От рассвета до заката: история умирающей деревни

Автор: Мария Стрелюхина, лицей № 3 им. Столыпина,
г. Ртищево, Саратовская область

Научные руководители: Александр Владимирович Морозов,
Наталья Владимировна Левина

Жизнь крестьян села Урусово до 1917 года

В селе Урусово я была не один раз. И всегда меня поражала разруха: развалившийся ток, остовы ферм, пустыри в центре села, заросшие травой. А что же было до этого? Почему так произошло?

Во второй половине XVIII века стали появляться поселения между реками Хопер и Медведица. В это время в живописном уголке природы на берегу реки Песчанки, притока Хопра, возникло одно из старейших сёл Саратовского края – Урусово. Из «Сборника статистических сведений по Саратовской губернии Сердобского уезда от 1892 г.»: «…село Урусово (Песчанка). Говорят, селение существует более 100 лет; преданий о возникновении его не осталось, но по тем названиям, которые носят улицы: „Шатчина“, „Самара“, „Тростянка“, „Николаевка“, нужно полагать, что заселение данной местности имеет прямую связь с Шацким уездом Тамбовской губернии, с Самарской губернией».

Село в те далекие времена было довольно большое. Ровная в два ряда улица тянулась вдоль глубокой и широкой речки Песчанки (сейчас сильно обмелевшей). В Урусово имелись волостное правление, школа, приходская церковь. После отмены крепостного права, наряду с земледелием, в селе быстро развивалось ремесло. Разными промыслами занимались 249 жителей села, из них 80 человек были портными, 24 поденщика, 11 батраков и др. В 1912 году в селе проживал уже 3591 человек.

Село Урусово с 1917 до 1929 года

В 1917 году жизнь села меняется. Помещица Гагарина уезжает из села в начале октября. После ее отъезда жители разграбили принадлежащую ей усадьбу.

Из воспоминаний Александры Михайловны Давыдовой, 1914 г. р. (по материалам школьного музея): «Помню, как из дома Гагариной все тащили, мой отец принес керосиновую лампу „Молния“ (она очень светло горела), часы с боем».

В начале ноября 1917 года в селе устанавливается советская власть. А в 1920 году в селе произошел сильный пожар, улица от церкви до речки выгорела вся (пожары случались часто, так как крыши домов были соломенными и дома располагались близко друг к другу).

Гражданская война не обошла село стороной. В мае 1919 года армия Деникина находились недалеко от Урусова на железнодорожной линии «Балашов – Поворино».

Из воспоминаний Н. С. Гришина, 1901 г. р. (по материалам школьного музея): «В 1919 году я приехал из Саратова в Урусово. Здесь от Деникина делали оборонную линию, проходящую возле кладбищ, находящихся на горе. Все трудоспособное население рыло окопы, тянули проволочные заграждения. Зимой заготавливали для паровозов в лесу дрова и возили их на станцию г. Ртищева, женщины их грузили на платформы».

В феврале 1921 года через село проходил полк восставших крестьян во главе с А. С. Антоновым. После завершения гражданской войны в село вернулась обычная жизнь.

Очень многое о жизни села мне удалось узнать из беседы со старейшей жительницей с. Урусово Ниной Дмитриевной Чернецовой. Нина Дмитриевна в молодости была пионервожатой. Очень общительная, здраво рассуждающая старушка. С большим удовольствием делилась воспоминаниями о «делах минувших дней».

«Священниками были Лебедев, Финансов, – рассказывает она. – Жили рядом с церковью. Дом был белый, кирпичный, рядом с нынешней конторой. В конторе в сторону клуба было крылечко. У церкви ограда была красивая, кирпичная. Церковь была состоятельная, хорошая. На все праздники убиралась красиво. На Троицу березки в церкви стояли, как в лесу. Наверху были крыльца, там пел хор. Службы были красивые. Батюшка на Пасху выходил из алтаря, легонько, тихонько пел. Когда был крестный ход на Пасху, в клубе рядом шли танцы.

Из ближайших деревень стекался народ на Пасхальную службу. На каждый праздник свои песни, свой ритуал. На Вербное воскресение вербочку заранее сделают. Батюшка выходит а по обе стороны тюки вербы. Он дает целовать крест и выдает вербочку. «Верба хлёст, бей до слез. Вставай рано, режь барана, к обеденке одевайся!»»

Как видно из воспоминаний Н. Д. Чернецовой, село в 20-е годы было процветающим. Нина Дмитриевна неслучайно большое внимание уделяет церкви. Ее слова подтверждают и сохранившиеся фотографии церкви села Урусово начала ХХ века. На них церковь представляет собой грандиозное архитектурное сооружение.

Во времена НЭПа в Урусово процветала индивидуальнотрудовая деятельность. В селе было много кустарей: сапожников, портных, шорников, мастеров по выделке кож, валяльщиков валенок и т. д.

