Автор: Анастасия Кружалина, ученица 11 класса лицея № 1, г. Усолье-Сибирское Иркутской обл.
Научный руководитель: Н.В. Бубнова
Самое большое счастье узника концлагерей,
что он может забывать. Картины памяти со
временем теряют четкие контуры, размываются.
Остаются детали, но те уже не грозные
Польский профессор
Пишу и понимаю, что для многих людей в России само слово Холокост, Всесожжение – звук пустой. Оно либо неизвестно, либо вытеснено в самые потаенные уголки нашего сознания. То тут, то там звучат голоса: «Зачем вообще говорить о Холокосте, смущать людей историями методичного уничтожения более 6 миллионов евреев в 30–40-е годы XX века?»
Однажды мне на глаза попалась статья1, в которой говорилось о жертвах немецкого фашизма и геноцида. Меня заинтересовала проблема памяти жертв геноцида. Наверное, и в моем городе есть люди, чьи семьи пострадали от подобной политики. И в этом я убедилась, приступив к исследованию.
Мне удалось связаться с одним замечательным человеком: Бронислав Филиппович Жак-Файфель – врач-онколог, посвятивший более пятидесяти лет своей жизни городу Усолью-Сибирскому. Сколько гонений, издевательств, мучений пришлось перенести Брониславу Филипповичу, но он не потерять интерес к жизни, веру в будущее, стойко и мужественно перенес все испытания судьбы. Сейчас он живет в Израиле, но в Усолье его помнят и очень уважают. Всей некогда большой еврейской семье Файвель, пришлось перенести тяжелые испытания: насильственный труд в концлагере во время войны, в тылу врага, сибирскую ссылку в сталинские времена.
Семья Файфель проживала в Польше, в городе Броды. Глава семьи Филипп Файфель – энергичный и образованный человек. Он был крупным лесоторговцем, организовал Акционерное общество. Умер Филипп Файфель в 1930 году от онкологического заболевания. После его смерти его акционерное общество обанкротилось. Жена Клара Моисеевна Айдис (умерла в 1972 году от инфаркта), дочь аптекаря Моисея Айдиса, почетного гражданина города Кременец, и мать Бронислава, окончила женскую гимназию, знала кроме русского три языка, прекрасно играла на рояле. Ее отец, аптекарь Моисей Айдис, был уникальным человеком, так как сумел в царской антисемитской России стать почетным гражданином города. После смерти мужа Клара Моисеевна вышла повторно замуж за друга детства Казимира Жака. Отчим усыновил Бронислава Филипповича.
Биография Бронислава Филипповича – богатейший материал для исследования. Родился Бронислав Филиппович 9 марта 1924 года в польском городе Броды Львовской области. В Бродах он окончил польскую гимназию с отличием. После окончания гимназии был принят в Львовский политехнический институт на электромеханический факультет.
Начало войны
Бронислав Филиппович вспоминает:
«После оформления документов я долго не уходил из института, любовался расписанными потолками, шедеврами польских художников. Вдруг задребезжали в окнах стекла. Мы выбежали на улицу. Фашисты бомбили окраины Львова. Так началась Вторая мировая война!» километров. Шел домой двое суток. Дома уже свирепствовали немцы. Они окружили Львов с востока. Опьяненные победой, горланили свои песни, стреляли по окнам, грабили. Надежды на благородство рыцарей «нордической расы» у нас не было! Мы решили спрятать наши ценности: три комплекта столового серебра (36 ложек, вилок и так далее), редкие фарфоровые сервизы, богемский хрусталь, ценные рисунки известных художников».
В семье Файфель хранились семейные реликвии, о которых Бронислав до сих пор помнит. С болью и грустью он говорит об этих ценностях.
«Все это мы оставили у нашего «доброго соседа», адвоката, украинца по национальности. Другие ценности: шубы, ковры и другие лучшие вещи унесли к «друзьям–полякам». Вскоре после начала оккупации немцы выгнали нас из нашего дома. Нам удалось унести только личные вещи. Жили мы в это время на окраине города у знакомых. Немцы заставили всех евреев носить повязки со звездой Давида. Сводный брат Тадеуш узнал о готовящемся погроме. Он снял для меня комнату в гостинице».
Из окна комнаты Бронислав видел, как по улице вели колонну евреев. У одной женщины на руках был маленький ребенок.
Полицай ударил ее по голове каской. Лицо женщины залила кровь, которая попала и на ребенка. В этот день погибло много евреев.
Многие соседи, которых семья Файфель раньше считала своими друзьями, после нашествия немцев предали и отказались от дружбы с евреями. И только некоторые остались порядочными людьми.
«Таким человеком был владелец автомастерской по фамилии Валюта, украинец по национальности, великий мастер на все руки. Он приютил меня в своей мастерской, в которой занимались ремонтом немецких мотоциклов и машин. Работа с мотоциклами вскоре мне пригодилась. В один прекрасный день в мастерскую ворвались украинские полицаи. Увидев повязку со звездой, грубо вытолкали меня на улицу, где уже стояла колонна евреев. Они заставили нас петь песню «Широка страна моя родная». Когда нестройный хор замолкал, полицаи били прикладами кого и куда попало».
Это была первая встреча Бронислава Филипповича с полицаями, во время которой он почувствовал реальную опасность для своей жизни.
Он был арестован и отправлен в концлагерь Ляцки-Шляхотские около города Злочев. Условия в концлагере были ужасные: холод, голод, тяжелый труд, голые нары. Бронислав Федорович смутно помнит, как проходили его «трудовые будни». Через какое-то время заболела голова, резко поднялась температура, и он начинал терять сознание. Помощь пришла вовремя: в Ляцки-Шляхотские приехал с матерью друг семьи Валюта. Он договорился с охранниками вывезти Бронислава из лагеря за фамильные драгоценности. Бронислав не мог вспомнить, как очутился на чердаке у знакомых. Приглашенный врач поставил диагноз: сыпной тиф. Так как евреев в больницу не принимали, все время болезни Бронислав провел на чердаке под периной, не смотря на зиму. Лечение протекало тяжело! Чтобы его кормить, другу пришлось продать за бесценок золотой портсигар отца Бронислава.
Когда началась немецкая оккупация Ляцки-Шляхотских, Тадеуш (сводный брат Бронислава) передал Брониславу свои документы, таким образом, Бронислав стал «поляком-католиком» Жаком Тадеушем. Он вынужден был это сделать, потому что его могли арестовать и расстрелять так же, как тысячи других евреев, смерть которых ему неоднократно приходилось видеть на улицах города. Эти картины до сих пор живы в его памяти.
