Долгая дорога к Холокосту

О предпосылках антиеврейской политики в Венгрии
4 февраля 2015

 Тирания на первый взгляд –

Это топот тысяч солдат,

Это толща тюремных стен,

Заключающих тело в плен.

Это следователь за столом,

Это крик во мраке ночном,

Это конвоир, коридор,

 Это суд, скамья, прокурор.

[…]

Только цепь сковав из нас всех,

 Закрепила она успех.

Как уйти от зловещей тьмы?

Тирания – это ведь мы.

Дюла Ийеш. Одной фразой о тирании

(Будапешт, ноябрь 1956)[1]

Пер. А. Грибанова

В конце XIX века в Королевстве Венгрия (представлявшем собой составную часть дуалистической Австро-Венгерской монархии) существовали более благоприятные, чем в большинстве европейских стран, условия для продвижения евреев по ступеням социальной лестницы. Отчасти это было связано с давними традициями веротерпимости в поликонфессиональном обществе земель короны «Святого Стефана» (Иштвана). Достаточно сказать, что управляемое венгерской знатью Трансильванское княжество было первым государством, где еще в 1571 г. (за год до Варфоломеевской ночи во Франции!) был принят закон, по существу уравнявший в правах католиков, кальвинистов и лютеран [2]. Однако в первую очередь причины благоприятной позиции венгерских властей в отношении евреев надо искать в особенностях этнической структуры Венгерского королевства рубежа XIX-XX вв. Венгры составляли всего около 50% населения восточной (управлявшейся из Будапешта) половины двуединой Австро-Венгрии. В этих условиях правительство в противовес усиливавшимся с каждым десятилетием центробежным национальным движениям (румынскому, словацкому, югославянским) сознательно стремилось увеличить удельный вес венгерского элемента в монархии за счет ассимиляции тех национальных групп, которые легче ей поддавались. Это касалось в первую очередь еврейского меньшинства, ибо оно при отсутствии каких-либо дискриминационных мер проявляло склонность к далеко идущей мадьяризации.

Толерантная политика, проводимая венгерскими правительствами по отношению к евреям, способствовала их притоку в пределы страны (главным образом из соседней австрийской Галиции) и успешной культурно-языковой ассимиляции. К началу XX в. евреи составляли около 5% населения Венгерского королевства и около трех четвертей из них были венгероязычны, в том числе большинство евреев в тех исторических областях, где преобладали не венгры, а представители национальных меньшинств (Трансильвания, будущие Словакия и Закарпатская Украина). Школа, пресса, многочисленные культурные общества не просто внушали венгерским евреям убежденность в преимуществах ассимиляции, но трактовали этот объективный процесс в моральных категориях, подавали его как «некий чрезвычайно важный, достойный всяческих похвал и признания нравственный, угодный нации поступок» [3]. Именно венгерские евреи, по выражению цитируемого нами здесь европейски известного мыслителя Иштвана Бибо, превратились в своего рода «программных ассимилянтов», и недаром все сионисты начиная с основоположника этого учения Т. Херцля считали именно евреев Венгрии самыми «заядлыми и неисправимыми» апологетами ассимиляторских проектов.

В последние десятилетия XIX в. в благоприятных для этого условиях, исключавших дискриминацию (по крайней мере на государственном уровне), в Венгрии происходит активизация евреев в сфере бизнеса. Исторически сложившаяся в еврейской среде Средней Европы способность быстро и рационально адаптироваться к меняющимся, подчас неблагоприятным экономическим обстоятельствам, выискивать новые экономические возможности [4], поставила евреев по мере развития капитализма в более выгодное положение в сравнении с выходцами из венгерского дворянства, опутанными сетью унаследованных от феодализма традиций и условностей, несовместимых со свободным предпринимательством. Историки могут привести немало примеров того, как бизнесмены еврейского происхождения за считанные годы сколачивали баснословные состояния. Так, Йожеф Лёвингер, отец всемирно известного философа, одного из крупнейших марксистов XX века Дьёрдя Лукача, был сыном небогатого сегедского ремесленника, едва умевшего написать свое имя. В юности Лёвингер сумел устроиться на службу в одном из возникших будапештских банков. Отличаясь незаурядными данными финансиста, он уже в 24 года возглавил венгерское отделение Англо-австрийского банка, а позже стал директором Венгерского кредитного банка. В 1890 г., когда будущему философу Дьёрдю Лукачу было пять лет, отец, всегда считавший себя патриотом Венгрии, взял мадьярскую фамилию, а в 1899 г. получил дворянство (вместе с титульной прибавкой к фамилии, которая отныне стала звучать Сегеди фон Лукач) [5]. Внук полуграмотного ремесленника Дьёрдь Лукач, начав печататься еще до первой мировой войны не только в Венгрии, но и в Германии, был в 1910-е годы известен образованной немецкоязычной публике как Георг фон Лукач [6]. И много лет спустя, когда Дьёрдь Лукач, примкнувший в 1918 г. к коммунистическому движению, пытался отстаивать в нем неортодоксальные взгляды, его соратники хорошо помнили и не упускали в 1950-е годы возможности напоминать советским дипломатам о том, что он «пришел в партию из буржуазной семьи, глава которой своим золотом купил себе в свое время баронство» [7].