Перед образованием колхозов появились общественные мастерские. Из воспоминаний Василия Андреевича Симбирцева, 1915 г. р., мне удалось узнать, что в Урусово была сапожная мастерская на правом берегу реки Песчанки. А рядом с современным зданием почты, на месте которого стояла паровая мельница, находилась столярная мастерская.

До 1929 года большинство семей имело в собственности земельный надел и инвентарь. Была развита торговля. Из воспоминаний Владимира Дмитриевича Савина, 1921 г. р. (по материалам школьного музея): «Я помню, как при единоличном хозяйстве каждый хозяин работал в поле, помню старого деда Молоканова – как обрабатывать землю, он знал лучше агронома. У него каждый год, несмотря на плохие погодные условия, был хороший урожай; за ним мужики следили, но не всегда им удавалось: он мог сеять даже ночью. Мы с семьей работали в поле с отцом, он косил крючьями, а мы, ребятишки и мать, вязали в снопы и возили на гумно. В поле сеяли рожь, сечку, горох, чечевицу, просо, подсолнух. Осенью возили чечевицу в Беково на ярмарку, ее закупали немцы, она стоила дорого. Перед ярмаркой дети нанимались молотить семечки, чтобы заработать денег. Молотили их палками прямо в поле. Однажды я заработал 11 коп. Это были большие деньги, если на одну копейку можно было купить 3–4 чибрика. На ярмарку съезжались со всей округи семьями, все было заставлено телегами».

В середине 20-х в селе появилась первая техника – трактора. В 1923 году была организована артель «Красный пахарь». В 1924 году она купила американский трактор «Фордзон». Артель ежегодно росла: в 1925 году было 18 домов, а к 1928 году стало 40.

В селе Урусово существовала и другая артель – «Коммунар». Из воспоминаний В. Д. Савина: «В 1927 г. мы с братьями ходили в детский садик от артели „Коммунар“, который был расположен в желтом доме. Нам выдавали форму. Когда приходили в детский садик, свою одежду снимали, одевали их. Кормили нас хорошо, давали молочные продукты, каши, печеные яблоки. После обеда нас водили гулять в барский сад. В саду был порядок: красивые аллеи, огромные сосны».

По воспоминаниям старожилов можно сказать, что народ не бедствовал: НЭП быстро наладил жизнь села после гражданской войны.

Село Урусово в годы коллективизации (1929–1933)

1929 г. стал переломным в жизни села. Вместе с коллективизацией активно проводилось раскулачивание крестьянских хозяйств. Условием для раскулачивания было наличие мельницы, кузницы, корпорушки, маслобойки, столярки и т. д. Из воспоминаний Василия Андреевича Симбирцева, 1915 г. р. в то время жившего в поселке Новосветском (по материалам школьного музея): «Накануне коллективизации в 1927–1928 гг. накладывали на крестьян большие налоги, не выплатил – отбирали хлеб, весь выметали под метелку. Но всё же пока жили единолично. У каждой семьи была земля и свой инвентарь: соха, дробач с сошняком, лошади».

Первые колхозы были образованы в 1929 г. В селе Урусово образовался колхоз имени Володарского.

«В 1929 году начали собирать всех жителей в колхоз, заставляли вступать насильно, в нашем поселке Николай Мелин уполномоченный приказывал женщинам записываться в колхоз, грозил наганом, говоря: „Вы что? Против советской власти?“ Вручал карандаш – записываться добровольно. Я сам добровольно отвел лошадь, мне было 14 лет, отвез дробач с сошняком, соху, борону. А в марте 1930 вышла статья Сталина „Головокружение от успехов“ в газете „Путь Ленина“ (так называлась местная газета), жители бросились забирать свое имущество из колхоза, и я забрал свою лошадь. Но потом опять сгоняли в колхоз» (Из воспоминаний В. А. Симбирцева).

«Сначала с плачем вели лошадей на общественный двор, сдавали инвентарь: бороны, сохи, затем обобществляли коров. Вскоре лошади и коровы начали дохнуть от бескормицы» (Из воспоминаний Н. Д. Чернецовой).

Всё это свидетельствует о том, что создание колхозов обернулось бедой для жителей села. Присланные люди из городов, которые должны были организовывать колхозы, мало разбирались в сельском хозяйстве. Действия власти вызвали ответную реакцию крестьян. Люди стали разбегаться из села.

«Из села убежали Малюгин и Малакановы в Брянские леса. Всех не помню… В сельсовете командовал уполномоченный – коммунист из райкома Мелин и Новоженов (по-уличному Комарь). Часто проводили собрания, на которых подводили итоги коллективизации, искали кулаков. К 1930 году практически половина жителей села Урусово была раскулачена и угнана в Сибирь и Казахстан» (Из воспоминаний В. А. Симбирцева).