Мать и сестра Фелиция уехали под Варшаву по чужим документам. Бронислав перебрался во Львов и устроился учеником автослесаря, где был второй раз арестован. При оформлении карточек на хлеб миловидная украинка попросила его подождать несколько минут. Скоро за его спиной появились два офицера в черных мундирах эсэсовцев. Они повели его на 4-й или 5-й этаж. В какой-то комнате были слышны крики и вопли истязаемого человека. Офицеры закрыли Бронислава в ванной комнате, но не успели оборудовать решетками свою «душегубку». Бронислав открыл окно. Первая мысль была прыгнуть вниз и покончить жизнь самоубийством. Если бы узнали его национальность, то совершенно исчезла бы надежда на жизнь. Около окна был небольшой козырек для стока дождевой воды. Этажом ниже такой же козырек. Между ними водосточная труба. Во дворе никого не было. По трубе он спустился вниз и, догнав трамвай, добрался до своей квартиры. Забрал вещи, ушел в лес, где пробыл сутки. Бронислав Филиппович остался без документов, и денег у него было мало. Окольными путями добрался вечером до Бродов. Зашел в дом к адвокату, где проживал раньше, но квартира закрыта, и в окнах не было света. Бронислав Филиппович искал место, где можно было заночевать. Оставаться в городе, где все знали его семью, было опасно. Он перелез через забор мастерской, где работал раньше, и выбрал отремонтированный мотоцикл. Чтобы уехать, необходимо было достать ключи зажигания, которые хранились в железном ящике с ремонтными инструментами. Взяв ящик, Бронислав стал тихо выкатывать мотоцикл, но около сторожевой будки ящик отвязался, инструменты рассыпались, произведя большой шум. Бронислав испугался и вооружился железной трубой. Из будки никто не вышел: охранник или спал, или отсутствовал, или просто побоялся выйти. Уже за воротами случилось непредвиденное обстоятельство – сгорела фара мотоцикла. Без света проехал по плохой дороге 15 километров. Добирался до деревни, где работал лесником Тадеуш Жак. Сводный брат обрадовался приезду Бронислава и спрятал его в лесу вместе со своей девушкой, красавицей – еврейкой Соней, ее отцом, матерью и младшей сестрой. Туда же перебралась семья школьного товарища Артура Клеппера. Общими усилиями выкопали в лесу глубокий бункер, в котором сделали нары. Крышу бункера замаскировали мхом и прикрепили сосенку. Недалеко от бункера был небольшой ручеек. Несколько дней прошло после приезда Бронислава Филипповича, когда к леснику Тадеушу прибежали люди и сообщили, что в лесу видели трупы «убитых жидов». Вместе с этими людьми Тадеуш пошел к тому месту. Около открытого люка бункера лежал Артур, рядом с трупом тяжелая дубина с гвоздями. В бункер убийцы сбросили трупы семьи Сони и Клеппера. Это злодейство совершили местные крестьяне-украинцы. Нетрудно было догадаться, что цель убийства – грабеж. Украинцы знали, что преступников никто не будет искать!
«Тадеуш отдал мне все остальные свои документы, в том числе и свой аттестат зрелости. Я получил от него еще один подарок: дамский пис” толет – браунинг с перламутровой рукояткой и золотой монограммой. Мы с Тадеушем попрощались. Расставание длилось целых двенадцать лет».
По объявлению Бронислав Филиппович нашел работу в городе Перемышляны. На спиртзаводе была вакансия ученика слесаря. Директор завода, чех по национальности, отнесся к нему очень хорошо. Он приглашал его на воскресные семейные обеды и разрешал играть на рояле, что у него неплохо получалось, потому что Бронислав Филиппович когда-то учился музыке.
Однажды во время исполнения музыкальной пьесы он почувствовал на себе пристальный взгляд. Его игру слушал начальник местного отдела жандармерии, пожилой человек, проживающий этажом выше. Именно он изменил судьбу Бронислава, отправив его на другой завод.
«На сей раз надо мной нависла новая смертельная опасность! Украинские фашисты поголовно убивали польское население. А я «Тадеуш Жак» – на сей раз поляк! Получилось: из огня да в полымя. Людей и наши вещи увезли на машине. Я решил пройти по лесу. При выходе на равнину позади себя услышал окрик: «Хальт!» В засаде четыре жандарма. Я молниеносно оценил ситуацию: равнина, на груди у жандармов 4 «шмайсера» (автомата). Единственное спасение – выдержка и спокойствие. Двое жандармов проверили документы. Они были в полном порядке. Разрешено идти дальше! После нескольких шагов, повторное «Хальт!» На сей раз ко мне подошли двое других! Обыск. Нащупали пистолет, сильный удар в лицо! На запястьях щелкнули наручники, защемив кожу, было очень больно. А дальше тюрьма в Перемышлянах. Я обнаружил на стене около оконной решетки нацарапанную надпись: «За окном светит солнце. Мамы уже нет! Что будет со мной? Мне 17 лет. Аня». Я лихорадочно придумывал себе легенду. Решил попросить помощь переводчика. Большинство евреев хорошо знали немецкий язык. В камеру вошел выходец из Силезии: полуполяк, полунемец. Моя легенда такова: «Перед отъездом из Перемышляны нашел красивую игрушку, которая наверняка принадлежала богатой даме. Хотел ее сдать в полицию, однако меня направили в деревню, где поголовно убивали поляков, я сказал, что захватил пистолет для защиты. А сдать его в жандармерию решил после возвращения». Переводчик выслушал мою «байку» и сказал: «Тебе светит расстрел, раз ты не выполнил приказ сдать оружие в полицию». На допрос меня привели к тому самому жандарму, соседу по дому. Переводчик перевел так: «По пути на новую работу он случайно нашел пакет с пистолетом, который больше смахивал на красивую дамскую игрушку. Он решил разобраться с ним на новой работе, а после возвращения сдать в полицию». По-видимому, переводчик с польскими корнями, решил меня спасти, тогда 17-летнего парня. Перед жандармом лежали документы Та деуша Жака, его аттестат зрелости. Все отметки были по латыни. Тадеуш учил французский, я немецкий. Если бы жандарм спросил бы что-то по-французски, был бы полный провал. Во время допроса в комнату вошел полицай-украинец, с которым мы учились в одной гимназии, только в разных классах. К моему счастью, он не знал моей национальности! Полицай сообщил жандарму, что мое лицо ему знакомо со школы. Жандарм дал знак, чтобы меня вывели».
Ночью заключенных вывезли во Львов в тюрьму гестапо на улице Лонцкого. Эта тюрьма наводила на жителей Львова ужас. Ходили слухи о пытках и расстрелах. В камере, в которую попал Бронислав, была невероятная духота. Весь потолок был изрешечен пулями. Каждая попытка выглянуть через решетку прерывалась пулеметной очередью без предупреждения! Напротив окна – железная дверь, которая накалялась от солнца и добавляла плюсовые градусы. Было очень тесно. Ночью люди поворачивались по команде. Место Бронислава, новичка, было около параши.
«Жидкость из переполненной емкости текла под меня. Заключенные, справляющие свою нужду, не давали мне спать. От меня воняло мочой, и зэки заставляли меня «обитать» только около параши. Шли дни, недели, месяцы, появлялись новенькие и занимали мое «почетное место» около параши. Однажды в камеру попал сильно избитый заключенный. При нем оказался огрызок карандаша, кусок оберточной бумаги, в которую было завернуто мыло. Вместо подтяжек – полоски автомобильной камеры. На оберточной бумаге мы написали: «Прохожий, мы заключенные камеры номер такой-то, умоляем тебя сообщить нашим родным, что живы. Наши домашние адреса…» Когда наступила безлунная ночь, мы сделали из этих полосок резины подобие рогатки, привязали их к решетке и выстрелили в неизвестность. Какой-то добрый человек нашел наше послание и отправил родственникам. Вскоре от Тадеуша пришла стандартная тюремная посылка: сухари, кусок сала и сахар. А в мешочке для передачи, в канале для шнурка, была записка: «Будь доброй мысли, думаем о тебе…»
Все эти месяцы Бронислав находился в постоянном страхе разоблачения, сильно похудел, его мучили головные боли.
