На презентации книги «Историческая политика в XXI-м веке» 3 сентября 2012 г. её авторы и редакторы историк Алексей Миллер и журналист и политолог Мария Липман говорили о своём понимании феномена исторической политики и о его раскрытии в новой книге. Urokiistorii публикуют фрагменты выступлений.
Алексей Миллер:
«Эта книга не об истории. Это книга о политике. И о политическом использовании прошлого. Слова «история» я бы избегал. История – это такая профессиональная область знаний, которая имеет к этому довольно опосредованное отношение. Надо понимать, что все человеческие общества так или иначе регулируют коллективную память.
Существует масса терминов для обозначения этого: наиболее развит такой профессиональный словарь в Германии. Впрочем, научная традиция была заложена ещё до войны французским учёным Морисом Хальбваксом.
История понятия
Историческая политика – это не наш термин для обозначения всей совокупности подобных проблем. Это термин, предназначенный для обозначения лишь одного их специфического фрагмента.
Откуда этот термин берётся? Впервые он был выкован в Германии во время полемики в начале 80-х годов прошлого века. Тогда это полемика переросла в то, что называется «спором историков» или, иногда, «битвой историков». Напомню вам обстоятельства: что такое конец 60-х и 70-е – это тень 68-го года, новое поколение, которое приходит, задаёт массу неудобных вопросов. Немецкое общество очень много обсуждает нацистское прошлое и обсуждает в очень жёстком осуждающем ключе. Вилли Брандт, как мы помним, встал на колени перед памятником бойцам Варшавского гетто. Другого героя – Гельмута Коля, вы, в разном возрасте, возможно уже застали. У него, между прочим, докторская степень по истории. И его ближайшим советником по внутренней политике также становится историк. <…> Вместе они пытаются с помощью некоторой корректировки современного им обсуждения истории, создать то, что они называли «воспитанием чувства немецкого патриотизма». Они заговорили о том, какие страдания претерпели немцы. Стали говорить, что не только немцы во всём виноваты. И, конечно, это сразу вызвало протест. Философ Юрген Хабермас, социал-демократ, жёстко атаковал Коля и то, что сам Коль называл своим проектом «морально-политического поворота». И они, социал-демократы, выковали этот термин – Geschichtspolitik. Историческая политика. Это был сугубо негативный термин. Ту битву историков выиграли социал-демократы. И, как всякие победители, они пленных в общем-то не брали. Их главный противник, историк Нольте, ставивший наиболее ревизионистские вопросы, был фактически выброшен из профессии в Германии.
Трансформации начала 2000-х
В 2004-м году, уже в польском контексте группа польских интеллектуалов, связанных с партией братьев Качиньских, заявила о том, что Польше нужна новая продуманная историческая политика. Они совершенно сознательно взяли этот термин и использовали его уже в положительном ключе. Как флаг, как лозунг своей политики. Суть того, что они говорили, сводилась примерно к следующему: «история слишком важна, чтобы оставлять её историкам». История – дело политиков. Интерпретация событий в прошлом имеет очень серьёзные политические последствия, этим должны заниматься политики, а историки должны им помогать.
Они сформулировали то, что тогда было на уме у многих. И не только в Польше. Когда эти слова были произнесены, вдруг явление получило имя. Использованием прошлого для сугубо политических и часто партийных целей занимались люди по всему пространству Восточной Европы.
Понимание исторической политики в книге
Прежде всего – это не о том, что люди пытаются сказать в рамках исторической политики. Это о том, кто это делает: акторы, институты, практики, идеологические основания. Политическое использование прошлого, регулирование коллективной памяти – это вещь, которая есть всегда. И, как всякая вещь, которая есть всегда, у неё есть положительные и отрицательные стороны. Можно найти положительные черты и в исторической политике.
У нас есть оппоненты. Существуют вполне практические сторонники исторической политики, которые начинают свою песню со слов «все так делают». И если «все так делают», то и мы должны «так делать», потому что иначе мы оказываемся проигравшими. В некотором смысле это очень интересная и продуктивная постановка вопроса. Если вы сторонник исторической политики, вам очень легко спровоцировать ответные реакции, очень легко показать, что есть масса людей среди ваших оппонентов – внутри и вне страны – которые занимаются манипулированием историей, и вот им нужно давать отпор. Будь то Институт национальной памяти или Комиссия по противодействию фальсификации истории в ущерб интересам России. Надо было хотя бы сформулировать «а что здесь не так».
Исходная точка наших размышлений: каким образом история, прошлое может быть продуктивным элементом общественной жизни? В том случае если это воспринимается как «общее достояние». Вопрос не в том, что ваша точка зрения – неправильная, а моя – правильная и поэтому я «просто хочу исправить ситуацию». А вопрос в том, что прошлое может быть чем-то продуктивным, когда является в обществе предметом постоянной коммуникации и спора.