Одной из пострадавшей в годы коллективизации оказалась Валентина Тимофеевна Акинтеева (Марахонина). Валентина Тимофеевна родилась 20 марта 1917 года в семье крестьян Тимофея Максимовича Марахонина и Василисы Петровны Марахониной. Семья была большая: отец, мать, два брата с женами и детьми. Вот что рассказывает Валентина Тимофеевна: «В 1928 году семью раскулачили, отобрали скотину, хлеб, мельницы (паровую, водяную), отца и братьев посадили. В доме остались одни женщины с маленькой девочкой на руках. Однажды ночью в дверь постучали. Мать открыла. Вошли представители местной власти и милиция, сказали: „Одевайтесь и берите с собой, что хотите“. Мы взяли сухари и мешок пшена. Нас привезли в Ртищево, в деревянную церковь возле базара. Церковь была полна народу, охраняли милиционеры. Помещение не отапливалось, было очень холодно и сыро. В церкви нас продержали несколько дней. Затем подогнали вагон для перевозки скота и всех погрузили. Я запомнила, как один из жителей Ртищево в тот день хотел передать маме горшок молока и хлеб, ей удалось всё взять и спрятать. Долго везли, наконец, привезли в Вологодскую область, на станцию Копыши и высадили. Посадили на сани, повезли в лес. Мы сделали шалаши из еловых веток. В них и жили. Много людей умирало с голоду и холоду. Занимались лесозаготовкой. Не мылись, вши заедали, голодали. Хоронили людей каждый день. Прошло время, детей стали отпускать, а потом те, кто остался в живых, тоже стали расходиться по близлежащим деревням, просить милостыню. Затем из тюрьмы выпустили старшего брата Василия. Он и нашел нас, потом перебрались к отцу в Кирсанов, жили там три года. Затем спустя этот срок переехали в поселок Бакунинский, недалеко от Урусова. Вернуться домой не было возможности, так как дома не было, все было разграблено. От всего нашего поселка Николаевский ничего не осталось».

Таких искалеченных судеб было множество. Многие раскулаченные тайно бежали из мест ссылки в родное село.

Раскулачена была и семья Колотилиных. О судьбе своих родителей мне рассказала Татьяна Андреевна Савина, 1926 г. р. Всю жизнь она проработала в родном селе, но мало кто знает о трагедии, которая постигла ее родных в 30-е. Отца семейства, Андрея Ивановича Колотилина, арестовали в 1932 году за то, что на собрании выступил против колхоза. Умер он в тюрьме в 1933 г. В этом же году была «раскулачена» его семья. Взяли корову, лошадь, картошку, все личные вещи, а дом растащили. Анастасия Яковлевна Колотилина с маленькими детьми вынуждена была жить у тетки в сарае. Но на этом бедствия для семьи не закончились. «В 1937 году забрали и маму. Я осталась с теткой. Мне было 11 лет. Ее арестовали за вероисповедание… На допросе заставляли читать молитвы, псалмы. Предъявили обвинения еще в том, что не ходила на работу (но ведь совсем недавно премию за хорошую работу получила!) и якобы избивала колхозницу. Вначале отправили в тюрьму в Ртищево, затем – в ссылку в город Кемь у Белого моря. Когда началась война, была отправлена в Горьковскую область на станцию Сухо-Безводная, там ее и парализовало. После срока привезли маму на вокзал совсем больную, и она даже не узнала своих родных. Мы приехали на лошади в медпункт за ней. Мы, я и сестры, очень плакали, глядя на нее. Она сильно похудела, постарела. Положили ее на фуру и привезли домой. Вот такая плачевная жизнь сложилась у нас. Много горя пришлось нам испытать и вынести».

Население села Урусово тогда сильно сократилось. Полностью исчезли два поселка – Новосветский и Николаевский. Больше половины высланных кулаков в качестве «спецпереселенцев» были направлены в лесную и горнорудную промышленность, а также на стройки первой пятилетки.

Голод 1932–1933 гг.

В 1933 году Поволжье охватил голод. Урожай был ниже обычного, а сверху спускались нереальные планы по продразверстке. У крестьян отбиралось всё. Голод стучался в каждый дом. Скудные запасы картофеля, овощей не могли прокормить крестьянские семьи. Запас корма для скота был сделан минимальным. Приходилось есть всё подряд: хомяков, сусликов, мышей, собак, падаль. Питались мякиной, лебедой, желудями, различными травами. За зиму пожгли часть надворных построек, чтобы не замерзнуть.

Уровень смертности в 1933 году в Правобережье увеличился по сравнению со средним уровнем в 1928–1932 годах в 4,5 раза, в Левобережье – в 2,6 раза. Люди питались суррогатами, распространялись инфекционные заболевания (тиф, дизентерия, малярия и др.). В ряде мест наблюдались факты людоедства. Но власти замалчивали действительные масштабы продовольственной катастрофы. Введение в 1932 году паспортной системы фактически лишило крестьян возможности покидать свои села.

