Кристина Городная
п. Дубровка, Брянская область
Научный руководитель Т. Г. Жукова
Мало кто знает, что в городе Брянске с 1945 по 1949 год действовала подпольная молодёжная сионистская организация, ставившая своей целью подготовку нелегальной эмиграции в Палестину. Одним из её руководителей был Арон Фарберов. Впервые об этом было сказано в докладе московского сотрудника «Мемориала» Алексея Макарова на международной научной конференции «История сталинизма. Репрессированная российская провинция», проходившей в Смоленске 9–11 октября 2009 года. Наша учительница истории Т. Г. Жукова проходила обучение в Институте истории Холокоста и Героизма Яд Вашем в Иерусалиме несколько лет назад и привезла копию архивного документа – «Свидетельское показание Фарберова Арона» (Архив Яд Вашема, ф. 03/7021, л. 3-6).
И мы решили познакомить людей с этим интереснейшим документом. Мы поставили цель познакомиться с биографией одного из организаторов брянской молодёжной сионистской организации и историей создания и деятельности этой организации на основе «Свидетельского показания Фарберова Арона».
МОЛОДЕЖНОЕ СОПРОТИВЛЕНИЕ СТАЛИНИЗМУ В СССР
В послевоенные годы в разных местах СССР возникали молодежные организации и подпольные группы. Участники подпольных организаций – обычно школьники старших классов или студенты-младшекурсники. Развернуть свою деятельность они не успевали (дальше разработки организационных принципов, обсуждения программ, изредка первых листовок, дело не заходило), довольно быстро следовали аресты, жестокие допросы и расправа.
О «Коммунистической партии молодежи», созданной в Воронеже в 1948 году, мы хорошо знаем из книги Анатолия Жигулина «Черные камни».
В 1950 году в Москве несколько месяцев существовал «Союз борьбы за дело революции», которым руководил 18-летний студент-историк Борис Слуцкий. Группа студентов и школьников ставила своей целью широкую агитацию против диктатуры Сталина и подготовку условий для активной революционной борьбы в будущем за возвращение страны к ленинским принципам построения общества. «Союз борьбы за дело революции» был уничтожен в январе–марте 1951 года. Военная Коллегия Верховного суда СССР приговорила Бориса Слуцкого, Владлена Фурмана и Евгения Гуревича к высшей мере наказания, 11 человек получили по 25 лет лагерей с последующим поражением в правах и двое – по 10 лет.
27 января 1950 года Военный трибунал Южно-Уральского военного округа приговорил по аналогичному делу к разным срокам заключения группу студентов: Ивана и Анатолия Лариных, Геннадия Подкопаева, Петра Кузякина, Бориса Арсентьева и Юрия Лукьянова.
Наиболее поздняя из подростковых групп называлась «Армия революции». Эти 16-17-летние московские мальчики разработали свою программу будущего государственного устройства. Группа продержалась по тем временам долго: более двух лет. В ночь с 4 на 5 марта 1953 года был арестован лишь один из них – Виктор Булгаков. Добиться раскрытия остальных имен следствию не удалось.
Одной из первых послевоенных организаций был союз «Рыцари удачи», который действовал с начала 1945 года до конца февраля 1947 года. У студентов были программа и устав. Организация делилась на «пятерки» и ставила своей целью агитацию против сталинского режима. «Рыцари удачи» действовали не только в Москве, но и в Харькове и в других городах.
Организация, называвшаяся «Всероссийским демократическим Союзом» (руководитель – Виктор Белкин), состояла из двух групп: московской и воронежской и действовала с сентября–октября 1948 по январь 1949 года. Конечная цель – создание демократического общества на основе марксистской идеологии. Основную часть составляли студенты философского и филологического факультетов ВГУ. Приговоры участникам этой организации были сравнительно «мягкими» – по 8-10 лет.
Бывшие политзаключённые С. Печуро и В. Булгакова упоминают о группе студентов МГПИ им. Ленина во главе со студентом II курса биофака Сергеем Шевченко (все участники группы получили большие сроки), а также о группе «ОСИП» («Общество свободы и правды»), которую создали подростки-москвичи 14–16 лет.