Из этого, например, следует, что помимо правых сил, которые, как правило, являлись в 2000-е годы активистами исторической политики на всём географическом пространстве, где разделение «правые / левые» имело смысл, нашими оппонентами были ещё и те либералы, которые полагают, что правильная точка зрения – это их точка зрения. Очень характерно для российского контекста.
Новая ситуация 2007-2009 гг., замысел книги
Напомню вам ощущение тех лет, когда казалось, что историческая политика достигла своего пика и улетает, как ракета, в заоблачные высоты. Каждый день в газетах был пересказ какой-нибудь русофобской польской статьи, каждый день в газетах была отповедь «плохим полякам», «плохим эстонцам» или «плохим украинцам». Собирались конференции историков, на которых выходила стенка украинских учёных, которая говорила: «Голодомор – это геноцид», выходила стенка российских историков и говорила: «Голодомор – это не геноцид». Никого не интересовало, что там было на самом деле, важно было только «геноцид – не геноцид».
Комиссия по противодействию, мемориалы, передвижные экспозиции – в общем, эскалация. Что нужно было делать? Я полагал, что нужно в каждой стране говорить с теми людьми, которым, как и мне, эта ситуация не нравится. Будь то историки, журналисты, общественные деятели. И мы нашли таких людей, исходя из той идеи, что в нашей книге исследователи пишут каждый о своей стране. Таков, вкратце, положительный пафос этой книги.
В книгу входит блок статей о России, о постсоветском пространстве, о бывших странах «народной демократии», а также о тех странах, где, как мы привыкли думать «всё хорошо»: Германия, Франция и тех, где «всё плохо»: Китай, Япония, Турция.
Этот охват даёт нам понять, что
историческая политика – не сугубо постсоветская проблема.
Не только посткоммунистический, не только постколониальный синдром – это характерно фактически для всех и везде. Мы найдём, скажем, в Испании тактику забвения прошлого, связанного с Гражданской войной. Во Франции – отказ до конца разбираться с проблемой колониального наследия. А также – то, к чему мы привыкли в СССР – заявления о том, что нацисты убивали «мирных советских граждан» – во Франции только в 80-е признали, что на велодроме Валь Д’Ивер собирали евреев для отправки в Аушвиц. Также мы обнаружим, что Япония – страна, о которой у нас часто думают, что она «ничего не признаёт и никогда не в чём не кается», совершенно непохожа на этот образ.
Мы пытаемся предложить читателю взглянуть на эти проблемы как на проблемы общие и никогда не получающие окончательного решения. Здесь есть две статьи о Германии, которую часто представляют страной, «справившейся со своим прошлым» – это неверно, справиться со своим прошлым нельзя. С ним можно всё время работать. И мы можем видеть, как немецкие авторы рассказывают о проблемах 70-х годов – когда была жёсткая цензура политкорректности, затыкающая людям рты и о том, какие проблемы есть сегодня. <…>
Эта книга, в том числе, говорит о продуктивных способах обсуждения исторических проблем в общественном пространстве. Как должна выглядеть общественная дискуссия о проблемах прошлого, чтобы она оставила стойкий след в общественном сознании. Вопрос не в том, какие слова нужна произнести, а в том как должно быть организовано пространство дискуссии, какую роль играют СМИ и т.д. Обо всех этих вещах мы не очень привыкли думать. Для нас в России это очень поучительно.
«Мемориал» и проект десталинизации
Может быть, кто-то из вас знаком с документом, который представили совместно Федотов и мемориальцы Медведеву в свое время – инициативу по десталинизации. Если вы посмотрите на преамбулу этого документа, то вы поймёте, что его авторы нашей книги не читали. Потому что если бы они нашу книжку читали, они бы таких глупостей не написали.
Дело-то очень важное. А как его делать, если авторы проекта действует в логике политических акторов?
Что происходит, когда мы, люди, вступаем между собой в диалог? – Мы пытаемся представить себя другому, мы открываемся ему, хотим, чтобы он нас понял. И рассчитываем на взаимность. Мы таким образом вступаем в диалог. Очень важно понимать, что в политике эти правила не действуют. В политике только самый глупый человек, вступая в диалог, пытается себя открыть. Он должен пытаться добиться каких-то целей, он пытается выиграть. Диалог в политике – это игра с нулевой суммой. Если компромисс – то компромисс за невозможностью выиграть, потому что на кону выигрыш. В общественных отношениях диалог строится по другим принципам. И если общественный субъект начинает применять логику политических субъектов, то это прямой путь к замене одной исторической политики (которая нам может не нравиться), другой исторической политикой, которая авторам и редакторам этой книги в той же степени не нравится.
То, что было написано в преамбуле – десталинизация как путь к модернизации – оправданию не подлежит, потому что это дискредитировало саму инициативу, которая была «общественной». Даже Медведеву (а у меня есть подозрение, что он не дурак) можно было объяснить, на тот момент времени, зачем ему это надо. Без всякой «модернизации» и всякой «СНГ». А дальше – либо у нас про «модернизацию» (то есть мы разбираемся со Сталиным ради модернизации), либо ради общечеловеческих ценностей. Если ради второго – то у нас возникают некоторые очень интересные союзники. Например, Русская православная церковь. Очень полезный союзник. У нас есть маленькая и детализированная интеллигенция, которая сама ничего не может. Если она хочет чего-то полезное сделать, она должна выходить из гетто, искать союзников и говорить с людьми не с позиции «знания», а с позиция равного диалога.