А в газетах и кино в то время рассказывалось о счастливой колхозной жизни, о том, что колхозы избавили крестьян от вечной нужды. Так, в местной газете «Путь Ленина» за 1933 год я прочитала статью, которая меня поразила. В ней писалось, что в городе Ртищево плохое обслуживание в столовой работников железной дороги: якобы мало скатертей и салфеток. Сокрушались по поводу нехватки скатертей и салфеток! А голодные горожане отдавали детям последние крохи и умирали раньше своих детей. А те, оставшись одни, разбредались по дорогам, чтобы тоже, в конце концов, умереть где-нибудь в пыльной траве.

О страшных событиях голодного 1933 года сохранились воспоминания жителя села Салтыковка (в 5 км от Урусова) Александра Георгиевича Морозова, которые он записал в своем дневнике. Семья А. Г. Морозова была многодетной: отец, мать, тетка, три сестры.

«Через пять–шесть домов от нас жил дядя Силашка. У него было пятеро детей, один другого меньше. Когда дома не осталось ни крошки, дядя Силашка взял ружье и пошел в дом председателя сельсовета Сергея Яковлевича Аверина. Жена его, тетя Варя, как раз вынимала из печи хлеб, который он и отобрал. Ночью дядю Силашку увезли, и больше его никто не видел. Я ходил к ним, дружил с Ванькой, моим ровесником. Тетя Маша, его мать, слегла, она совершенно обессилела, опухла и не могла ходить. До сих пор у меня перед глазами ее лицо, налитое водянкой, с узкими щелками заплывших глаз. Моя мама выделяла из нашего скудного обеда кусочек хлеба и несла тете Маше, совала ей в руки и говорила: „Возьми, съешь сама!“ А та отводила руку с хлебом и просила: „Отдай им…“ Детям, то есть.

Тетя Маша вскоре умерла. А ребятишки всё лето вылавливали в речке ракушки, варили их, жарили, ловили сусликов, ежей и собаками не брезговали. Вскоре их увезли, вроде в детдом.

В селе была высокая детская смертность. Учительница сельской школы Пелагея Самсоновна постоянно не досчитывалась учеников в классах. После недельного отсутствия, делая обход домов, из которых не приходили дети, с ужасом обнаруживала трупы всех членов семей. Люди умирали в домах поодиночке и семьями, умирали в борозде, по дороге за водой к кринице. В октябре 1933 года была создана комиссия из председателя сельского совета и учителей для расследования причин смертности детей – и когда председатель сельсовета доложил результаты рейдов, его тут же посадили. Это говорит о том, что нельзя было обнародовать истинную причину смерти. В графе «причина смерти» были записи: «от кровавого поноса», «от геморройного кровотечения вследствие употребления суррогата», «от отравления затирухой», «от отравления суррогатным хлебом». Значительно увеличилась смертность и в связи с «воспалением кишечника», «желудочной болью», «болезнью живота» и т. п.».

А амбары в это время были полны зерна. В дневнике А. Г. Морозова упоминается случай, когда сторож амбаров пришел к соседке, которая жила напротив амбаров, и сказал ей: «Что же делают наши мужики? Ведь у нас дети мрут! Свяжите меня, возьмите и накормите их!» Однако у простых сельчан была чрезвычайно силен страх, который уже успела посеять власть.

В Урусово от голода умерло очень много людей. Жители села после уборки зерна ходили на поле собирать колоски. Эти колоски всё равно пропали бы. Но если с колосками попадались взрослые, их судили. Тогда родилась горькая частушка:

Колоски вы, колоски!

А за эти колоски

Угоняют в Соловки!

Поэтому в основном собирали колоски маленькие дети. Садились в овраге и оттуда высматривали: нет ли поблизости объездчика? Насобирав пригоршни две–три колосков, бежали домой, обмолачивали. С этим очень жестко боролась местная власть.

Из воспоминаний А. Г. Морозова: «Пришли и к нам. С тяжелыми молотками в руках. Этими молотками они разбили все деревянные части жерновов, а камни выкатили во двор и там раздробили на куски. Самым главным в жерновах были камни. Их трудно было найти. Осколки отец скрепил обручами, снова восстановил жернова и поставил их в погреб. Люди снова стали приходить к нам с ведрами и мешочками, спускались в погреб, а я садился возле угла сарайчика караулить. Если появлялся ктонибудь подозрительный, я тотчас же подавал знак».

