Автор: Ксения Харланова, Волгоградская санаторная школа-интернат «Созвездие», г. Волгоград
В нашей семье хранится старая фотография. Пожелтевшая от времени, стершаяся на сгибах. На ней трое юношей, почти мальчиков, в ватниках и ушанках, на которых прикреплены красные звездочки. Это единственная уцелевшая военная фотография моего прадеда. Он с товарищами зимой 1942 года. Я не знала его, его не стало в 1989 году, когда моей маме было 12 лет. Знаю, что он воевал, а после войны работал учителем. Остались два его письма, несколько записей. Но живы его дети – моя бабушка, ее брат и сестра, моя прабабушка – его жена. Большие возможности предоставляет сегодня интернет. Попробую составить рассказ о его жизни.
Хара-Усун. Небольшой хутор в калмыцкой степи. Уже давно он прекратил свое существование. Хотя по административному делению хутор относился к Ростовской области, но до Ростова было почти 500 км, до Волгограда – 300, а до Элисты – около 70. Здесь жила большая семья Сергея Павловича Скрынникова и Акулины Лазаревны, в ней родилось 6 мальчиков и одна девочка. Младшим был Миша, он родился в 1922 году. Велось почти натуральное хозяйство, покупались только сахар, спички, керосин, ткани. Остальное выращивалось или изготавливалось дома. Был огромный сад.
А с северной стороны хутора – цепь курганов. Их было около семи. Позже, когда Миша вырос, он побывал на экскурсии в Астраханском краеведческом музее, где увидел вазу, на сопроводительной табличке к которой было написано, что она найдена при раскопках скифского кургана на хуторе Хара-Усуне, близ села Федосеевка.
По вечерам в доме зажигали керосиновую лампу, садились за длинный, грубо сколоченный стол, ели вареных раков или вареники, пили молоко, разговаривали. В огромной русской печи по утрам пекли хлеб, потом в золе запекали груши. На хуторе была начальная школа, в которую пошел мой прадед, потом он закончил Кегультинскую семилетку (где жили три сестры его отца), после нее – Заветинскую среднюю школу.
Родители мечтали, чтобы хоть один сын выучился и стал грамотным человеком. Миша учился легко, в школу ходил с большим желанием (в Кегульту за 40 км – на каникулы и с каникул, всё пешком. И до Заветного – 50 км). Иногда кто-нибудь подвезет на телеге. (По воспоминаниям моей бабушки, Светланы Михайловны Простоквашиной, которая в детстве жила в ХараУсуне и помнит многое из рассказов своей бабушки Акулины). Не знаю, кем мечтал он стать. Тогда все хотели стать летчиками или моряками. 20 июня 1941 года мой прадедушка окончил 10 классов, а 22 июня началась война.
О войне он почти не рассказывал. Из боевых наград моя бабушка (дети играли в детстве орденами и медалями) помнит только орден Красной Звезды. На праздничный костюм прадед прикрепил орденские планки. Уцелевшие награды после его смерти в 1989 году хранились у прабабушки, она их отдала своему сыну, брату бабушки. Об участии мужа в войне она ничего не помнит – скорее всего, он и ей рассказывал мало. Изредка от него можно было услышать какую-то фразу о войне, что-то отложилось в памяти детей, что-то ушло.
С чего начинать? Возможно, на его родине кто-то из его товарищей, учеников, односельчан еще жив и помнит прадеда. Напишу письмо в Заветинскую районную газету, может быть, они откликнутся.
На сайте podvignaroda.ru пробую найти сведения о его наградах. Вот наградной лист от 25.10.1944. В нем такие сведения о бойце Скрынникове Михаиле Сергеевиче:
Звание сержант
Должность командир топо-вычислительного отделения 6-й батальона 2 дивизиона 150 Армейской пушечной артиллерийской Севастопольской бригады.
Представляется к ордену «Красная Звезда»
Год рождения 1922.
Национальность русский
Член ВЛКСМ с 1939 г.
Участник Отечественной войны с декабря 1942 г.
В Красной Армии – с августа 1941 г.
Имеет награды: медаль «За отвагу» Приказ по АПАП 1095 от 2. 11. 43; медаль «За оборону Сталинграда». Указ Президиума Верховного Совета СССР.
