечанию историка экономики, наблюдавшего это явление в Гамбурге, «хотя национал-социалистское государство получало большую часть выгоды от процесса „аризации”, но никакой другой аспект антиеврейской политики нацистов не привлекал столько людей, которые вдобавок получали от этого личную выгоду». Это можно сказать и обо всём пространстве оккупированной Европы Ibid., s.201..
Аспект «аризации», связанный непосредственно с темой нашего снимка, – конфискация благородных металлов, которыми располагали евреи. На эту тему была издана целая серия распоряжений, и в итоге в марте 1939 г. был объявлен принудительный выкуп через государственные конторы всего золота, серебра и платины, находившихся во владении евреевВ Германии евреям было разрешено оставить себе только обручальные кольца, одни серебряные часы, зубные протезы из благородных металлов и два комплекта столовых приборов — по одному ножу, вилке, суповой ложке и десертной ложечке на одну персону. См.: Peter Hayes. From Cooperation to Complicity. Degussa in the Third Reich. Cambridge: Cambridge University Press, 2004, p.159.. Оценка сдаваемых вещей была ещё одним случаем, чтобы обобрать евреев.
Помимо того, что благородные металлы использовались как средство платежа для зарубежных закупок (немецкие марки в то время не принимались), они были необходимы и как сырьё в некоторых важных секторах военной промышленности. В течение всей войны немцы не испытывали недостатка в этих материалах. Почти всё золото Рейхсбанка происходило из награбленных запасов, хранившихся в государственных банках оккупированных стран. «”Только” около 15 процентов запасов происходило от грабежа частных лиц или фирм»Ibid., p.169, 175, 188..
Ценности, изъятые у жертв, отправленных в концлагеря во время войны, доставил в Рейхсбанк «гауптштурмфюрер СС Бруно Мельмер в 76 транспортах, начиная с августа 1942 и до конца 1944 года. В них входили ценные предметы, а также зубопротезный материал, отнятый у депортированных или снятый с трупов убитых». Документация этих операций далеко не полна, но можно установить, что Рейхсбанк, регулируя свои отношения со швейцарскими кредиторами, использовал для этого и золото из транспортов МельмераIbid., p.181, 183..
Но так называемое «золото Мельмера» – это лишь часть ценностей, награбленных у евреев. 6 августа 1941 года немецкие власти наложили контрибуцию в размере полмиллиона марок на всех евреев, принудив их таким образом внести в Литовский Банк 2400 предметов из драгоценных металлов общим весом 10 449 кг. Например, в июле 1942 г., «ещё прежде чем Мельмер начал свою деятельность, СС рапортовало Генриху Гиммлеру в Варшаву, что уже две тонны золота, добытого в городе и окрестностях, были отправлены в Люблин [где, как мы помним, находился главный штаб операции „Рейнхард” под руководством Глобочника], и что ещё 629 килограммов собрано»Michael McQueen. The Conversion of Looted Jewish Assets to Run the German War Machine. “Holocaust and Genocide Studies”, wiosna 2004, p.30; P. Hayes. From Cooperation…, p.193.. В этом отношении Варшава и Вильнюс никак не были исключением.
Ценности, награбленные в лагерях уничтожения, были запятнаны в прямом и переносном смысле. Практикантка на заводе по литью благородных металлов в Рейникендорфе много лет спустя вспоминала присылаемые в переплавку зубные коронки и мосты, иногда даже с зубами, оправленными в металл. […] Особенно угнетало то, что всё там выглядело, словно только что выломанное из челюсти. Зубы, иногда даже со следами крови и кусочками дёсен…»Erick Fielder, Oliver Merz. Zeugen des Grauens. Teil 2: Der SS-Buchhalter Melmer. Television ARD, Report. 12.10.1998. Цит. по: P. Hayes. From Cooperation…, p.193.. В придачу к тому, что «еврейское золото» было в каком-то кошмарном симбиозе со смертью, добавим, что предприятие, обладавшее правительственной концессией в Третьем Рейхе на переплавку, обработку и вывоз за границу так называемых «еврейских металлов», – «Дегусса» – владело также патентом на производство «прусской кислоты», или «Циклона Б», использовавшегося для уничтожения более миллиона евреев в газовых камерах Освенцима.