В лагерях Инты рассказывали о группе ленинградских школьников во главе с 16-летней Майей Клешиной.
Участники лагерного восстания в Норильске 1953 года упоминали о школьнице из Якутска Вале Ивановой, участнице молодежной организации, вошедшей в повстанческий комитет и погибшей при подавлении восстания.
Имеются сведения и о других студенческих организация Москвы, Ленинграда, Тбилиси, Казани, Минска и других городов.
Характерны названия молодежных организаций. Кроме уже перечисленных «Коммунистической партии молодежи», «Союза борьбы за дело революции», «Армии революции» и других, это «Юные ленинцы», «Юные коммунисты», «Молодая гвардия», «Ленинская гвардия»… Школьники из Ульяновска основали «Всесоюзную партию против Сталина», а молодёжная организация в Джалал-Абаде носила название «Истинные коммунисты»[i]
В нашем областном центре – городе Брянске – тоже существовала подпольная молодёжная организация. Это была организация еврейской молодёжи, стоящей на сионистских позициях.
СТРАНИЦЫ БИОГРАФИИ АРОНА ФАРБЕРОВА
Арон Фарберов родился в 1926 году в городе Почепе Брянской области в семье с твёрдыми еврейскими традициями. Его прадеды со стороны отца и матери были раввинами. Отец, Илья Фарберов, получил хорошее еврейское образование и придерживался традиционных религиозных взглядов. Он был одним из организаторов и руководителей сионистской дружины в белорусском городе Гомеле в 1905 году. Эта дружина действовала очень успешно по защите от погромов, во многом благодаря усилиям Ильи Фарберова.
Арон, как когда-то и его отец, получил в семье хорошее еврейское образование и воспитание. Сам он так пишет об этом: «Еврейское воспитание началось в раннем детстве. Отец мне много рассказывал об истории еврейского народа. Я осознал себя евреем с детства, не обижался, а гордился этим, знал, что я сын древнего народа с высокой, богатой историей. И всё это благодаря отцу, семейным, религиозным и национальным традициям».
В 1934 году Арон Фарберов пошёл в школу. В начале Великой Отечественной войны с семьей уехал в эвакуацию. Из-за войны 9 классов окончил лишь в 1944 году и сразу был призван в армию. В 1945 году по болезни был комиссован из рядов Вооружённых Сил и вернулся на Брянщину, где его ждало сильное разочарование и первые испытания.
Арон Фарберов вспоминает: «Когда я вернулся из эвакуации, я слышал слова, которые оскорбляли и возмущали меня: „Жалко, что немцы не убили вас всех“. Я узнал, как вели себя „братья“ по многонациональной семье братских народов Советской России в годы немецкой оккупации, а вели они себя самым гнусным образом, пресмыкаясь перед фашистами. Из всех нор стали выползать „бывшие“ и верой и правдой служили немцам, выдавая им честных людей-неевреев, но особенно евреев».
По данным председателя Российского центра «Холокост» профессора И. А. Альтмана, на Брянщине в период оккупации с августа 1941 по сентябрь 1943 года нацистами было уничтожено более 17 тысяч евреев из 30 тысяч, проживавших здесь до войны. На оккупированной территории Брянской области было создано 7 гетто, где оказалось свыше 5 тысяч узников.
По возвращении на родину Арон Фарберов начал работать и сдал экстерном экзамены за курс средней школы. Отношения со сверстниками, как вернувшимися с войны, так и остававшимися в оккупации, не складывались; они откровенно ненавидели «отсидевшихся в тепле», как они считали, своих вчерашних товарищей.
В стране в это время начинается нарастание официальной волны шовинизма, сопровождавшегося антисемитизмом. Во многих регионах местные власти препятствовали возвращению выживших во время войны евреев в их квартиры, их устройству на работу. С осени 1946 года был взят курс на жесткое ограничение еврейской религии. Совету по делам религиозных культов было поручено резко ограничить еврейскую благотворительность, развернуть борьбу с такими «подразумевающими националистические настроения» обычаями, как выпечка мацы, ритуальный убой скота и птицы, ликвидировать еврейские похоронные службы. В тоже время власть никак не преследовала усилившийся антисемитизм, доходивший до попыток погромов.