Ищу в интернете сведения о 150 Армейской пушечноартиллерийской Севастопольской бригаде. Узнаю, что она до мая 1944 года называлась 1095-м армейским пушечным артиллерийским полком, формировался полк в Башкирии. Боевой путь начался в 1942 году, когда полк был поставлен на прикрытие Москвы от вероятного наступления немцев. В декабре 1942 года полк переброшен под Сталинград, где в составе 2-й гвардейской армии участвовал в сражении с прорывавшейся к Сталинграду группой армий «Дон» фельдмаршала Манштейна. Летом 1943 года последовали тяжелые бои в неудачной наступательной операции на Миус-фронте, штурм Саур-могилы и освобождение Донбасса. В 1944 году – участие в освобождении Крыма и Севастополя, Белорусская наступательная операция, Прибалтика, Кенингсберг.
То, что вспоминать ему было тяжело, подтверждает рассказ моей бабушки:
«Он говорил, что полк формировался в городе Чишмы, в Башкирии. Мы даже туда с ним ездили в 1972 году, он хотел найти однополчан. Взяли билеты до станции Чишмы (поезд Кисловодск – Новокузнецк), доехали до места, по дороге он рассказывал, какие душевные люди башкиры и как он хочет найти своего друга. Решили обратиться в военкомат. Сошли с поезда, спросили, куда идти. Нам объяснили, и мы пошли. Шли долго по деревянному тротуару. Шли-шли и вдруг: пошли обратно! Я уговаривала, но он твердо стоял на своем: поехали обратно или я сам уеду! Вернулись. Обратный поезд был через полтора часа, мы взяли билеты и уехали в Волгоград, откуда отправились в свою деревню. В общем, ездили 5 дней, всё напрасно».
2-я гвардейская армия, согласно приказу Ставки ВГК, 15 декабря 1942 года передана в состав Сталинградского фронта.
В наградном листе Скрынникова М. С. в графе «участие в Отечественной войне» стоит дата: с декабря 1942 года. У однополчан, с которыми он вместе начинал службу в Башкирии, та же дата; у некоторых конкретно: с 15 декабря. «Нас посадили в товарные вагоны и повезли, – рассказывал прадед своей внучке (моей маме). – В щели был виден лес. Потом он становился все реже, началась степь. Ребята, нас везут в Сталинград! Это же рядом с моим домом! А как хотелось в родной хутор!»
Он не знал и до конца жизни не узнал место выгрузки полка с поезда. Своим детям говорил позже, что это была степь, и шли по ней очень долго. Где? Иногда он говорил, что это около Манойлина (в Клетском районе), иногда – что за Волгой. И только недавно я нашла ответ в книге А. М. Самсонова «Сталинградская битва»: «Погрузка частей армии в эшелоны для следования на фронт началась в первых числах декабря. В сутки грузилось 18 и больше эшелонов, а всего для перевозки использовалось 165 железнодорожных составов. Разгрузка производилась северо-западнее Сталинграда, на станциях Иловля, Арчеда, Калинине, Липки, Качалино, разъездах Тишкин, 536-й км…»
Было очень холодно, бушевала метель. Бойцы проходили в сутки по 40–50 км, передвигаясь в основном в ночное время. Отдохнуть было негде: на пути попадались деревни, но в них все дома были разбиты, а в очень редких уцелевших располагались раненые или находились военные учреждения. Тяжелый форсированный марш (около 280 км) из мест выгрузки до районов сосредоточия армейские соединения прошли в срок, 18 декабря 1942 года они вступили в бой на р. Мышкова с немецкими войсками, пытавшимися деблокировать 6-ю армию, окруженную в районе Сталинграда. Утром 24 декабря 2-я гвардейская и 51-я армии перешли в наступление с целью разгрома армейской группы «Гот».