«Сколько себя помню, всегда не хватало хлеба, – пишет в дневнике А. Г. Морозов. – И не только в том печально знаменитом 1933, но и в последующие годы. Мама пекла картофельные пышки и свекольные сладянки, от которых у меня кружилась голова. В ход шли лебеда, просяная шелуха, семена щирицы, или цыганки, как у нас ее называли. От такого питания меня качало ветром. Чтобы мы не умерли с голоду, отец с матерью насыпали мешок картошки, брали связанные в долгие зимние вечера пуховые платки и ехали в Саратов. Оттуда привозили мешок печеного хлеба, знаменитые саратовские калачи. Но надолго ли хватало этого семи голодным ртам? Самое большее на неделю, и от хлеба не оставалось ни крошки. Однажды отец ночью привез с тока два мешка ржи. Чем это грозило ему, я тогда не очень-то сознавал. По вечерам напеременку мололи на самодельной ручной мельнице муку. Мама пекла пышки, хлеб. Прошел слух, что ходят по домам, ищут зерно. У нас оставалось больше мешка. Ночью на салазках отец увез мешок куда-то в поле и спрятал в снегу. Хлеб искали в каждом доме. С собой носили длинные металлические прутки-щупы. На концах прутков были сделаны специальные выемки. Щупами тыкали в кучи соломы, в сугробы снега. Если щуп попадал в мешок с зерном, то в выемке оказывалось несколько зернышек. Когда поиски хлеба прекратились, отец поздно вечером отправился с салазками за припрятанным мешком, но после метели не нашел его. Обнаружил мешок лишь весной, когда уже почти совсем растаял снег, а рожь стала прорастать. Снова по вечерам крутили мельницу, размалывали проросшие зерна. Хлеб получался красным на вид и сладковатым на вкус».

Репрессии за веру

В 1937 году была разгромлена церковная община села Урусово. Арестовали 40 человек – всех, кто поставил подписи под прошением против закрытия церкви.

Из воспоминаний Н. И. Белохвостиковой, дочери Елизаветы Ефремовны Трениной, о матери, которую забрали в ноябре 1937 года: «Пришли арестовывать ее ночью, а утром мы, дети, с отцом пошли в сельсовет узнавать, за что ее взяли. Но нас не допустили. Нас осталось трое детей, мне было 15 лет, сестре – 13, брату – 10. За что взяли от нас маму? Она была совершенно безграмотной. Осудили ее на восемь лет… Отбывала она срок на крайнем Севере: Котлас, Печора, Воркута. Работала на самых трудных работах. Безлюдная холодная тундра. Маме в то время было 40 лет. Письма нам писали за нее другие люди. Когда нам сообщили, что из Саратова эшелон с заключенными должен проходить через Ртищево на Север, то мы с отцом в ночь пошли в надежде увидаться с мамой. Но пока мы искали этот эшелон, он двинулся. Мы бежали за ним, за вагонами и плакали. Вагоны были товарные, никого не было видно, но из одного вагона стала нам махать рукой в окошко женщина и кричать, чтобы мы не плакали. Это была наша мама. Эшелон ушел, мы не повидались. Вот такая была печальная встреча с мамой. Потом редко, но стали получать от нее письма. Пришла мама, отбыв срок полностью, в апреле 1946 года. А ведь в 1937 году она была в колхозе ударницей, ей дали премию (шаль-пуховку). В сентябре 1946 года ее парализовало, и вот такой больной она 26 лет прожила с сыном А. И. Трениным. Сколько хватили мы, дети, горя…»

В конце 1935 или начале 1936 года с храма были сняты колокола. Верующие села собрали подписи и направили жалобу в Ртищевский райисполком, но там «жалобу оставили без удовлетворения».

Н. Д. Чернецова в беседе со мной рассказала, как шло разорение церкви: «В 1936 году с церкви стали снимать колокола. Пришли с перемены смотреть, как снимали колокола. Сделали проем и решили раскачать и сбросить. Колокол был огромный, когда он звонил, слышно было в Ртищево. Все смотрели, а уполномоченный пошел смотреть в клети. Клети не выдержали, обломились, и колокол полетел, и с ним уполномоченный. Колокол задавил его. Паперть была выложена литым асфальтом или чем-то наподобие него. Верующие крестились и шептали: Бог наказал!»

Официально церковь закрыли в 1941 году. С 1953 до 1989 года ее использовали под склад. Так ее и не открыли до сих пор. Голод 1933 года, раскулачивание, репрессии сократили численность села Урусово почти в 4 раза по сравнению с 1917 годом. год количество жителей:

Образование на службе у власти

Школа в селе Урусово находилась рядом с церковью. Первоначально это было небольшое деревянное здание, но с 1934 года школу разместили в доме Гагариных. Учились в две смены, так как учеников в классе было до 35 человек. Ходили в школу из разных деревень – из Жадово, Дивовки, Нижнего Голицына, Раевки, Дубасова. Во вторую смену занимались с керосиновыми лампами. Во время каникул ученики работали в колхозе, в поле возили на быках зерно от комбайнов на ток.