Арон Фарберов вспоминает: «Я убедился, что возможны еврейские погромы, ибо слышал похвальбу: „я убил жида на фронте своими руками“. … Мы очень часто слышали: „Жиды, убирайтесь к себе в Палестину!“ … В 1945 году в Брянске были погромные настроения. Между нами и товарищами, остававшимися при немцах, начались стычки. Нам говорили: „Вот погодите, придут наши с фронта, мы вам, жидам, покажем…“ В конце мая 1945 года была сделана попытка организовать небольшой пробный погром на рынке. Группа антисемитов пыталась избить часового мастера-еврея. Но их попытки нами были предотвращены. Мы решили, что пора создавать свою молодёжную организацию для: 1) предотвращения любых попыток антисемитов организовать любые акции против евреев; 2) подготовки себя к отъезду в Палестину».
СОЗДАНИЕ И ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ СИОНИСТСКОЙ МОЛОДЁЖНОЙ ОРГАНИЗАЦИИ В БРЯНСКЕ
Несколько молодых, неопытных, но страстно желающих уехать на историческую родину ребят создали свою организацию. Ее возглавил более опытный человек (он был старше лет на 5–6), родственник Арона, фронтовик, инвалид войны, орденоносец, студент исторического факультета МГУ, а потом учитель истории Владимир Левитин.
Была разработана Программа, принят Устав. По воспоминаниям Арона Фарберова, вся группа была разбита на пятерки. Каждый руководитель пятерки должен был знать только своих. Конспирация соблюдалась строго. Молодежь готовила себя к возвращению на историческую родину. Хотя, по признанию Арона Фарберова, как это надо делать, они представляли себе очень смутно.
В 1945 году Арон Фарберов привлек к работе в организации некоего Писмана, который через три года стал агентом органов безопасности и предал своих товарищей. Органы безопасности довольно долго не знали о существовании молодежной сионистской организации, но спустя некоторое время через своих сексотов все же узнали, что Левитин хочет уехать в Палестину. На заметку взяли не только его, но и всех тех, с кем он общался. Началась слежка.
В это время Арона Фарберова в Брянске уже не было. В 1947 году он поступил в Московский государственный университет имени
М. В. Ломоносова, где учился до своего ареста в 1949 году. Но связь с родным городом и организацией он продолжал поддерживать. Более того, когда Левитин, узнавший, что им интересуются органы госбезопасности, решил временно уехать из Брянска в Свердловск, руководителем организации стал Арон Фарберов. Летом 1948 года Левитин вернулся и продолжал работу вместе с Фарберовым.
Над организацией нависла серьёзная угроза. В органах госбезопасности было уже немало материалов о деятельности молодёжи, поскольку в самой организации оказались сексоты.
Переход к активным действиям сталинского государства против евреев совпал с провалом ближневосточной политики Советского Союза. В мае 1948 года образовался Израиль. Сразу выяснилось, что израильское правительство не собирается превращаться в марионетку в руках Сталина. И тогда гнев генсека обратился против советских евреев.
В СССР развернулась антисемитская кампания – «борьба с космополитизмом», развязанная после публикации редакционной статьи в газете «Правда» «Об одной антипатриотичной группе театральных критиков» (28 января 1949 года). В августе 1952 года были расстреляны 13 членов ЕАК (Еврейского антифашистского комитета). Одновременно состоялись суды над участниками организаций еврейских буржуазных националистов в промышленности, в средствах массовой информации, в органах здравоохранения. Начались аресты евреев – сотрудников разных госучреждений и предприятий.