Навязчивые антисемитские бредни Гитлера не сводились только к стремлению захватить еврейскую собственность, хотя, надо признать, он и этим не брезговал. Вот один из примеров. Когда один из артистов, которому Гитлер оказывал протекцию, весной 1942 г. был поставлен во главе Мюнхенской оперы, начальник канцелярии НСДАП Мартин Борман направил бургомистру этого города письмо: «Сегодня я проинформировал фюрера о письме, которое получил от директора Крауса. Фюрер хотел бы, чтобы вы ещё раз выяснили, не осталось ли каких-нибудь ещё еврейских имуществ, которые пригодились бы для новых работников баварской национальной филармонии»Saul Friedländer. Czas eksterminacji. Nazistowskie Niemcy i Żydzi, 1939-1945. Tłum. Sławomir Kupisz, Krzysztof Masłowski, Anna Maria Nowak. Warszawa: Prószyński i S‑ka, 2010, s.439.. В свою очередь, Альфред Розенберг, который в качестве главы «Операционного штаба Розенберга» (Einsatzstab Rosenberg) надзирал за разграблением еврейской собственности в оккупированной Европе, писал Гитлеру в апреле 1943 г.:
«Мой фюрер, вместе с пожеланием счастья ко дню рождения позволю себе прислать альбом со снимками некоторых самых ценных картин из бесхозного еврейского имущества, которое охраняют мои коммандо в оккупированных западных странах. Этот альбом поможет вам в какой-то мере представить себе необычайную ценность и количество произведений искусства, добытых моим учреждением во Франции и отосланных в целости и сохранности в Рейх»Ibid., s.551..
Однако идеологическая версия нацистского антисемитизма была поднята до наивысшей ступени взгляда на историю как на цепь заговоров и того презрения, корни которого уходят в социал-дарвинизм. А когда нормы, обеспечивавшие равноправие, были разрушены, то практика государственных учреждений, созданных для дискриминации, постепенного ограбления и вытеснения евреев, открыла путь социального продвижения и материальной выгоды для остального населения. Таким путём государственный антисемитизм становится автономным – в форме разнообразных шансов для улучшения бытовых условий всех, кто не евреи.
Это заключение выглядит неодинаковым для Третьего Рейха и для оккупированных либо зависимых от Германии стран. По-своему обстояло дело в Польше, по-своему – во Франции, Венгрии или Греции, но местные общества с удовлетворением воспринимали общие признаки механизма «перехвата» (przewłaszczenie)Профессор Ян Грабовский — автор этого неологизма, получившего мировую известность. и перераспределения еврейской собственности в пользу арийцев.
В странах оккупированной Европы мы имеем дело, с одной стороны, с эксплуатацией и притеснением захваченной страны в целом, а с другой – с различиями во внутренней политике, со всеобщей и полной дискриминацией евреев, плодами которой пользовалась в большей или меньшей мере остальная часть общества – широкие слои» или «большая часть», по выражению Яна КарскогоМуссирование немцами еврейского вопроса — могу это утверждать с полной ответственностью за свои слова, — писал Ян Карский, — было важным и весьма опасным оружием немцев для морального умиротворения широких слоёв польского общества. […] …Этот вопрос, однако, создаёт нечто вроде узкого мостика, на котором единодушно [подчёркнуто автором] сходились немцы и немалая часть польского общества». Полный текст отчёта Яна Карского, написанного во время курьерской миссии на рубеже 1939 и 1940 гг., читатель может найти в журнале «Mówią Wieki» («Говорят Века») от ноября 1992 г. или в «Новейших Делах» (Dzieje Najnowsze), 1989, №2, с.179-200.. В Германии, пишет Саул Фридлендер, «…в течение двенадцати лет существования Третьего Рейха основой антиеврейской кампании был грабёж еврейского имущества. Это был самый легко понятный и легко приемлемый элемент, осмысляемый, если нужно, с помощью простейших идеологических аргументов»S. Friedländer. Op. cit., s.567..
Ведь европейское общественное мнение готово было согласиться с дискриминацией евреев. Не говоря уже о самой гитлеровской Германии, например, во Франции половина политических формирований перед войной выдвигала антисемитские лозунги. В предвоенной Польше, Румынии или Венгрии политический антисемитизм был ещё больше распространён. А если дополнить эту картину антисемитизмом христианских церквей, вспомнить об их огромном общественном авторитете, то трудно удивляться, что устранение евреев из экономической жизни воспринималась как элитами, так и широкой общественностью с удовлетворением.
Завоевать положение в обществе и благосостояние собственными усилиями – очень трудно и долго. Гораздо легче просто отнять добро, уже накопленное другими – под сенью закона, оправдывающего такие действия.
Перевод Леонида Мосионжика,
текст публикуется в редакции «Уроков истории»