Сам факт получения еврейским буржуа венгерского дворянства свидетельствовал не только о толерантности будапештских властей в еврейском вопросе и не только о лояльности венгерского еврейства, его готовности играть по устоявшимся правилам дворянской политической культуры королевской Венгрии. Само стремление еврея-банкира к овладению дворянским титулом говорило об устойчивости в модернизирующейся стране феодальной системы ценностей. В 1910-е годы Йожеф Лукач входил в число приближенных премьер-министра Иштвана Тисы, консерватора до мозга костей, человека твердого и волевого, в последние годы австро-венгерского дуализма ставшего знаменем консервативного лагеря в Венгрии [8]. Надо сказать, что карьера этого банкира выглядела блистательно даже на общем хорошем фоне социальной мобильности венгерского еврейства рубежа веков – в 1896 г. 5%-му еврейскому меньшинству принадлежало 30% банковских вкладов Венгрии. В 1900-е годы капитал, который позже в определенных кругах привычно стало сопровождать эпитетом «еврейский», активизируется и в сфере промышленного производства.

Формирующаяся еврейская буржуазия вносила свой большой вклад не только в экономическую модернизацию страны. К началу XX в. в крупных городах, особенно в Будапеште, образуется высококультурная среда ассимилированного венгерского еврейства, из которой вышел целый ряд интеллектуалов абсолютно мирового масштаба, родившихся в 1890-1900-е годы – в их числе классик европейской социологии Карл Маннгейм, основатель компьютерной техники гениальный Джон фон Нейман (сын еще одного получившего дворянство еврейского предпринимателя), «отец» американской водородной бомбы Эдвард Теллер, выдающиеся физики Лео Силард, Юджин Вигнер и др.

Между тем, по мере дальнейшего развития капитализма в Венгрии выходцы из среднепоместного дворянства, составлявшие главную социальную базу консервативно-националистического лагеря, продолжали все более приспосабливаться к законам капиталистической экономики и, следовательно, не могли не видеть в молодой еврейской буржуазии преуспевающего, а значит, весьма опасного для них конкурента. Для общества с глубокими феодально-аристократическими традициями тот факт, что сравнительно немногочисленная прослойка евреев оказывается на самой вершине экономического олимпа своей страны, означал (как замечал тот же Бибо) своего рода «скандал», то есть явление, с которым психологически было трудно смириться. Острый политический кризис 1905-1906 гг. завершился укреплением властных позиций националистически ориентированных сил. С этих пор происходит корректировка политики в отношении евреев – благоприятствование сменяется некоторым сдерживанием. Тому же Дьёрдю Лукачу, к примеру, принадлежность отца к будапештской финансовой элите не помешала испытать это сдерживание на самом себе: уже успевшему завоевать известность за пределами Венгрии эссеисту в 1911 г. было отказано, хотя и под надуманным «благовидным» предлогом, в получении преподавательской вакансии в Будапештском университете.

Реакцией на участившиеся факты дискриминации стала постепенная радикализация сознания образованного венгерского еврейства. Все большая часть его молодого поколения (рожденного в 1880-1890-е годы) при всей своей лояльности венгерской государственности связывала свои идеалы и устремления уже не с адаптацией к существующим правилам и системе ценностей (как их отцы), а с их коренным обновлением. Эти люди и в довоенные годы, как правило, находились на левом фланге политической и духовной жизни. Радикализация их сознания резко усилилась с началом первой мировой войны, когда не только в Венгрии, но по всей воюющей Европе терпел крах устоявшийся десятилетиями жизненный уклад миллионов людей, действительность на каждом шагу давала основания для глобальной переоценки любой, даже самой устойчивой системы ценностей. Венгерское еврейство активно проявило себя не только в демократической революции 1918 г., но и (некоторая его часть, включая интеллектуалов крайне левого толка) в осуществлении коммунистических экспериментов в период Венгерской Советской республики 1919 г. Склонность образованного венгерского еврейства к острой социальной критике была источником особого раздражения для выходцев из дворянства, чей социальный критицизм долгое время заведомо не мог быть столь же последовательным и радикальным, упираясь прежде всего в барьеры феодально-аристократических традиций (об этом писал и уже упоминавшийся И. Бибо) [9].