Последним эпизодом сталинского террора стало так называемое «дело врачей». 13 января 1953 года газеты опубликовали сообщение ТАСС об аресте группы врачей, которые работали в Кремлевской больнице. Сообщалось, что большинство участников «контрреволюционной стаи подлых шпионов и убийц» связано с «международной еврейской буржуазно-националистической организацией „Джойнт“, созданной американской разведкой». «Дело врачей», по замыслу исполнителей сталинской воли, должно было соединиться с делом ЕАК в один большой публичный процесс, наподобие процессов троцкистов и зиновьевцев 30-х годов.
Арон Фарберов свидетельствует, что Война за независимость и образование независимого еврейского государства Израиль вызвали мощный всплеск произраильских настроений среди советских евреев, особенно в среде интеллигенции и студенческой молодёжи. Он вспоминает восторженную встречу в начале октября 1948 года посла Израиля Голды Меир в московской синагоге. И предполагает, что этот энтузиазм советских евреев непосредственно подтолкнул к новому витку политики государственного антисемитизма. Фарберов вспоминает, что следователь, который вел его дело, часто с ненавистью говорил: «Как волка не корми, он всё равно в лес смотрит».
По словам А. Фарберова, к осени 1949 года стало ясно, что арест неизбежен. Началось всё с провокации, как это нередко тогда практиковалось. Один из членов молодежной сионистской организации, друг детства предателя Писмана имел пистолет. Писман не пощадил своего друга. Он привёл к нему агента по имени «Гафт», который купил оружие. Естественно, владельца пистолета сразу взяли как уголовного преступника – за приобретение, хранение и продажу оружия. Но поместили не в обычную тюрьму, а во внутреннюю тюрьму МГБ. Следователь требовал, чтобы он дал показания против членов инициативной группы организации, чьи имена ему называли с подачи Писмана. Его нещадно били. «Но этот маленького роста, худой, невзрачного вида еврей против нас показаний не дал», – спустя много лет с благодарностью вспоминает Фарберов.
18 октября 1949 года Арон Фарберов и другие члены брянской молодёжной сионистской организации были арестованы и помещены во внутреннюю тюрьму областного управления МГБ в Брянске. Поскольку все они в момент ареста находились в разных местах, то выработать единую линию поведения на допросах не было возможности. Лишь одному члену организации – Александру Липкину – удалось уехать в Польшу и таким образом избежать ареста.
СЛЕДСТВИЕ. СУД
«Тесная камера. Стул, вмурованный в стену, железная кровать, стол, в дверях волчок и кормушка…», – так описывает свое вынужденное пристанище Арон Фарберов во внутренней тюрьме Брянского областного управления МГБ.
Следствие велось с октября 1949 по февраль 1950 года. «В 10 часов вечера – отбой, – вспоминает Фарберов. – Только разденешься, ляжешь и начнешь дремать – хлопает кормушка-окошечко и голос шепотом: „Фарберов, одевайтесь!“ Ведут на допрос. Следователь уже выспался и кофе попил, ему и торопиться некуда, это его работа. Он допрашивает, сидит, пишет. Допрос до 3-х часов ночи, а иногда до утра. Отводят в камеру. Сядешь за стол, а через несколько минут открывается волчок и голос: „Не спать!“ Кормушка закрылась. Через пару минут стук металлическим ключом в дверь. Это продолжалось месяцами. А сколько раз раздавались угрозы: „вот мы тебя перевяжем, тогда ты у нас заговоришь“ или „вот мы тебя зажмём дверью…“ Я им говорил, что кричать буду. А они мне в ответ: „Мы тебе грушу резиновую в рот положим, кричать не будешь“».
С глубокой благодарностью вспоминает Арон Фарберов своего сокамерника Ф. А. Пушкина. В первый раз он был репрессирован в 1937 году. Отсидел свой срок. Но в 1949 году начались повторные аресты бывших политзаключенных. У них забирали паспорта и сажали в тюрьму, кого на 2-3 месяца, кого-то на год и больше. Обычно их гоняли на допросы, стараясь «намотать» новое дело, но, как правило, в конечном счете, им выписывали ссылку через ОСО МГБ по прежнему, «старому» делу. Ф. Пушкин и был таким «повторником». Имея богатый опыт допросов, тюрем и лагерей, он учил юного Арона, как следует себя вести.