Наступила холодная осень. Однажды всех разбудили ночью и вывели во двор тюрьмы. За столом сидели гестаповцы. Они возвращали изъятые во время ареста вещи. Из изъятых денег немцы высчитали «за питание, за мыло и за баню», остальные вернули. Заключенных погрузили в машины и увезли на товарную станцию. Загрузка в вагоны напоминала закладку сельди в бочки. Ни сесть, ни лечь, ни дышать. Ехали неизвестно куда, без света, без еды и воды. Особенно тяжело было старикам и больным. Было потеряно чувство времени.
НЕЛЕГКИЙ ПУТЬ УЗНИКА КОНЦЛАГЕРЕЙ
Это не смерть на войне с оружием в руках,
смерть людей, которые оставили где-то дом,
семью, пашню, песни, книги, традицию и историю.
Это – пресечение древа жизни. Это гибель корней,
а не только веток и листьев. Это убийство души
и тела народа… Это уничтожение нации.
Василий Гроссман
Освенцим
Бронислав Филиппович Жак-Файфель был транспортирован из Львова в Освенцим 3 октября 1943 года. Он числился как политический заключенный поляк Жак Тадеуш. Прибывших в концлагерь «Освенцим Биркенау» встречали злобными окриками эсэсовцы и рычанием черные овчарки охранников. На воротах лагеря две надписи на немецком: «Милости просим!» и «Сегодня ты красный, завтра ты мертвый».
В распределительном бараке за столом сидел эсэсовец и заполнял паспортные данные. Первый вопрос, который он задавал: когда родился? Рядом в графе он писал по-немецки «gestorben»– умер! – и ставил дату прибытия. «Потом поглядел на мою побледневшую физиономию и радостно заржал, от этой «легкой» шутки. Слово «gestorben» зачеркнул». Много лет спустя Бронислав со своей женой Ларисой посетил музей в Освенциме. Его первый лагерный документ сохранился! Зачеркнутого слова «gestorben» не было, значит это был совсем другой документ.
После долгой голодовки в поезде осужденных ожидало первое «лагерное угощение». Для несколько сотен новобранцев принесли несколько десятков мисок. Повар разливал горячую баланду, состоящую из кусочков тыквенной кожуры, ее мякоти и семечек.
Ложек не было. Голодные люди глотали кипяток, обжигались, давились. Кому-то что-то досталось, а кому-то нет.
Бронислав Филиппович вспоминает, что потом появилась новая пытка: заключенный в лагерной полосатой одежде макал острую деревянную палочку в краску и молниеносно вытатуировывал на руке шестизначный лагерный номер. Палочка глубоко вонзалась в кожу. Татуировки заливались кровью! Тот, кто кричал от боли, получал от татуировочного «маэстро» по зубам. У Бронислава Филипповича был номер 155083, который на всю его жизнь остался самым страшным напоминанием о годах в концлагерях.
«Моя пытка началась. Мне достался костюм снятый, наверное, с трупа. От него шел неприятный запах. Одежда была от высокого, полного человека. Наше новое жилище, с находящимися там еще “живыми скелетами”, было ужасным. Двухэтажные голые нары».
С каждым днем пребывания в Освенциме надежды на выживание оставалось все меньше и меньше. По утрам к баракам подъезжала повозка, запряженная заключенными. Двое крепких лагерников собирали трупы умерших от голода и болезней. С радостным «гиканьем» они вытряхивали трупы из одежды и, раскачивая труп, закидывали на повозку. Были дни, когда повозка была загружена доверху.
И снова в судьбу Бронислава Филипповича вмешался ангел-хранитель. На площади перед бараками выставили несколько столов. На них разложили знакомые некоторым инструменты и приборы: микрометр, штангенциркули, амперметры и так далее. Респектабельные штатские проверяли знание заключенных этого оборудования. После «экзамена» заключенных отвели в сторону.
На второй день лохмотья, в которые был одеты заключенные, были заменены «лагерной полосатой» одеждой, и людей погрузили в товарные вагоны. Вагоны отправлялись в Бухенвальд.
Бухенвальд
23 октября 1943 года Бронислава Филипповича перевели в концлагерь Бухенвальд.
«Перед лагерем мы прошли по аллее из буковых деревьев, которые дали название лагерю «Бухенвальд» – «буковый лес». А дальше появился и сам лагерь. По обе стороны от больших железных ворот стоят две пушки. Над нами две надписи: «Каждому свое» и «Право или бесправие – моя вотчина» на немецком языке. К нашей колонне подбежало несколько десятков парикмахеров. Часть новичков постригли наголо, другим посредине головы оставляли «петушиный гребень», третьих стригли еще оригинальнее: парикмахеры делали две полосы – продольную и поперечную, крест-на-крест! Санитарная обработка прошла быстро. Новички проходили через шеренги душевых установок с феном – горячим воздухом для осушки, и бассейна с дезинфицирующей жидкостью. И наконец выдали нам чистую лагерную полосатую одежду по размеру».
В Бухенвальде номера на руке не выкалывали. Здесь бараки были из кирпича. В помещении барака светло, на столе лежали две книги на польском языке: «Библия» и «Мартин Иден» Дж.Лондона. На нарах матрасы с соломой. В шкафу посуда. К «новеньким» пришли в гости старожилы. Их номера на пиджаках из первых десятков – эти люди были в лагере с самого его начала. Бухенвальдский номер Бронислава Филипповича – 33542.
Заключенные как могли из последних сил веселили друг друга. Они умели находить счастливые минуты среди всей этой жестокости и неуважения.
В Бухенвальде был организован симфонический оркестр из заключенных. Оркестр играл во время переклички по вечерам, когда заключенные часами стояли на вершине горы, продуваемые холодными ветрами. Перед перекличкой была команда: «Шапки долой!» Сотни лагерных шапок одновременно ударяли в бедро, что создавало впечатление выстрела. Вторая команда: «Шапки надеть!», была не столь оглушительной. В это время заключенные впадали в состояние, похожее на зимнюю спячку животных. Полуодетые, полубосые, стояли зимой на ветру, не ощущая холода! Сознание отключалось. После команды «шапки надеть» возвращались к жизни и снова чувствовали пронзительный холод. Для заключенных западной части лагеря были некоторые льготы: за деньги, которые им пересылали, они могли что-то купить в лагерном магазине.
Зимой Бронислав Филиппович сильно заболел. Распухла челюсть. Пришлось обратиться к врачу. В зале ожидания рядом с ним сидело «оно» – постриженная наголо девушка, полька, в лагерной полосатой одежде. Они разговорились. В Освенциме объявили, что есть вакансия для красивых девушек. Она клюнула! Ее привезли в лагерный бордель. Она попросила написать ее родителям и сообщить, что с ней произошло. Дала свой адрес. Они жили недалеко от Кракова. Бронислав Филиппович написал родителям этой девушки, но ответа не получил.