Из сводки Совинформбюро от 31 декабря 1942 г. ясно, как недалеко был Михаил от родного дома: «В течение 30 декабря наши войска южнее Сталинграда продолжали успешно развивать наступление и заняли районные центры Ремонтное и Троицкое, населенные пункты Трудников, Фомин, Чернышев, Валуевка…»
Своему внуку мой прадед написал об одном из боев: «Это было небольшое, по числу боевой техники, сражение, но очень стремительное и упорное. Наш полк поддерживал танкистов и технику огнем своих мощных пушек. Танки сторон сблизились и дрались „врукопашную”, стреляли из своих пушек на короткой дистанции, таранили друг друга, порой сходились лбами и палили в упор. Горели танки, горела земля, горели люди в своих броневых гробах и вне их. Место заволокло густым зловонным черным дымом. Трудно было различить свои танки от вражеских, они были покрыты черной копотью, как и весь снег в этом месте. Фашисты были разбиты наголову, и жалкие остатки их бежали… Мы бродили по полю сражения, помогали санитарам подбирать своих раненых бойцов и фашистских. Собирали убитых, грузили их на машины и куда-то отвозили хоронить в братских могилах. Нужно было смотреть на это поле. Кругом стояли, лежали на боку и опрокинутые черные изувеченные и обгоревшие танки. В танках и около них лежали обугленные и полусгоревшие трупы людей. Впереди и чуть позади места атаки там и тут лежали трупы фашистов и наших бойцов».
На всю жизнь он возненавидел танки. По воспоминаниям моей бабушки, он их называл «железными гробами»… После этого письма, с которым я получила возможность познакомиться совсем недавно (оно было у других родственников и долгое время считалось утерянным), я поняла, почему он дал им такую характеристику.
Исследую далее наградной лист:
«При прорыве обороны противника на р. Дубисса 6.10.44 тов. Скрынников вызвался выйти вперед для установления точного местонахождения НП противника. Несмотря на сильный огонь пулеметов, он через полчаса вернулся с точными координатами цели. Быстро подготовил данные, и цель была уничтожена. По данным точно подготовленным тов. Скрынниковым, были разбиты следующие цели:
6.10.44. штаб противника восточнее Кельмы.
7.10.44. две батареи противника в районе северо-западнее Кельмы.
9.10.44. под Таураге до взвода пехоты.
11.10.44. подавлена 150 мм батарея противника западнее Таураге.
Командир 2/150 АПАБР Майор Леденев»
По карте нахожу Кельме и Таураге. Это недалеко от Шауляя, в Литве. Родные его не знали, что он воевал здесь. Но бабушка помнит огромный немецко-русский словарь, на котором была надпись: «Другу Мише на память о военной дружбе. Витебск, 1944 г.». Неразборчивая подпись. Значит, прадед был в Витебске. Войну он закончил в Кенигсберге, это наша семья помнила. Литва – между, она указана и в наградном листе. Сравнивая эти данные с данными о боевом пути 150-й АПАБр, выясняю, что прадед всю войну прослужил в одном полку.
На фронте мой прадед был топовычислителем: получив данные разведки, он должен был «привязать» их к местности, рассчитать и передать координаты вражеских укреплений в дивизион. А на их основании велся огонь из тяжелых пушек и минометов. Иногда вычислителям приходилось, не дожидаясь данных разведки, самим идти в разведку, часто под ожесточенным артиллерийским, пулеметным и минометным огнем, бомбежкой с воздуха. От друзей часто зависела жизнь солдата. Его полк формировался в Башкирии, в нем было много ребят из Башкирии и Татарстана. Я нашла его боевых товарищей по 2-му дивизиону 150 АПАБр: азербайджанец Мехтиев Казим Агаевич, татары Хабибуллин Гарифулла, Муссалимов Мингаян Мингаянович, Голядов Ясави Ахшердинович, башкиры Байгазаков Мурза Сафарович, Ахмедзянов Загид Нугуманович, украинец Редько Григорий Денисович, узбек Умаров Мамадали… Он всегда говорил своим детям, что нет плохих национальностей, бывают плохие люди.
Потом они со своим полком пойдут на запад. Тяжелые, кровопролитные бои на Миус-фронте, невозможность во многих боях даже похоронить однополчан, постоянные налеты авиации, минометный огонь… Советской армии после тяжелых, кровопролитных боев удалось сломить мощные оборонительные линии противника. После Миус-фронта, в декабре 1943 г. полк уже в составе 4-го Украинского фронта воевал в районе Херсона, на левом берегу Днепра.
Об этом – рассказ моего прадеда, записанный им самим. Перед записями заголовок: «К 40-летию великой Победы», он позволяет отнести записи к 1985 году.