«Он давал мне советы, говорил, чтобы я ничего не подписывал, пока не прочитаю, чтобы не оставлял места между строчками, чтобы все свободные места подчеркивал, ни в чем не признавался, говорил: „Не знаю, не было…“. Эти добрые советы хорошего, честного человека мне помогли», – пишет Фарберов.
На следствии он всё отрицал: и факт существования структурированной, имеющей программу и устав организации, и стремление организовать нелегальную эмиграцию в Израиль. Признавал лишь то, что старинные друзья-товарищи иногда собирались вместе, чтобы обсудить свои действия, если возникнут нежелательные эксцессы, и меры отпора наиболее радикально настроенным антисемитам.
Суд состоялся 16 февраля 1950 года. Он длился два дня. Это было заседание военного трибунала. Никто из подсудимых своей вины не признал. Как основное доказательство факта существования и деятельности сионистской молодёжной организации в Брянске на суде фигурировали показания Писмана.
Позже Фарберов вспоминал о том, что ему удалось наказать предателя Писмана: «Как-то раз на следствии следователь не в меру расхвастался, что мы, разведка и контрразведка, всё, мол, знали о вашей деятельности. Я ему ответил, что мы с 1948 года тоже знали, что органы нами интересуются. Он стал очень интересоваться, откуда мы это знали. Его прямо разбирало любопытство. Я с большим удовольствием удовлетворил его любопытство. Я ему сказал: „Нам об этом сказал Писман“». Писмана арестовали в Москве, куда он был послан, чтобы внедриться в известные еврейские круги, судили и дали ему три или четыре года за то, что знал о существовании организации с 1945 года, а донёс лишь в 1948 году.
Приговор суда был чрезвычайно суров – смертная казнь за создание и участие в контрреволюционной антисоветский группе, ставившей целью нелегальную эмиграцию за границу. Но, принимая во внимание Указ Президиума Верховного Совета СССР об отмене смертной казни, суд приговорил группу активных членов организации к 25 годам лишения свободы в исправительно-трудовых лагерях и лишению прав каждого по статье 58-1а (измена Родине).
ОЗЕРЛАГ
Куйбышевская пересылка. Арон Фарберов вспоминает: «Огромный барак, бывший конный завод. Вместо конюшен во всю длину (50 м) по сторонам двухэтажные нары. Вошли… Растерялись… Сотни голов на нарах. „Сюда! Сюда!“ С нар свисают типичные еврейские лица. Знакомимся».
Люди были разные. Инженер-энергетик из Киева Семён Борштейн; 16-летний Лёня Будницкий, осуждённый за создание молодёжной организации; начальник медицинского снабжения 2-й воздушной армии майор Арон Хариф, джаз-музыкант из Москвы, сидевший за исполнение еврейских песен (от него впервые Арон Фарберов услышал чудесную песню, ныне очень популярную – «Иерушалаим… Иерушалаим…»). Моряк-штурман Наум Чернис, член подпольного сионистского ЦК, впервые был осужден еще в 1935 году. Он выжил в фашистском концлагере. Теперь, как «повторник», вновь оказался в советском лагере. Он был очень болен – язва. Но полагающийся ему кусочек мяса в 20 граммов отдавал молодым. «Он говорил, что его дни сочтены, а молодым, смене, надо жить, чтобы продолжать дело. … Член ЦК мне говорил, показывая на человека, с которым здоровался: „Вот там, в углу, сидит еврей. Я в свое время боролся за сионизм, а oн – за ассимиляцию, а теперь сидим вместе“, – вспоминает Фарберов.
Сформировали огромный этап-эшелон, по 50 человек в вагоне. Этап в Тайшетские лагеря из центральной пересылки Озерлаг.
Трасса Озерлага – от Тайшета до Братска – это 30–40 тысяч заключённых.
Лагерная трасса Тайшет – Заярск. Вдоль лесопилки железная дорога, которую строили в свое время заключённые. Центральный авторемонтный завод. На станции Чуна ДОК (деревоотделочный комбинат), на нём работало свыше 2000 заключенных. Остальные колонны – лесоповальные, они снабжали ДОК лесом. Это был огромный лагерь. Строили Ангарскую ГЭС, железные дороги.