«Однажды мы выгружали из вагонов кирпич. Перчаток не было. Кирпич снял верхний слой кожи. Каждое прикосновение вызывало острейшую боль. Возвращался с работы еле живым, уставшим. На мое несчастье, я привлек внимание офицера, который стоял в обществе двух медсестер. Он подозвал меня к себе и со всей силы ударил в лицо. Хрустнули кости носа, лопнула кожа в области правой скулы. Моя вина заключалась в том, что я не снял перед ним шапку. По-видимому, на пальце у этого сукиного сына был перстень. Товарищи в бараке попытались исправить смещение костей носа. Им удалось сделать это частично. Рана на лице не заживала около года. На лице остался обезображивающий рубец.
Зимой я снова заболел. Ангина. Несколько дней не мог глотать. В это время мне сообщили, что отправляют нас в концлагерь «Дора». Из-за болезни меня оставили.
После войны я узнал, что лагерь «Дора» находился в горах Гарца, под землей. Там готовили топливо для ракет «ФАУ». Перед самым концом войны фашисты затопили лагерь. Погибло много заключенных.
Перед Рождеством меня вызвали в канцелярию. Я был уверен, что это разоблачение. Страхи оказались напрасными. Кто-то прислал посылку. Кто? Я никому не писал. Где моя мать и Тадеуш, не знал. В посылке были сухари, кусок сахара, католические «облатки» типа вафель, молитвенник и милое письмо: «Наш молодой человек! Желаем тебе хорошо провести Рождество Христово, здоровья, мужества! Соотечественники».
Кто послал посылку? Кто сообщил мой «адрес»? По-видимому, в лагере работала подпольная организация. В Бухенвальде подружился с французом, он подарил тетрадь, ручку и чернила. Я начал писать дневник, который удалось сохранить.
Следующий вызов в канцелярию принес предписание ехать в другой лагерь под кодовым названием «Юльюс». Нас перевезли в город Шенебек, около Магдебурга, в огромный лагерь завода фирмы «Юнкерс», где производились самолетные крылья. Получил новый лагерный номер – 31145. Бытовые условия были терпимые. Пища скудная, но съедобная. Меня по-прежнему беспокоил постоянный страх. Началась третья лагерная жизнь».
Бронислав Филиппович называет Бухенвальд курортом, по сравнению с Освенцимом. Но ведь и Бухенвальд был местом жестокого насилия.
«Юльюс» в Шенебеке
В лагере «Юльюс» Бронислава назначили рабочим на сверлильный станок. Ночные смены были очень трудные. Чтобы обмануть желудок, старались во время ужина идти за желудевым кофе последними. Желудевая гуща создавала ощущение сытости. Очень тяжелыми были ночью три часа: первый час резкого голода, второй час – смертельной усталости, и третий час – сильного зуда по всему телу. Под утро становилось лучше, ночные страхи проходили. Появлялось третье дыхание. Однажды ночью случилось несчастье: Бронислав Филиппович уснул на работе. Станок работал в автоматическом режиме. Проснулся тогда, когда длинное сверло просверлило деталь насквозь и заодно станок. По ногам начала литься охлаждающая сверло жидкость. Его охватил ужас! Лагерное начальство оценит это происшествие как саботаж! А что дальше – известно. Соседи по работе, токари, немедленно выточили цилиндр такого же диаметра, как отверстие в станке и закрыли им дыру. До утра успел выполнить задание. Бронислав Филиппович был спасен.
Лагерь голодал. На одной из утренних перекличек кто-то правильно назвал фамилию «Жак». К Брониславу Филипповичу подошел начальник кухни и спросил: «Ты француз?». «Нет, поляк». «А говоришь по-французски?». «Учил в школе». Позже он узнал, что этот начальник был из Франции. Возможно, этот человек пожалел его и хотел помочь, так как вид у Бронислава Филипповича был заморенный, поэтому взял его на работу в «картофелечистку». С утра до вечера заключенные чистили картошку. Специальным приспособлением снимали с картошки тоненькую кожуру. Сильно болели кисти рук. Иногда оставались объедки с «панского стола». Тогда был праздник.
Зимой сорок пятого года с Брониславом случилась беда: деревянный башмак – «сабо», выдолбленный из куска дерева, натер стопу. У Жака началась флегмона. Чтобы ходить по снегу, пришлось стопу обернуть бумагой от цементного мешка. Ходьба по снегу полубосиком давала небольшое облегчение. На работе держал стопу в картофельных очистках. Становилось все хуже. Пришлось обратиться к лагерному врачу, который оказался чехом. Он поглядел на красный треугольник с буквой «П», указывающий на польскую национальность, и ласково сказал: «Посмотрим, полячишка, каким ты будешь героем. Когда вы, поляки, отхватили у нас кусок страны, вы были героями». Он полоснул Бронислава по стопе скальпелем, естественно без обезболивания. Тот потерял от боли сознание. Когда очнулся, пришлось снова завернуть стопу бумагой и ковылять на работу. Тот самый начальник кухни, который принял его в «картофелечистку», видел его страдания. Он принес ему свои старые кожаные ботинки. Это был царский подарок! Свои спасительные ботинки Бронислав Филиппович показал только одному человеку – Яну Бутковскому, соседу по нарам, который умирал от недоедания и кислородного голодания, так как на работе он распылял какой-то порошок над плавленым металлом – электроном, для предотвращения самовозгорания. Заключенным в «картофелечистке» жилось чуточку лучше, чем остальным лагерникам. Бронислав Филиппович выносил с работы для Яна Бутковского картошку, которую привязывал на длинной нитке и опускал в штаны. Довольно долго все было благополучно. За кражу картошки раньше заключенных избивали до смерти. В конце концов, и Бронислав Филиппович попался: тот самый начальник ударил его в лицо и выгнал. Это был уже март 1945 года.
«Великая Германия» медленно и верно шла ко дну! Несколько дней спустя после изгнания из «картофелечистки», узнал страшную новость: его спасительные ботинки украл тот самый Ян Бутковский и променял на табак! Бутковский упал на колени, ползал, извивался, обнимал ноги Бронислава Филипповича и истошно вопил: «Бес попутал, бес попутал!» Здоровой ногой, обутой в деревяшку – «сабо» Бронислав пнул ему в лицо и попросил убрать мерзавца с его глаз. Больше его не видел. Лагерь был большой, а конец войны близок! Наступил апрель 1945 года. Из охраны убрали людей, мало-мальски похожих на вояк. Их место заняли старики, одетые в военную форму. На западе уже была слышна артиллерийская перестрелка. Первым бежал из лагеря военный комендант с любовницей и огромным пятнистым догом. На второй день после его бегства поступила команда эвакуировать лагерь. Куда? Зачем? На западе – американцы, на востоке – советская армия. Что происходило на фронте, заключенные не знали. Информации не было.
Колонна двинулась на юг. В первый день «великого похода» немцы заключенных кормили. Остальное время шли голодные. На ночь заключенных закрыли в огромной конюшне в богатом фермерском хозяйстве.