«Летом 1943 г. началось наступление армий Южного фронта, в результате которого пал Миус-фронт. Гитлеровцы начали откатываться на запад к Днепру, где были заранее подготовлены оборонительные рубежи. Зимой этого же года наши войска достигли реки Днепр в районе города Херсон и вынуждены были остановиться…
Вражеская батарея была очень хорошо замаскирована. Она располагалась где-то севернее города. Ее скрывал высокий береговой бугор… Отделению Касымова было приказано засечь эту батарею. В течение недели разведчики пытались это сделать. Они наблюдали с высоты холмов, взбирались на деревья, часами на них просиживали и днем и ночью. Все попытки выполнить приказ были безуспешными. Сержант Касымов решил перебраться на другую сторону реки. Была зима, но в южной части своей река покрывалась тонким слоем льда, а в отдельных местах его совсем не было. Предварительно изучив хорошенько прибрежную линию обороны немцев, ребята пошли на риск. Нашли подходящее место, но над рекой висели „фонари”, которые освещали берега и русло реки, и переправляться было опасно.
На седьмой день пошел густой пушистый снег. В полночь Касымов и трое разведчиков, прихватив с собою страховочную веревку, благополучно переползли по льду и укрылись в одном из оврагов. Чуть ниже гребня тянулась извилистая траншея, которая соединяла пулеметные гнезда фашистов. Больших фортификационных сооружений не было. Очевидно, немцы надеялись на естественный барьер или не собирались здесь долго задерживаться. Вдоль берега тянулась широкая лесополоса, а еще чуть дальше находилась роща. Разведчики спрятались в этой роще и стали дожидаться утра.
Вскоре началась очередная перестрелка. Над головами свистели снаряды, визжали мины. Из-за рощи стреляла какая-то тяжелая батарея. Это, наверное, было то, что нужно разведчикам. Осторожно достигли опушки рощи и вскоре обнаружили гаубичную батарею. Она была расположена в лимане. Пушки были закопаны в землю, торчали только одни стволы. Касымов откорректировался на местности и довольно-таки точно определил координаты батареи.
Задание было выполнено, можно возвращаться назад. Пришлось ожидать наступления ночи. Небо было безоблачным, ярко светила луна. Дождались предрассветной темноты и начали возвращаться тем же путем к реке. Чуть ниже гребня бугра заметили фигуру человека. Это был немецкий связной. Он сидел на корточках и соединял телефонные провода. Два разведчика решили взять его живым. Они осторожно подползли к нему, накинули веревочную петлю на туловище фрица, потом связали руки, засунули рукавицы в рот. Переползли через бугор, благополучно спустились ко льду. Похолодало, и лед стал значительно крепче. Гуськом поползли по льду, фашиста тянули на веревке. Берег был уже близко. Но тут ярко вспыхнула ракета.
Немцы заметили группу и начали бить из миномета. Мины взрывались рядом, крушили лед. Пришлось вплавь добираться до берега. Сержант Касымов был замыкающим. Его осколком ранило в руку. Один из разведчиков помог ему добраться до берега. Ребят ожидали на берегу. Раненому оказали помощь, и вся группа возвратилась в расположение своего подразделения. Пленника доставили в штаб. Добытые сведения подтвердились показаниями немецкого солдата. По этим данным наши батареи, состоящие из 152-миллиметровых пушек-гаубиц, заставили замолчать немецкие орудия» (в этом рассказе под фамилией Касымова мой прадед скромно скрыл свою).
Он не раз ходил в разведку, поскольку хорошо знал немецкий язык. А один случай из его военной биографии вспомнил в письме его ученик начала 50-х годов Виктор Федорович Осичкин: «Мы ночевали в каком-то здании на окраине села, и рано утром сюда нагрянули немцы (скорее всего, это была немецкая разведка). От шагов и шороха я проснулся и слышу немецкий разговор: „Sie schlafen“. „Они спят“, – успел понять я. Мы приготовились к встрече, расправились с ними и остались живы. Вот так знание немецкого языка спасло нам жизнь», – рассказывал прадед.