Фарберов вспоминает работу на ДОКе: «Здесь было вполне сносно. Во-первых, не надо было идти много километров в снег, мороз, грязь до места работы. Рядом была рабочая зона с жильём. На лесоповале намного хуже, до места повала больше 10 км. Во-вторых, кормили лучше, но всё равно пища была плохой и ее не хватало. Через полтора месяца я весил 48 кг. В-третьих, начальником был еврей – Штейн. Этот факт давал надежду на лучшее. Работа тяжелая, опасная – на растяжке. Норма 50 кубов в день – очень большая. Работал с 7 утра до 7 вечера, час на обед. На этой работе я потерял палец. Одежда казенная: ботинки второго срока, солдатские серые брюки, рубаха, куртка. На спине № „Ю-885“. Легкую, простую работу в лагере называли „придурка“. Я никак не мог себе представить, что смогу работать, к примеру, бригадиром, гонять своего брата заключенного на работу. Я всё время работал на общих, тяжелых работах. Но когда потерял палец, мне предложили место учетчика в ДОКе. Постепенно налаживалась тяжелая лагерная жизнь. Тяжелый, изнурительный труд, проверка, 11-часовой рабочий день, бараки, где нас запирали, работа, часто без выходных».
Арон Фарберов, человек свободолюбивый и честный, не мог скрывать своих политических взглядов и терпеть несправедливое отношение власти лагеря к заключенным. В результате в 1954 году его отправили в штрафную колонну на станцию Анзера.
Штрафники строили железную дорогу. До работы – 10 км, такой же путь обратно в лагерь. Фарберов работал землекопом, грузчиком, возил тачки с землёй. Он рассказывает: «Хотел жить, надо было выжить, а чтобы выжить, надо было вернуться в ДОК. Для возвращения в ДОК был только один путь. Надо было попасть в больницу, дождаться этапа и… в ДОК. Раз в месяц туда направляли много людей. У меня заболели глаза, покраснели, слезились. Я обратился к фельдшеру, который в медицине был очень слаб. Он ничего не сумел определить и направил меня к врачу в погонах. Врач ничем мне не помог. Ходил неделю, глаза слезились, болели. Наконец мне выдали направление в больницу. Но в больницу меня всё не отправляли».
И тогда Фарберов начинает бороться, чтобы выжить. Он не вышел на работу. Это было серьезное нарушение режима. Его посадили в бур (карцер) на трое суток. После освобождения он вновь отказался выходить на работу, заявив, что слепнет и требует отправки в больницу, тем более, что направление врача уже давно имеется у него на руках. Лагерное начальство вынуждено было отправить его в больницу.
В это время вышел приказ о разделении Озерлага. Часть лагерей перешла к бытовым лагерям. Это разделение было вызвано рядом обстоятельств. После смерти Сталина заключенные надеялись на изменения в их лагерной жизни, их дальнейшей судьбе. Рассчитывали на быстрый пересмотр дел. В лагерях начались брожения после восстаний в лагерях Кенгир, в Норильске, в Воркуте. Началась частичная реабилитация. Начальство было растеряно. Фарберов вспоминает: «И в нашем лагере не всё было спокойно. Нам смертельно надоедали бесконечные проверки. После работы уставшие, злые, мы не дожидались проверки, шли в бараки. Мы говорили, если хотите нас считать, то считайте, но здесь, в бараках».
В условиях этой неразберихи начинаются мытарства Арона и его товарищей по несчастью. В центральной больнице их принять отказались, заявив, что они теперь принадлежат не им.