Так что либо политическое действие, во многом сектантское, завязанное на то, кто будет контролировать процесс, кто будет рулить, либо у нас решаются задачи создания более широкой общественной коалиции по решению этого вопроса, проведению общественной дискуссии, которая может оставить глубокий след.
Мария Липман:
Общий исторический нарратив и консенсус
В книгу включены материалы про очень разные страны. Во всех странах происходит то, что называется «работой с прошлым». И, как мне кажется, работа эта в разных странах происходит по-разному. И зависит разница от того, в какой мере в обществе этих стран достигнут базовый консенсус касательно того, «кто и что мы есть такое в нашем государстве». В тех странах, где этот консенсус существует, работа ведётся на его основе. В других странах – менее, а может и более счастливых, такого базового нарратива не существует, они вынуждены свой консенсус выстраивать заново. Что в XXI-м веке сопряжено с огромными трудностями, которых ещё не было столетие назад. И в этом большая разница между странами, работающими с прошлым, и теми, где некие силы пытаются навязать всему обществу свой нарратив, делая вид, что он общий.
Надо вспомнить, что Комиссия по противодействию фальсификации истории в ущерб интересам России создавалась «к случаю». Перед ней не стояла задача сменить одним нарративом другой. Поводом послужили события 2009-го года, 70-летняя годовщина начала Второй Мировой войны и публикации вполне антироссийских статей в ряде европейских стран. На этом фоне тогдашний президент Дмитрий Медведев сделал заявление 8 мая: «Попытки фальсификации становятся всё более жёсткими, злыми и агрессивными». То есть речь шла не о создании своего нарратива, а о противодействии внешней агрессии.
Между тем, накал вокруг исторических событий Второй мировой – её начала и её конца – в последнее время несколько утих. Комиссия как-то иссякла. Она была распущена гораздо менее помпезно, чем создавалась – в некоем указе от февраля этого года очень глубоко было закопано распоряжение о её расформировании. Хотя в её состав входили очень высокопоставленные люди из науки, из разных ведомств: погранслужб и ФСБ.
Исторические фальсификации в России
Но из того, что комиссия распущена, вовсе не следует, что больше не стоит эта проблема. Как только была распущена комиссия, на сайте госзакупок появился тендер, объявление о конкурсе. Он называется так – «Разработка учебно-методических материалов по тематическому курсу истории России, посвящённому проблеме фальсификации отечественной истории». Это было размещено в начале года, примерно в те сроки, когда была распущена комиссия. Я думаю, это может означать, что задача противопоставления «неправильному нарративу» «правильного» из внешнеполитической стала больше внутриполитической. Конкурс был объявлен, государственный грант составил 9 миллионов рублей. Уже объявлен и победитель – издательство «Просвещение». Крупнейшее издательство учебной литературы. Теперь именно оно будет нанимать авторов для создания учебника – так что можно не сомневаться, что деньги будут потрачены с толком. На сайте, где был размещён тендер было, в частности, сказано, что «фальсификация истории становится одним из способов политической борьбы».
В данном случае мы имеем дело с попыткой легитимировать свою власть, представить удобную и необходимую версию истории. Ведь другие фальсификации – на выборах в конце прошлого и весной этого года ставят под сомнение легитимность самой этой власти.
<…>
По прошествии 20 лет существования нашей новой страны мы действительно не располагаем ни праздником российской государственности, ни национальными героями, которые могли бы стать нашими отцами-основателями, ни нарративом о том, что случилось тогда. Обычно, приезжая в какую-нибудь страну, мы получаем представление о её героях, героях исторических, почти сразу – глядя на памятники, на названия улиц. Невозможно приехать ни в один американский город, чтобы немедленно не найти там улицу Мартина Лютера Кинга. У нас в России из трёх главных героев по-настоящему визуально представлен только один, и это герой неполитический – Александр Пушкин. Два других из первой тройки гораздо более проблемны. Первый – Сталин – и его нельзя встретить фактически никогда. Если путешествовать по России никогда не догадаться, что одной из трёх главных исторических фигур здесь является именно Сталин. Что касается Петра Первого, то и тут есть существенные затруднения с тем, чтобы определить, в чём проявляется его героическая роль. Есть памятники, есть названия, но, тем не менее, его вестернезирующая роль является в большой степени фигурой умолчания.
Рецензии на книгу:
- А. Марков. Институт памяти сдаёт экзамены // Русский журнал, 13.06.12.
- Д. Гарт. Между честным прошлым и добрым именем. Между честным прошлым и добрым именем // booknik.ru
Записал Сергей Бондаренко