Демобилизовавшись в 1946 году, прадедушка решил стать учителем. Учителей, особенно мужчин, сильно не хватало, и дедушка, как и многие уцелевшие фронтовики, пришел работать в школу. Со средним образованием охотно брали на работу. С предметами определился сразу: история, немецкий язык, который дедушка знал довольно хорошо, и рисование – для души. Поступил на физико-математический факультет Ставропольского педагогического института, вел в семилетке геометрию и немецкий язык, после перевелся на историческое отделение. Закончил Ставропольский пединститут, получил диплом учителя истории, и его перевели в Фоминовскую семилетнюю школу (она только открылась) директором. Преподавал историю и очень любил ее. Может быть, потому, что сама его жизнь стала частью истории. Бабушка была его ученицей, вспоминала, с каким воодушевлением рассказывал он о Троянской войне и походах Суворова, о строительстве египетских пирамид и о Сталинградской битве. Он внимательно и кропотливо изучал историческую литературу, запоминал мельчайшие подробности, а потом так рассказывал об этом своим ученикам, что они чувствовали себя в самой гуще исторических событий. Один из его бывших учеников в 1984 году сказал моей бабушке: «Лучшего учителя в моей жизни не было…»
Постепенно он собрал огромную библиотеку, в которой каждая книга была не случайной гостьей… Часть этой уникальной библиотеки живет в нашем доме сегодня. Это книги-реликвии, бережно передающиеся старшим поколением младшему: различные словари и справочники, среди которых удивительный «Энциклопедический словарь» Ф. Павленкова (издание 1907 г.), книги по истории древних и средних веков, «Жизнь и приключения Робинзона Крузо» Д. Дефо (Детгиз, 1955, серия «Библиотека приключений»), которую прочитал каждый член нашей семьи, когда ему исполнилось 10 лет. Эта семейная традиция заложена моим прадедом.
Его дети стали тоже учителями: сын Вячеслав преподавал в военном училище, дочь Светлана (моя бабушка), учила детей физике. Моя мама, внучка Михаила Сергеевича, – тоже учительница – русского языка и литературы.
Быт был нелегким. Выручал огород, сад. Школы финансировались плохо, а еще труднее было купить на отпущенные деньги стройматериал, оборудование, товары для ремонта. Однажды одноклассник прадеда, тоже директор школы рассказывал моей бабушке: «Денег на ремонт не было, а школу нужно летом ремонтировать кровь из носу. Что мы делаем? Берем выпивку, кой-какую закуску – и к председателю колхоза, потом директору совхоза. А еще лучше – председателю сельпо. Понимание находили сразу – живем в одном селе. Поэтому и не было тогда почти среди директоров женщин. А мужчины директора начинали выпивать…» И мой прадед, прошедший всю войну и не бравший капли в рот до 1955 г., потихоньку стал «употреблять».
В 1954 г. вступил в Коммунистическую партию, верил, что «нынешнее поколение советских людей будет жить при коммунизме».
А в жизни всё было иначе. Его родной Хара-Усун умирал. Колхоз «Пограничный», образованный в хуторе в 1929 году, при укрупнении колхозов был объединен с федосеевским колхозом им. В. И. Ленина. Потом опять укрупнение (1950 г.): объединили три колхоза в один и назвали «Заветы Ильича». 1 апреля 1957 года в результате реорганизации колхоз стал фермой № 4 совхоза «Степновский». 4 хутора и село стали одной фермой. Следствие этого – брошенные людьми дома (все переселяются туда, где есть работа, школа, почта, медики)…
Семья Скрынниковых, когда-то большая и дружная, сильно поредела. Погиб самый старший брат прадеда – Александр, еще до войны. Сын Александра, Николай, 1924 г. р., был призван на войну, очень тяжело ранен в первом бою, но выжил, позже работал в г. Элисте. Брат Василий, призванный в 1941 году, погиб в 1942. Брат Гаврила, кавалерист, попал в немецкий плен и вернулся только в 1946-м. Воевали и братья Иван и Степан, оба получили ранения на фронте: Степан очень сильно хромал, Иван стал инвалидом. В Хара-Усун они после войны не вернулись. Начальная школа в деревне была закрыта в 1957 году. Прадед часто ездил туда на мотоцикле. Здесь еще жила его мама (отец умер в 1952), старший брат Гаврила с семьей. И прапрабабушка при встрече первым делом перечисляла: осталось 20 (потом 19, 18…) дворов. Уехали те, те и те… Знаменитые на весь район курганы постепенно распахивались, они становились все незаметнее. Распахали и кладбище, на котором похоронены близкие, от него не найти уже и следа… Жизнь теплилась на хуторе до 1960-х.