В главный государственный праздник советской страны – 7 ноября шестерых больных заключённых опять привезли в Тайшет. Выбившиеся из сил, голодные и больные зеки решились на крайние меры. «Мы решили больше никуда не двигаться, – рассказывает Фарберов. – Мы заявили, что требуем начальство. Пришёл генерал – начальник охраны. Мы заявили ему, что если нас не поместят в больницу, то мы устроим такое празднование в день 7 ноября, что об этом узнают все лагеря, и начальству не поздоровится. Мы ему сказали, что вскроем вены, своей кровью окрасим флаги и выбросим их на всеобщее обозрение. Ночью нас высадили, выделили спецконвой и отвезли в больницу. Утром нас уже осматривали врачи».
Две недели Арон находился на лечении, а после этого ему предложили остаться в больнице фельдшером. Начальник больницы сказал: «У нас сапожники работают фельдшерами, а ты ведь закончил три курса биофака МГУ, знаешь латынь». Так Фарберов стал фельдшером в корпусе больных закрытой формой туберкулеза.
Весной 1955 года пришло распоряжение: всех больных перевезти в другую больницу. Их было около 400 человек. Среди них немало нетранспортабельных, с психическими болезнями. Все стояли, сидели, лежали на траве перед входом в больницу, окруженные автоматчиками. Начальство решило проверить наличие всех больных по формулярам. Проверка заключалась в следующем: называлась фамилия больного и тот, как заученную молитву, называл все данные о себе – год рождения, болезнь, срок, статью.
С одним из душевнобольных во время проверки случился припадок – он вдруг побежал. Конвой не знал, что делать, лейтенант, командир конвоя, растерявшись, крикнул автоматчику: «Стреляй!», а через секунду: «Не стреляй!» Больной пробежал несколько десятков метров и упал, в эту же секунду раздался выстрел. Все видевшие эту сцену были уверены, что заключённый убит. Стихийно начался бунт.
«Все бросились на конвой, – говорит Фарберов. – Один из заключенных, разорвав рубаху на груди, кричал: „Стреляйте, сволочи, мучители!“ Конвой был окружен и почти разоружён. С лейтенанта сорвали погоны, били по щекам, в любую секунду могли избить и даже убить. Лейтенант, белый от страха, буквально завопил: „Братцы, он жив! Пуля в него не попала!“ Подошли к лежащему – он живой. Успокоились немного. Но всё равно раздавались голоса: „Вы над нами издеваетесь! Никаких формуляров! Никаких проверок!“».
РЕАБИЛИТАЦИЯ
После суда Фарберов два раза подавал жалобу и требование о пересмотре дела. И оба раза получал отказ. Но его мать, матери других заключённых по этому делу неустанно писали письма в разные инстанции с просьбой о пересмотре дела. И они были услышаны. После смерти Сталина началась волна массовых реабилитаций.
В мае 1955 года из письма матери Арон Фарберов узнал, что его реабилитировали. Его отец не дождался сына, он очень тосковал, ждал, но умер в 1954 году. Только в августе 1955 года Фарберов получил официальные бумаги о реабилитации. «7 сентября, через 6 лет, со странным ощущением свободы я вышел из лагеря…»
После освобождения Фарберов приехал в Москву и восстановился в Московском государственном университете. В 1956 году он женился на племяннице своего товарища, с которым сидел в лагере. Это был человек интересной судьбы, человек-легенда. Воевал, сидел в фашистском концлагере, сидел в советском концлагере, был одним из руководителей восстания в Норильских лагерях.
Закончив МГУ, Арон Фарберов стал заниматься наукой. Его интерес к Израилю не уменьшался, стремление жить там не исчезало. Ждал подходящего случая. Долго пришлось убеждать жену Полину, которая очень боялась за него. «Тебя реабилитировали за недоказанностью обвинения, – говорила она. – Будешь вести себя неспокойно, тебе скажут: ты не досидел свой срок. Иди, голубчик, досиди!» Но всё же Фарберов убедил ее, что надо уезжать.
В 1972 году вся семья Фарберовых выехала в Израиль и поселилась в Иерусалиме. Арон Фарберов долгие годы работал преподавателем биологии Еврейского университета в Иерусалиме.
[i] Дело Джалал-Абадских школьников: к истории молодежных антисталинских организаций / Послесловие С. Печуро и В. Булгакова // Звенья. Вып. 1. М., 1991. С. 528-534.