О том, как детям со школьной скамьи прививали подозрительность ко всему, что их окружает, о том, что вокруг враги, можно прочитать в дневнике А. Г. Морозова: «В нашем классе висел портрет Гамарника. Однажды мы пришли в класс на пионерский сбор, а портрета нет. Учительница сказала, что Гамарник – враг народа. Чтобы уйти от кары, он застрелился. В новеньких учебниках по истории СССР тщательно, чернилами, вымарывали портреты и фамилии Блюхера, Тухачевского, Егорова… В 1937 году широко отмечалось столетие со дня смерти Александра Сергеевича Пушкина. На обложках школьных тетрадей появились стихи поэта, иллюстрации, связанные с его жизнью и творчеством. На одной – портрет Пушкина работы Кипренского, на другой – памятник поэту в Москве, на третьей – Пушкин прощается с морем. А вот прощание Олега с конем… В самом начале урока учительница вдруг сказала нам, чтобы мы вынули все свои тетради и положили на парты, а дежурный их собрал. Когда все тетради были собраны, учительница сказала, что в рисунках на обложках враги народа замаскировали контрреволюционные надписи. Но одна девочка разглядела их. Такой замаскированной врагами народа была фраза, которую, внимательно приглядевшись, можно было прочесть на ножнах меча Олега, стременах коня и сапогах князя. Получалось: „Долой ВКП (б)“. На обложках с памятником Пушкину якобы было написано: „Да здравствует Троцкий!“ Мы торопились разглядеть рисунки, найти на них крамольные слова. При желании и богатом воображении там можно было что угодно отыскать… Однажды к нам зашел сосед дядя Тиша Бирюков и, показав на висевший на стене отрывной календарь, попросил, чтобы я нашел листок, где Буденный и Калинин нарисованы. Я отыскал: на рисунке были изображены Буденный и Калинин, сидящие в тележке. Дядя Тиша сказал, чтобы я вырвал этот листок. Я удивился: зачем? Дядя Тиша шепотом объяснил: в складках согнутого в локте рукава шинели Буденного было нечто напоминающее голову зайца с длинными ушами. На груди Калинина просматривалась телячья голова. – Вот до чего враги народа додумались! – с осуждением произнес дядя Тиша. – Один, мол, трус, другой – подлиза…»

В то время, наверное, каждый невольно смотрел на рисунок в газете или журнале, отыскивая клевету на советскую власть.

Итоги коллективизации

Насильственная коллективизация поломала много судеб. Численность жителей села Урусово резко уменьшилась. Немногие крестьяне, сосланные в Сибирь, вернулись назад живыми. Точное количество раскулаченных до настоящего времени неизвестно. Крестьяне, оставшиеся в селе, создали колхоз имени Володарского. Жизнь в колхозе была далеко не радостная. Работали не за деньги, а за трудодни.

Из воспоминаний Владимира Дмитриевича Савина: «В 1933 г. наша семья жила на станции Курдюм Саратовской области, отец работал на железной дороге (в те годы многие бежали из села, так как годы были тяжелые, голодные). Но начались сокращения на железной дороге, отца уволили, поэтому наша семья переехала в город Кинешма Московской области. Но отец заболел туберкулезом и умер, мать решила с четырьмя детьми вернуться домой в Урусово. Домишко наш уже был продан, поэтому мы поселились у родственников, жили они в маленьком домишке, но они нас приютили. Жить надо было как-то, кормиться, поэтому я, мальчишка, в 1936 г. летом пошел пасти коров еще с двумя стариками. В этот год не было ни одного дождя. Напал ящур на скотину, всё стадо поставили на карантин. Урожай списали на всех полях. Год был очень тяжелым, голодным. А 1937 г. был урожайным, но в уборочную пошли дожди. Машин не было, убирали вручную, косили крючьями, складывали рожь в крестцы в поле».

Из воспоминаний Василия Степановича Кошкина, 1918 г. р. (по материалам школьного музея): «После коллективизации поехал на работу в Москву на химзавод. После смерти отца Степана Ивановича пришлось вернуться в Урусово: меня назначили бригадиром-полеводом. В основном сеяли овес, рожь, очень мало пшеницу. Сроки посевной сообщали „сверху“, заставляли сеять на проталинах, что ни к чему хорошему не приводило. В Урусово тракторов не было, они были в МТС, в Ртищево, оттуда вызывали бригады, отряды. Основной силой в поле были лошади. Жилось в колхозе очень трудно, за работу денег не платили, работали за трудодни. В конце года подсчитывали трудодни и выдавали плату – чулок зерна или мешок».

Восстановить довоенную и военную историю села Урусово мне помогли воспоминания моего дедушки Владимира Максимовича Селиверстова, 1938 г. р. Его отец, Максим Петрович Селиверстов, 1908 г. р., работал шофером в колхозе. Мать, Марина Федоровна Селиверстова, 1906 г. р., работала в колхозной бригаде.