Путь домой
«Мы зарылись с головой в сено. Решили дождаться, когда колонна двинется в путь. К бегству были готовы. Заранее подготовили себе заводскую одежду. Волосы уже отросли. Кое-кто выменял у французов береты.
Нашу деревянную обувь – сабо, немцы носили и в мирное время. На рассвете нас разбудил подозрительный шорох. На сеновал вскарабкался хозяин фермы с вилами. Он методично протыкал сено в поиске беглецов.
К счастью нас не задел. Мы выскочили и побежали в сторону леса. Гнаться за нами было некому. Расстояние до леса было всего несколько сот метров. Эти метры мы одолели на последнем дыхании. Мы шли, задыхались, и шли дальше. Весна была холодная. Кое-как дождались утра. Путешествие продолжилось. Мы набрели на один дом. На столе недоеденная картошка и польские книги. Хозяева оказались рабочими лесопосадочной станции. Капитуляция уже близка, а немцы продолжали высаживать деревья. Рабочие вернулись вместе с бригадиром – немцем. Мы заготовили легенду: «Нас, заводских рабочих фабрики «Юнкерс», эвакуировали.
По дороге – бомбежка, разбежались. У нашего бригадира были все наши документы. Он исчез». Немец слушал нашу легенду и молчал. Утром он завел нашу пятерку в соседний городок, в учреждение по трудоустройству. Там истерично рыдала работница этого учреждения. Во время бомбежки погиб ее брат. Немцу – бригадиру она сообщила, что русские уже близко. Они решали, что делать с нами дальше. За два дня до прихода русских солдат немцы выдали нам талоны на хлеб и искусственный мед! И направили на работу в лесопосадочную станцию. Точная немецкая машина работала до последней минуты! В долгие бессонные ночи я пытался представить себе, как будет выглядеть первый день свободы. Я долго ждал эту торжественную минуту. К нашему дому на опушке леса подошли советские разведчики, оглядели нас с подозрением. Я хорошо говорил по-русски. Мой лагерный номер на руке и внешний заморенный вид, были лучшей визитной карточкой. Солдаты поделились с нами едой. Обретенная свобода прошла как-то обыденно!».
Спутники Бронислава Филипповича, четверо поляков, встретили по дороге своих соотечественников. Те сообщили им, что слушали передачу польского эмиграционного правительства в Лондоне: «Советский Союз оккупировал нашу Родину! Орды диких монголов разрушают костелы, насилуют польских женщин, грабят и т.д.» Они решили домой в Польшу не возвращаться. У развилки автострады они попрощались. Один из спутников, профессор из города Познань, знакомый по лагерю, подарил Брониславу Филипповичу на память Библию и написал: «Самое большое счастье узника концлагерей, что он может забывать. Картины памяти со временем теряют четкие контуры, размываются. Остаются детали, но те уже не грозные». Так и случилось. Долгие годы Бронислав Филиппович отгонял от себя, как назойливых мух, картины из прошлого, потому что не хотел помнить! Он внушал себе, что всего этого не было. Вернулся Бронислав из Германии в свой родной город Броды, проехав на поездах и попутках через Франкфурт и Лодзь.
Первое, что он начал делать, разыскивать своих родных. Последние сведения о матери и сестре были из поселка Вавер под Варшавой. Туда и отправился Бронислав Филиппович. Он бродил по улицам. Расспрашивал людей. Безуспешно. К концу второго дня он набрел на небольшую электростанцию. Там встретил человека, который, внимательно посмотрел на Бронислава и сказал: «А ты очень похож на свою мать. Она с дочкой жила у меня и уехала домой несколько недель тому назад». Это был скромный польский рабочий, приютивший родных Бронислава Филипповича. Мать пекла пирожки, а сестра Фелиция и дочь этого рабочего ездили в Варшаву и там их продавали. Тем и жили.
Бронислав вернулся в Броды. Его мать и сестра остались живы, отчим Казимир Жак пропал без вести на фронте, а сводный брат Тадеуш Жак, под чьим именем он прошел немецкие концлагеря, был в Польше, так как к тому времени Львовская область отошла к СССР.
«Чем ближе к дому, тем было страшнее и радостнее увидеть мать и сестру. Я сделал большую глупость. Надо было как-то подготовить их к встрече. А я решил сделать сюрприз. Это была ошибка с моей стороны. У матери, увидевшей меня живого и невредимого, началась истерика. Наши «доброжелатели» сообщили ей, что кто-то видел, как немцы меня «ликвидировали». Я прошелся по комнатам нашего дома. Расстроился. В двух из четырех комнат местные жители разобрали полы. Такая же участь постигла наши печки, облицованные голландской плиткой. На стене одной пустой комнаты висел портрет моего отца в добротной раме! Это было чудо! Воры не посмели тронуть память о моем отце. Наверное, дух отца все эти годы был моим ангелом-хранителем!»!!! Чувства переполняли меня».
Семья Бронислава Филипповича после войны жила очень бедно. Мать работала бухгалтером в школе. Перед бегством из Бродов в начале войны Бронислав Филиппович закопал свой аттестат зрелости в герметичной банке. Он хорошо сохранился. Бронислав Филиппович поступил в медицинский институт без экзаменов. Мизерная стипендия не позволяла нормально питаться. К тому же одежды практически не было. Хватался за любую работу. Однажды за погрузку на вокзале заработал несколько десятков рублей. Купил себе новую рубашку, к ней галстук и кепку.
Соседи по общежитию оглядели его со всех сторон и сказали: «Хитрый еврей всегда остается хитрым евреем». В этом суждении была вся суть антисемитизма! «Что бы я ни заработал тяжким трудом, своим горбом, что бы я ни сделал для науки, для людей я всегда буду другим, чем мои товарищи по «общаге», в дальнейшем и по работе – «хитрым евреем». В память об отце Бронислав мечтал получить медицинское образование, и он его получил в 1950 году. После окончания Львовского медицинского института его направили в Киевский институт онкологии по рекомендации профессора-онколога Ковтуновича. Но недолго Бронислав Филиппович радовался своим успехам. Тяжкое бремя сталинских репрессий коснулось их семьи. Ранней весной 1951 года его прямо на улице арестовали сотрудники НКВД, посадили в машину и увезли в неизвестном направлении.
«Я перебрал все возможные причины ареста, но так и не смог себе ответить: «Почему? За что?» Когда машина выехала на автостраду, стало все ясно. По шоссе шли вереницы грузовиков с плачущими людьми и их скарбом. Это была очередная сталинская ссылка сотен тысяч людей в Сибирь и дальше!»
Около дома Бронислава Филипповича суетились какие-то люди. Он выбрасывали его вещи, клетки с мышами, другие вносили чью-то мебель… Появился новый хозяин дома – сам начальник милиции Гунько! За происходящим наблюдал офицер НКВД. Бронислав Филиппович просил его назвать причину ареста, но тот только буркнул в ответ: «Там узнаешь!».
«У меня была еще одна просьба – передать моих мышей в медицинский институт. Коротко объяснил ему суть моей трехлетней научной работы. Он безучастно слушал и молчал».
Бронислав Филиппович не мог допустить мысли о потере научной работы, которая стала основой его деятельности онкологии.