В 1962 году рвануло в Новочеркасске. Доведенные до отчаяния голодом и несправедливостью, рабочие вышли на демонстрацию, которая закончилась расстрелом прямо на улице и последующими репрессиями. Об этом не писали газеты, не говорило официальное радио. Но люди говорили о большом количестве погибших, о приговоренных к расстрелу, получивших длительные сроки заключения. Новочеркасск был близок: почти в каждой семье там жили родственники или друзья. Эту тему обсуждали несколько лет полушепотом: еще живы были в памяти репрессии сталинской эпохи. И верили слухам. А по официальному радио (телевизоры появились в деревне только в начале 70-х) говорили о приближающемся коммунизме, стройках пятилетки, энтузиазме молодежи, руководящей роли партии. По рассказам бабушки, ее отец стал молчаливее, всё больше замыкался в себе. Читал по-прежнему много, но от пропагандистской деятельности постепенно отошел. Он уже не был директором школы, чувствовалось, что и учительская работа ему не приносит удовлетворения. Как-то сказал: «Все учителя могут спокойно вести свой предмет. Кроме историка. Он должен постоянно менять свои взгляды и убеждения в зависимости от очередного пленума или съезда. Но ведь стыдно перед коллегами и особенно перед детьми».
Впервые он выразил какое-то недовольство политикой партии, когда его дочь приняли кандидатом в члены КПСС (1972 г.). Она спросила – почему. Он ответил: «Это тупик». Но не настаивал ни на чем, сказал: «Ты взрослая, и сама должна решать».
В 1973 году проводился обмен партийных билетов. Из райкома был спущен график обмена, все дружно обменивали билеты, в первичных организациях сделали это торжественно. А Скрынников на обмен билета не явился. Статистика, конечно, была подпорчена. Несколько раз к нему приезжали районные партийные деятели, но он наотрез отказался, сказав, что партбилет потерял и не желает восстанавливать. Я представляю, чего ему, не жалевшему жизни и здоровья в страшной войне, как и все его друзья, большинство которых сгинуло на фронтах, стоил этот драматичный перелом – отказ от членства в партии.
Дети повзрослели, выучились, у них появлялись свои семьи. Уже могли себя обеспечивать сами, и прадед ушел с работы. Он еще несколько раз пытался начать работу в школе, в совхозе (у него были золотые руки, ему по плечу было многое из столярного дела, сделать в доме печь, отремонтировать мотоцикл). Дома было тяжело одному, жена на работе весь день, хозяйство небольшое. Книги из сельской библиотеки все прочитаны, и не один раз. Дети приезжали редко, с собой старались привезти какую-то книжную новинку, знали, что он ее ждет всегда, его книжный голод утолить было невозможно, особенно в последние годы: он, прежде всего, читал военные мемуары. Каждая прочитанная книга обсуждалась с друзьями за стаканом чая, иногда – вина. Он активно стал расширять круг общения: стал ездить в гости к родственникам, на встречи однополчан, которые начали проводиться где-то в 80-е.
После одной встречи приехал подавленным. Он разговаривал с одним старым знакомым по молодым годам. Тот работал в психбольнице и в разговоре сказал: «А ты знаешь, сколько у нас находится нормальных людей, не психов? Больше половины». И рассказал ему о таких «больных». Под этим тяжелым впечатлением прадед ходил несколько месяцев. Бабушка считает, что после этого он стал совсем неразговорчивым, замкнутым.
Его дети – моя бабушка и ее брат – с годами всё чаще задумываются о его жизни. Он жил жизнью своей страны: голод, холод, война в стране были и его голодом, холодом, войной. И по мере сил он старался отдать ей свои силы, здоровье, умение. Так было до тех пор, пока не увидел и не почувствовал, что жизнь не соответствует словам с высокой трибуны, что человек – даже не винтик, а какая-то букашка в огромном маховике, и его снесут, не задумываясь, крутящиеся шестеренки под лозунги «Всё во имя человека, всё для его блага!» Семья, хутор, поколение – все погибало под этими колесами…
В 1989 году его не стало.
* * *
Идут годы. Михаила Сергеевича давно нет в живых. Так получилось, что в деревне, где он похоронен, никто из наших родственников не живет. Но в прошлом году бабушкин брат, Вячеслав Михайлович Скрынников, побывал на его могиле. Она ухожена, в идеальном состоянии. Он спросил, кто ухаживает за могилой? Ему ответили, что ученики Михаила Сергеевича. Ученики его – уже очень пожилые люди, самому молодому почти 70 лет. Через районную газету я попросила написать мне несколько слов о моем прадеде. Люди помнят о нем, мне прислали письма его ученик, одноклассник, знакомый. Мне написали, что он был прекрасным учителем и душевным человеком и что я могу гордиться своим прадедом…