«В довоенное время мама с утра до вечера проводила в поле, а иногда и ночевала там. Дома дети оставались с восьмидесятилетним дедом, старшие по возрасту помогали родителям: ухаживали за скотиной, следили за огородом. Ведь тогда колхозы сами по себе были бедными, зарплаты в колхозе не платили, писали трудодни. Потом в конце уборки урожая, в июле–августе, давали зерно на заработанные трудодни. 300–400 г зерна за один трудодень, вот и вся плата, больше ничего не давали. А надо было самим есть, курочек покормить и коровку накормить, чтобы молочка дала побольше, ведь тогда в деревне без коровы невозможно было прожить. Каждый дом должен был платить государству налог: 40 кг мяса, 10 кг масла коровьего, 100 яиц и 4 кг шерсти и денег энную сумму. А где было их взять?! Вот и продавали последнюю овечку или телка и платили, а себе ничего не оставалось. Спасибо, картошка выручала да молоко. Картофель сажали лопатой и копали лопатой. Трудились все: и взрослые и дети, чтобы выжить. А кто просто не выдерживал от голода, шли в поле собирать зерно, чтобы дома на крутилке смолоть и испечь детям хоть какую лепешку. Если кто попадался, судили за воровство. За этот несчастный карман зерна давали 10 лет тюрьмы. При этом не глядели на то, что в семье дети и старики. Поэтому тогда и жили все бедно, боялись насыпать этот карман зерна, чтобы не угодить в тюрьму, даже были случаи, люди умирали от голода, но не воровали».

Жизнь села в годы Великой Отечественной войны и в послевоенные годы

В 1941 году приходит новая беда – война. Погибло на фронте 150 жителей села.

Еще до войны в селе провели радио, поэтому жители села узнали о том, что началась война, услышав знаменитый голос Левитана.

Из воспоминаний Нины Дмитриевны Чернецовой: «Помню, в первые дни войны, 23 и 24 июня, все жители села Урусово и окрестных сел Дивовки, Раевки собрались около сельского совета. Поставили стол, за которым сидели представители власти: председатель колхоза, председатель сельского совета, представители из райкома партии и райвоенсовета. Провожали призывников – мужчин разных возрастов – на машинах полуторках. Стоял шум, плач. Мать Миронова очень сильно плакала, обнимая сына, как бы предчувствуя, что его убьют. И он погиб».

В селе оставались женщины, старики, дети. Они заменили мужчин на фермах, в поле, на их плечи легла самая тяжелая работа. Подростки трудились наравне с взрослыми плугочистами, возили на быках зерно во время посевной и уборочной. Мужчин-трактористов заменили женщины. Осталось в селе всего несколько мужчин, которые получили «бронь».

На годы войны приходится строительство газопровода «Саратов – Москва». В 1944 году в Саратов прибыло 5 тысяч 16-летних мальчишек с западной Украины – 2 эшелона. Именно они начинали строить первый в стране газопровод. Условия стройки были беспощадные. Более 150 ребят не выдержали российских холодов. Их похоронили в братских могилах. Около 500, уже неизлечимо больных, отправили назад – умирать на родине. Кормили плохо, а норму надо было вырабатывать.

В Государственном архиве Российской Федерации сохранились данные о численности и составе лиц, работавших на сооружении этого объекта. Всего здесь было занято вольнонаемных НКВД 14,2 тыс. человек, заключенных – 8,8 тыс., спецконтингента – 3,8 тыс., рабочих стройколонн – 47,7 тыс., привлеченного местного населения – 1,4 тыс. человек.

Из воспоминаний колхозника села Урусово Михаила Антипова (по материалам школьного музея): «Из района пришло указание, что надо копать под этот газопровод траншею. Разнарядка распространялась на мужчин от 16 до 60 лет и женщин от 20 до 50 лет. Все взрослое население деревень, которое оказалось в этой 14-километровой зоне на всем протяжении будущего газопровода, было мобилизовано на земляные работы. Уклониться от этой работы исключено. Оплата за труд была сразу объявлена на собрании – за трудодни».

Две недели жители села работали на строительстве газопровода. Каждому давали норму – 15 погонных метров глубиной 1,15 м и шириной 1,5–2 м. Копали землю тупыми лопатами, поэтому на руках оставались мозоли. Рабочие жили на улице, спали под открытым небом.

Война принесла с собой в село голод. Жители села ели гнилую мерзлую картошку, воровали колоски на колхозных полях, дробили зерно жерновами ночью в подполье, чтобы никто не видел. Из мерзлой картошки, которую собирали в поле весной или зимой под снегом, пекли пышки. Налоги были большие, сдавали государству шерсть, мясо, яйца и масло.

Из воспоминаний Антонины Федоровны Писаревой, 1934 г. р. (по материалам школьного музея): «Когда началась война, мне было неполных 7 лет. В лесу дрова брать не разрешали, дров не было, поэтому топили кизяками (сушеным навозом). В доме было холодно, ночью в ведре замерзала вода, да и дом был ветхий. Одежда была плохая: кофтенки, чулки, платки были вязаны из шерсти. Голодали. Ели коневник, лепешки из лебеды. Весной в поле собирали мороженую картошку, по луговинам собирали щавель, дикий чеснок и капусту. В поисках пищи ходили по полям, собирали колоски, объездчики не разрешали, били нас кнутами, но мы все равно ходили по гороховым стогам, добывали по горсти гороха или чечевицы. Дома колоски ржи, пшеницы обмолачивали и дробили, из этой дробленки варили кашу, пекли хлеб».