«Прошло 25 лет после окончания института. В Львове была организована юбилейная встреча выпускников 1950 года. Оказывается, офицер НКВД тогда выполнил мою просьбу, мышей переправили! На базе студенческой онкологической лаборатории, которую я создал, возникла институтская научная лаборатория».
После издевательств на допросах, без суда и предъявления обвинений Бронислава вместе с матерью и сестрой погрузили в вагон для скота и отправили в ссылку в Сибирь. В то время из Западной Украины выселяли людей в районы Сибири и Крайнего Севера. Очевидно, насильственная депортация народов началась после принятия 26 апреля 1936 года СНК СССР секретного постановления о выселении из Украинской ССР в Карагандинскую область Казахской АССР. Это 15 тысяч польских и немецких хозяйств, которые были высланы как политически «неблагонадежные». Затем началась «чистка» приграничных районов. В первую очередь депортированных были включены поляки, в число которых и входила семья Бронислава Филипповича. Они оказалась в отдаленной местности Иркутской области, где им и сообщили об их вечном поселении как кулацкой семьи. Решение о ссылке приняли секретарь райкома партии, прокурор и начальник НКВД. Их приговоры обжалованию не подлежали.
Бронислав Филиппович одновременно был осужден по нескольким статьям. На его приговор повлияли многие обстоятельства. Это и то, что он прошел три концлагеря, и то, что его семья была достаточно зажиточной до войны, в результате чего их и сослали как кулаков, и конечно, «дело врачей», которое именно в 50-е годы приняло массовый характер.
Воплощение мечты
1951 год. Была ранняя весна. На земле еще лежал глубокий снег. Было холодно! На Брониславе: демисезонное пальтишко, на голове – фетровая шляпа, на ногах – лыжные ботинки. Надо было преодолеть 90 километров. Для «желанных» гостей в глухом таежном поселке Ягат уже подготовили «хоромы». Это была закопченная старая кузница с высокими нарами. Ночью плакали маленькие дети, кашляли старики. Кто-то выходил и входил. Все это и печальные мысли не давали покоя.
На второй день после приезда было общее собрание ссыльных. Надзиратель сообщил, что ссылка навечно! Кто попытается бежать, будет обязательно схвачен, и ему грозит тюрьма. Брониславу и матери сообщили, что они «кулацкая семья». Объяснение, что отец умер в 1930 году, а отчим погиб на фронте, никого не заинтересовало. Когда распределяли на работу, Бронислав сообщил директору леспромхоза, что он хирург, а что в радиусе нескольких километров нет ни одного врача. На что услышал: «А зачем ты мне как врач нужен, мне план надо выполнять». Сейчас Бронислав Филиппович уже не помнит, что он ответил директору, помнит только, как он завопил: «Ты, умник, у меня в лесу сгниешь!»
Много лет спустя, когда Бронислав Филиппович остался в Усолье единственным хирургом (было время отпусков, кто-то болел), леспромхозовский «держиморда» привез в больницу свою единственную дочь с острым аппендицитом.
«Я распростер объятия «дружеской встречи». Если бы я послал его куда надо и напомнил ему, как он издевался надо мною, он перенес бы это легче, чем мою пытку «лаской».
Тогда, на собрании ссыльных, он нашел для Бронислава «почетную» работу сучкоруба. Надо было рубить топором сучки, от тонких до толщины взрослого дерева. Пока махал топором, грелся; начинал отдыхать – замерзал. Добрые таежные люди дали старую фуфайку, старую солдатскую шапку-ушанку и старенькие подшитые валенки. Царские подарки в тайге. Несмотря на все «лесные беды», Бронислав втянулся в работу. Не белоручка, а настоящий работяга!
После тяжелой физической работы рано ложился спать. Однажды его разбудил пьяный мужик. Он прискакал на двух лошадях из соседнего поселка. «Подыхает моя жинка! Доктор, спасай!» Не могу понять, каким образом в глухой тайге, где от поселка к поселку 15 километров, облетела весть, что в Ягате живет «литовский врач». Конным транспортом Бронислав овладел довольно быстро. Что же касается пьяного, то он несколько раз «слетал» с седла. Больная, молодая женщина, мертвенно бледная, лежала в луже крови. Она сделала криминальный аборт! Бронислав Филиппович помог ей. Кроме нее, к нему постепенно стали обращаться и другие сибиряки. Однажды к нему обратилась молодая женщина, которая не могла разродиться. Бронислав Филиппович принимал роды впервые. Делал это по медицинским учебникам, которые, к счастью, привез с собой. Необходимо было развернуть ребенка снаружи. Нужен был наркоз. А где его взять в глухой тайге? Бронислав Филиппович купил бутылку спирта, водку в тайгу тогда не привозили. Развел спирт «до кондиции», налил в стакан и заставил женщину выпить. На закуску толкал ей в рот соленые огурцы. Второй стакан пошел гораздо труднее. Водка уже начала выливаться изо рта. Она опьянела. Попытка развернуть ребенка удалась. Возможно, маленький ребенок мог пройти через родовые пути без внешнего вмешательства. Позже оказалось, что у роженицы была двойня. После появления первого ребенка Бронислав Филиппович принял второго.
Через много лет к Брониславу Филипповичу на прием пришла пожилая женщина с взрослой дочерью. При обследовании дочери Жак выявил у нее хроническое гнойное воспаление уха, требующее операции. Жак посоветовал им обратиться к отоларингологу. Мать больной хитро улыбнулась и сказала: «А вы, доктор, все сделаете для моей дочери. Это та самая девочка, которую вы у меня когда-то приняли».
Пролетела весна, наступила лето. А Бронислав Филиппович писал письма дорогому товарищу Сталину:
«Дорогой Иосиф Виссарионович, я только что окончил медицинский институт и по ложному обвинению оказался в тайге на лесозаготовках».
Однажды на работу прибежал человек и сообщил, что к Жаку приехал начальник из Иркутска. Это был работник из «органов», который привез разрешение работать Жаку по профессии. На двух лошадях Жак, и человек из «органов» поскакали до первой железнодорожной станции. В иркутском облздравотделе получил направление в город Усолье-Сибирское, онкологом.
Главный врач – еврей, человек небольшого роста, с бегающими глазками, принял Бронислава Филипповича в коридоре настороженно, почти «злобно»: – Как тебя звать? – Бронислав.
– С сегодняшнего дня будешь Борис (поэтому многие усольчане знают Жака как Бориса Филипповича). А что ты умеешь? Жак сообщил ему, что три года посещал кафедру онкологии во Львове, прошел специализацию по онкологии в Киеве. Перечислил онкологические операции, которые делал.
– А аппендэктонию можешь сделать? Жак ответил, что, когда был студентом, сделал несколько таких операций.
– Как я вижу, ты ничего не можешь. Я возьму тебя на пробу на месяц. Подойдешь – останешься. Не подойдешь – уедешь, откуда приехал (считай – в лес).
«Я отмолчался. Потом попросил где-то переночевать. Он рявкнул: «Найдешь сам!» И еще одна просьба: выписать мне аванс. «Я оставил все деньги матери и сестре, которые остались в тайге». «Скоро будет аванс» – был ответ. Это «скоро» сбылось только через две недели…
Сотрудники больницы видели и слышали, как в коридоре главный врач принимал «новенького». Кто-то из персонала подошел ко мне и посоветовал переночевать в заезжем доме леспромхоза. Все койки там были заняты лесорубами. Шла грандиозная пьянка, сопровождающаяся хоровым пением. Страшно хотелось спать, я устал, залез под стол, и там прошла моя первая ночь в Усолье.
На второй день кто-то вызвал «нового врача» на улицу. Этим «кто-то» оказался сосед больницы, мельник, по национальности – еврей. Он узнал от работников больницы о моем «горячем приеме» и о моей судьбе. Он предложил пожить в его семье, пока не устроюсь. А потом меня пригласили к себе литовские евреи, такие же, как я, ссыльные. Так я дожил до зарплаты. Чувство великой солидарности помогло нам выжить через века, несмотря на притеснения и издевательства. Мы пережили Гитлера и Сталина и других антисемитов. Я присматривался к главному врачу Купицкому. Его назначения были порой нелогичные и безграмотные. Я никак не мог понять, кто он, главный врач Купицкий? Вдруг Купицкий исчез и объявился в Московском институте психиатрии. При поступлении в институт он пожаловался, что внезапно потерял память… Оттуда пришел запрос о его деятельности. Позже выяснилось, что этот человечек – талантливый аферист. Повинуясь зову его родной коммунистической партии, он завербовался на север, в город Бодайбо.
Там он женился на вдове расстрелянного врача-хирурга Купицкого, принял его фамилию и сделал какую-то махинацию с дипломом этого врача. В Бодайбо он заделался дерматологом. Когда началась война с Японией, он попал во фронтовой госпиталь и обрел какие-то хирургические навыки. «Завалили» его родные дети, которых он бросил и не платил алименты. Самое интересное, что он не имел никакого(!) медицинского образования!!! Даже фельдшерского! После Куницкого главным врачом назначили женщину, настоящего человеконенавистника. Она люто ненавидела евреев.Ш-на была убеждена, что я – враг народа! Когда появилось отвратительное «дело врачей», она заставила меня читать «Правду» больным и приговаривала: “Читай, читай, Жак, что творят твои евреи!”… “Мои «евреи!”».
В одну из суббот было очень тяжелое дежурство. До утра не было ни одной минуты для отдыха. После дежурства Жак решил посмотреть в стационаре своего тяжелого больного. По воскресным дням дежурных врачей не было. В экстренных случаях приглашали главного врача. В это время «скорая» доставила в стационар больную в крайне тяжелом состоянии с диагнозом «острый разлитой перитонит». На территории больницы проживала операционная сестра. После обследования больной Бронислав Филиппович пришел к выводу, что нужна срочная операция. Он обратился к операционной сестре, которая проживала на территории больницы, с просьбой развернуть операционную. «А вам, Жак, главная запретила оперировать без нее» – услышал в ответ. Жак позвонил в «скорую помощь», попросил срочно привезти главного врача в стационар. Квартира, где он жил с матерью и сестрой, была рядом с больницей, поэтому решил предупредить мать, что задержится. Пока отлучался, «скорая» привезла главврача в больницу. «Кто вызывал?» «Жак!» Не посмотрев больную, Ш-на развернулась и уехала. Больной становилось все хуже. Бронислав Филиппович обратился к заведующей горздравотделом – гинекологу. Она обследовала больную и сказала: «Только переоденусь и приеду». Прошло 30 минут, час. Ее телефон молчал. Врач не явилась.
Тогда Жак позвонил главной: «Здесь от перитонита умирает больная. Вы не захотели ее обследовать только потому, что вызвал вас Жак. Я пригласил заведующую горздравотделом. Она обследовала больную, уехала домой переодеваться. Прошел час – не вернулась. Я просил операционную сестру развернуть операционную. Ссылаясь на ваше распоряжение она отказалась. Немедленно приезжайте!» – и с силой бросил трубку. Главврач приехала быстро.
– Ты что тут панику гонишь?
Обследовала больную и рявкнула: «На стол!». Они вскрыли брюшную полость. У больной оказалась прободная язва желудка и разлитой перитонит. Больная тут же умерла на столе. Позже родственники умершей подали на больницу в суд. По этому поводу была врачебная конференция, которая начиналась со слов Ш-ной: «У меня нет сомнения, что Жак науськал родственников…» На конференции присутствовала заведующая горздравотделом. Она не проронила ни слова и бессовестно, как и главврач Ш-на, «подставила» Жака. Интересным было решение комиссии: «Жак по стажу и опыту был опытнее врача-гинеколога! Он не довел лечение больной до логического завершения». «Главная» побоялась оформить и узаконить документально решение комиссии. Говорильней все и закончилось! Терпение лопнуло. Надо было бежать. На работу его пригласил областной онкодиспансер. Жак посетил заместителя начальника НКВД. Он его внимательно слушал. Разрешение на переезд в Иркутск получил. Когда он уволился из органов и заболел, обратился к Жаку за помощью. Со временем они подружились. Это был порядочный человек, бывший разведчик. Он однажды сказал Жаку: «Я всегда знал, что вас сослали за чертову душу». Кто-то позвонил в НКВД: «Семья Файфель – бывшие капиталисты-фабриканты». Для «комуняцкой» справедливости этого было достаточно.
Написал заявление об увольнении. «Главная» с радостью удовлетворила его просьбу.
«Я начал новую жизнь в областном онкологическом диспансере. Меня окружили нормальные люди. Работа мне нравилась. Прошло несколько недель. Усольский горисполком прислал приглашение на собрание хирургов города. Повестка дня: конфликт главного врача Ш-ной с врачом Жаком Б.Ф.
Врачи больницы выступали по очереди. Речь шла о «враче Жаке». Доброе слово обо мне сказал комсорг – молодая врач».
И Жак покинул собрание. Он уехал в Иркутск. Вскоре ему предложили место заведующего Усольской больницы химкомбината.
Для усольчан Бронислав Жак построил несколько больниц, организовал онкологическую службу. Самые счастливые годы врачебной деятельности Бронислава Филипповича прошли в заводской больнице химкомбината города Усолья. Там был замечательный доброжелательный коллектив. Временами Жак забывал о своей ссылке без срока и вины. Закрытие этого хирургического отделения было для него настоящей трагедией, но он сумел выстоять и продолжал жить.
Где бы ни был Бронислав Филиппович, куда бы ни закинула судьба этого замечательного талантливого человека, какие бы мучения и издевательства ему ни пришлось перенести, но он все равно сохранил светлую веру в будущее, в добрых людей, пронес эту веру через всю свою жизнь.
«Мысль о строительстве в Усолье онкологического диспансера меня не покидала. В облздравотделе мою идею высмеяли! Во-первых, для онкодиспансера необходимо не менее 200 тысяч населения. В Усолье вместе с населением района насчитывалось всего 160 тысяч жителей. Второе: нужна дорогостоящая документация. Денег нет. Третье: Госплан не утвердит строительство диспансера в Усолье. Рядом с Усольем два современных, хорошо оснащенных диспансера в г. Ангарске и Иркутске. А в городе Братске недавно вступил в строй третий диспансер.