Из воспоминаний Евгении Григорьевны Усик, 1928 г. р. (по материалам школьного музея): «В годы войны в лесу и по лугам копали торфяную канаву. Рабочим давали норму 1,5 м глубины, стояли в воде по колено, обуты были в брезентовые бахилы. Хотели около Урусова начать торфоразработки, но так и не открыли. Нас перебросили в Александровку, село было недалеко от Урусова. Труд был тяжелый, сначала снимали землю лопатами, затем резали торф, клали его на тачанки и возили по доскам. Но мне пришлось не только на торфоразработках побывать, но и работать в поле, веять вручную хлеб».

Не только семья дедушки, но и многие другие жители покидают село после войны. В 1964 году создается совхоз «Юбилейный». Но уже ничего не напоминало о процветающем селе.

В 70–80-е годы усиливается отток населения, особенно молодежи. В 90-е совхоз развалился. Его собственность осталась бесхозной, и ее постепенно растащили.

Практически исчезло близлежащее село Раевка. За 10 лет с 1990 по 2000 год численность учеников школы сократилась в два раза. Советская власть за десятилетия убила у жителей сел стремление к труду. Большая часть мужского населения спилась. Мне удалось насчитать шесть дворов, которые отличаются от других ухоженностью, наличием сельскохозяйственных построек. Но в целом картина села удручающая, оно умирает. А у истоков этой смерти находятся те процессы, которые начались в 20-е годы ХХ века.

Судьба человека , не сломленного трагедией

О том, как сложились судьбы людей села Урусово после войны, я хочу рассказать на примере жизни моего дедушки.

Когда дедушка демобилизовался из армии, друг уговорил его поехать с ним в Первоуральск. Там он работал на каком-то секретном объекте радистом. Всё у него складывалось хорошо, но вдруг мать прислала письмо: приезжай домой, я осталась одна. И дед приехал: ему стало жалко мать. Через некоторое время он переехал в Саратов, устроился на работу и поступил в техникум им. Яблочкова на вечернее отделение. Жил в общежитии, днем работал, а вечерами учился. В 1966 г. закончил техникум с отличием, и его распределили в «Прихоперские электросети» старшим мастером (Екатериновский участок в 50 км от Ртищева).

Деда награждают дипломом «Лучший мастер распределительных электросетей (высоковольтных линий) Саратовэнерго» с занесением в книгу почета Саратовской энергосистемы, также выдают грамоту за подготовку бригады монтеров, занявшей первое место в соревнованиях за звание «Лучший электромонтер Саратовэнерго». В 1982 году дед получает диплом «Лучший мастер Саратовэнерго» и две почетные грамоты. В 1986-м ему приходится сменить место работы, чтобы не ездить зимой по линии, и он переезжает в г. Ртищево. Работает на пухо-перовой фабрике начальником электроцеха. В этой должности он проработал более 20 лет. За время работы у него было много рационализаторских предложений, за которые он получал денежные премии.

В 1987 году дедушка встретил мою бабушку, и они поженились. Что касается моей бабушки, то на тот момент она была вдовой с тремя детьми. Когда дедушка с бабушкой поженились, двое старших сыновей были уже женаты, а моему будущему папе было 12 лет. Мой дедушка вырастил папу, которому сейчас 38 лет. Бабушка с дедушкой живут вместе уже 27 лет, у них 8 внуков и 5 правнуков. Все трое сыновей дедушку зовут «папой». На пенсию дед ушел в 1998-м, но работу свою не покидал еще 10 лет.

В моей жизни дедушка сыграл большую роль: он делал со мной уроки, учил читать, помогал во всем, давал самые нужные советы, дарил свою любовь. Когда я только родилась, он написал мне первое стихотворение и в течение 12 лет продолжал эту традицию. Кроме стихов, посвященных мне, у него есть целая тетрадь с его поэтическими мыслями обо всем, что волновало ум и сердце (писать он начал в 50 лет). Благодаря помощи и поддержке моего дедушки мне удалось написать несколько исследовательских работ на Всероссийский конкурс «Человек в истории. Россия – ХХ век». И свою последнюю работу я посвящаю моему дедушке Владимиру Максимовичу Селиверстову.

Вместо зак лючения

Когда в первый раз я была на конкурсе «Человек в истории. Россия – ХХ век», участникам для написания эссе была предложена тема о памятниках. Спустя три года я бы написала, что для меня памятником истории является небольшое, практически исчезнувшее село Урусово. Оно прошло все страшные испытания, которые для него уготовила история. И не враги уничтожили село, а собственное государство. Простой народ, который жил, работал, созидал, воспитывал детей, превратился в объект для страшных экспериментов власти. Сколько слез впитал этот маленький кусочек земли, сколько горя он смог увидеть… И наш долг заключается в том, чтобы спасти от забвения имена людей, пострадавших от власти в эпоху сталинизма, чтобы не допустить повторения ошибок, совершенных в ХХ веке.