Я не сдался! Услышанное в облздравотделе меня не убедило. За помощью я обратился к директору химкомбината. Он дал указание главному конструктору Азару Пудалову изготовить строительную документацию моей будущей больницы за счет химкомбината. (Спустя много лет мы с моим другом Азаром уехали в Израиль)».
Первый шаг был сделан: документация была готова. За какие-то махинации в г. Усолье был переведен один из главных инженеров, построивших Братский онкодиспансер. Этот человек помог решить проблему привязки здания лучевой терапии, сложного строительного объекта с толщиной бетонных стен до 1 метра.
Руководители строительных трестов, заводов оплачивали все счета за строительные работы и материалы.
Свершилась мечта Бронислава Филипповича – диспансер начал работать! Шли годы. Диспансер в городе Усолье завоевал авторитет во всей Иркутской области. Посыпались почетные грамоты, премии, в том числе Министерства здравоохранения, Совета Министров СССР.
Бронислав Филиппович был награжден почетным знаком «Отличник здравоохранения», медалью «За доблестный труд» к 100-летию В.И.Ленина, медалью «Ветеран труда».
Ассоциация хирургов Иркутской области удостоила трех врачей звания почетного члена ассоциации. Из трех награжденных – два профессора и Бронислав Филиппович, скромный врач из провинции. Коллегия облздравотдела присвоила Брониславу Филипповичу звание хирурга-онколога высшей категории и удостоила звания «Почетный член ассоциации хирургов Иркутской области».
Мэрия г. Усолье удостоила Жака звания «Почетный гражданин г. Усолье» 1 февраля 1996 года. На тот момент нашему городу как раз исполнилось 325 лет. Кстати, Жак Б.Ф. стал первым евреем – «Почетным гражданином» за все годы существования г. Усолье! Таким образом он повторил судьбу своего деда и тоже стал почетным гражданином города! Для подтверждения этих фактов я обратилась в администрацию города Усолья-Сибирского. Там мне предоставили очень интересные документы: постановление от 20.02.96 № 146 о присвоении звания «Почетный гражданин города Усолье-Сибирское Жаку-Файфелю Б.Ф.»; характеристика, подписанная главным врачом центральной районной больницы В.В.Бабкиным, в которой есть удивительные слова: «Жак Б.Ф. назван патриархом Усольских врачей, его имя известно каждому жителю города»; биографическая справка, где есть первые необходимые сведения, ставшие началом моего исследования, и анкета, которую заполнял сам Бронислав Филиппович. Это те немногие документы, которые были найдены в ходе исследования, но они ценны и могут стать музейной редкостью.
Долгие годы диспансер работал ритмично и добротно. Материальная база была крепкой, а кадры – грамотными. Когда Брониславу Филипповичу «перевалило» за 70, надо было уже думать об уходе на отдых. Пугало необеспеченная российская старость и отсутствие работы, которая и была смыслом жизни. Однажды его пригласил медицинский начальник. Он был напряжен, в голосе металл. «А Вам, Бронислав Филиппович, надо написать заявление…» – и тишина, молчание, ему трудно было говорить. – «Надо дать дорогу молодежи». Жак подписал заявление и ушел. На душе стало грустно не от заявления, а от «жлобского» финала полувековой работы – вся жизнь прошла в диспансере.
Бронислава Филипповича «приютила» медсанчасть Химпрома до самого отъезда в Израиль. Та самая медсанчасть, где он работал раньше. До сих пор Бронислав Филиппович не теряет связи с Усольем, ведет постоянную переписку со своими друзьями.
В 2002 году Жак Бронислав Филиппович приезжал в Усолье.
Ему хотелось еще раз увидеть свое детище – диспансер, в котором пережил и счастье побед, и горечь предательства учеников и друзей. В его честь собрали весь коллектив. Много новых лиц.
Нахлынули воспоминания. Все стали другими! Французы говорят, что «не стоит возвращаться в города детства и к старым любовницам». Возможно, они правы.
«Когда я возвращался в Израиль после посещения Усолья, мой самолет опаздывал на несколько часов. Я думал о моем диспансере. В памяти мелькали лица, события. Я вспомнил мою многолетнюю дружбу с главным онкологом области – Викторией Дворниченко. Это она – мой «друг» – способствовала изгнанию меня с моей должности. Я решил написать ей письмо из Израиля. В самолете кто-то легонько ударил меня по плечу. Обернулся. Настоящая мистика! Это была Дворниченко! Она летела на курорт. Виктория талантливый врач и администратор.
Когда мы с ней прощались в аэропорту, я сердечно ее поблагодарил за то, что меня уволили. Если бы не она и мои усольские «приятели», я доживал бы свою жизнь в умирающем Усолье! Благодаря ей я стал счастливым человеком, материально обеспеченным, который живет уже несколько лет в райском уголке мира и является его гражданином. Низкий ей поклон за это! Я обещал ей что буду молиться за нее (вместо иконы). Из 50 лет моего пребывания в Сибири, 13 лет я был ссыльным. Тринадцать лет дискриминации, унижения, издевательств! Когда наступило кажущееся ослабление режима ссыльного, я поехал в Москву искать там правду. Риск был огромный. Паспорта и разрешения надзирателя на поездку не было. В приемной газеты «Известия» меня принял депутат Верховного Совета. Он внимательно выслушал мою историю и предложил выслать на его имя два документа: свидетельство о смерти моего отца и отчима, который погиб на фронте. Еще целый год шла волокита с украинскими властями, которые медлили с высылкой документов. Нас реабилитировали! Однако за наш конфискованный дом власти потребовали вернуть стоимость ремонта. Мать согласилась получить «откупного» 5000 рублей за прекрасный, добротный 4-х комнатный дом, добротный сарай и сад. Если бы даже дом нам вернули, в Бродах жить бы я не стал. Там каждый камень полит кровью».
Бронислав Филиппович перенес за всю свою жизнь столько всего, что этих событий хватило бы на целый век.
Когда в 2002 году Бронислав Филиппович посетил Усолье-Сибирское, почувствовал, что 50 лет, отданных обществу, не прошли даром.
Всю свою жизнь он переживал за своих пациентов, поддерживал и подбадривал их, как только мог. Бронислав Филиппович – врач от Бога. Его вклад в Усольское здравоохранение просто неоценим.
В Усолье все помнят о нем, о его замечательной трудовой деятельности. Многие сожалеют, что в Усолье больше нет такого замечательного врача-онколога. Но тот след, который он оставили в нашей памяти, неизгладим, ведь он спас сотни жизней. Жители нашего города, его пациенты, благодарны за внимание, заботу, доброту и терпение.
Можно с гордостью сказать, что он основал онкологический диспансер в Усолье-Сибирском. Перенес стойко и мужественно все трудности и тяготы, связанные с этим. И все для того, чтобы мы теперь могли обращаться за помощью в это учреждение.
Мне очень жаль, что современное поколение не имеет возможности познакомиться с этим замечательным врачом, работавшим в нашем городе.
Примечания
1 Танич А. Дискриминация // Газета «Усольские новости», 16 сентября 1996.