Установление коммунистического режима, взявшего на вооружение идеи мировой революции, стало реакцией на неспособность более умеренных сил сохранить целостность многонационального венгерского государства. Коммунистический эксперимент, однако, завершился неудачей, за ним последовал Трианонский мирный договор 1920 г., имевший для Венгрии мало с чем сопоставимые исторические последствия [10]. Лидеры держав-победительниц не поддержали, собравшись в Париже, стремление Будапешта сохранить за собой обширные территории, которые, будучи заселенными другими народами, входили испокон веков в историческое Королевство Венгрия. «Даже и тысячелетнее положение вещей не должно продолжаться, коль скоро оно признано противным справедливости», – заявил в своем обращении к венгерской делегации председатель Парижской мирной конференции известный французский политик А. Мильеран [11]. Принимая решение не в пользу Венгрии, устроители Версальской системы были движимы, впрочем, не абстрактными представлениями о справедливости, а в еще меньшей мере желанием наказать венгров (тем более венгерских евреев) за коммунистический эксперимент 1919 г. Речь шла о достижении равновесия сил в Дунайско-Карпатском регионе в интересах будущей европейской стабильности, и ради этого пришлось подумать об ослаблении Венгрии – потенциального претендента на доминацию в регионе и вероятного союзника всегда способной встать на ноги Германии. Территория нового венгерского государства составила около 30% площади венгерской половины монархии Габсбургов. На ней в год Трианонского договора проживал всего 41% населения довоенной Венгрии, при этом наряду с землями, где большинство составляли прежние национальные меньшинства (хорваты, сербы, румыны, словаки, закарпатские русины или украинцы), к соседним странам отошел и ряд территорий с преобладанием компактно проживавшего венгерского этноса (в частности, в Южной Словакии и в Восточной Трансильвании, вдали от новых венгеро-румынских границ) [12]. Несмотря на все усилия группы международных экспертов, тщательно изучивших особенности расселения разных этносов в тех районах, где в силу смешанности состава населения было трудно или (как в случае с Трансильванией) совсем невозможно провести размежевание по этническому принципу, установленные границы оказались в общем далеки от идеала, поскольку в Средней Европе сохранились обширные районы с компактным поселением национальных меньшинств. Так, каждый четвертый (как минимум) венгр оказался за пределами своего национального государства. Неизменно претендовавшая на ведущую роль на востоке Центральной Европы Венгрия была теперь низведена до положения малого государства – соседние Румыния, Чехословакия и Югославия каждая в отдельности превзошли ее как по площади, так и по численности населения.

Как многократно отмечалось в исторических трудах, итоги мирного договора с Венгрией потрясли внутри страны даже наиболее жестких критиков темных сторон довоенного режима и, в частности, его национальной политики. Влияние Трианона на венгерское национальное самосознание новейшей эпохи в самом деле трудно переоценить. Последнее, пишет современный венгерский историк Ласло Контлер, «было скроено по образцу, вполне соответствовавшему мироощущению граждан среднего по размерам государства с 20-30-миллионным населением… Такое самосознание испытало ужас ментальной клаустрофобии, когда его заставили втиснуться в узкие пределы маленькой страны, населенной всего 8 млн граждан» [13]. Не удивительно, что внешняя политика хортистского режима, последовательно направленная на ревизию трианонских границ, была всецело поддержана общественным мнением страны, в течение двух межвоенных десятилетий так и не адаптировавшимся к новой геополитической ситуации. Особенно восприимчивыми к реваншистским, ревизионистским лозунгам оказались 3 млн венгров, волею держав-победительниц оторванных от матери-родины. С внутриполитической точки зрения лозунг ревизии Трианона имел огромное консолидирующее значение, став важнейшим и наиболее эффективным инструментом достижения национального единства. Настало время воинствующего национализма (поначалу в основном консервативно-монархической, а в 1930-е годы все чаще крайне правой окраски). Либеральные, демократические, а тем более социалистические ценности, вызывая в памяти нации события 1918-1920 гг., третировались не только официальной пропагандой, но и значительной частью общественного мнения, или по меньшей мере воспринимались им с подозрением как нечто способствовавшее национальному унижению. Причем все левое часто связывалось с присутствием инородных сил; происходит резкое усиление антисемитизма.

Тем не менее и после Трианона буржуазия еврейского происхождения, лояльная новой власти, сумела сохранить свои экономические позиции [14]. Так, например, в 1930 г. в Будапеште евреям принадлежало 26% жилья, сдаваемого в аренду, они обладали 45% общего годового дохода от аренды собственности[15]. В 1935 г. евреи (иудеи по исповеданию) контролировали 49% венгерской металлургии, 41% машиностроения, 73% производства текстиля; гораздо более слабыми были их позиции лишь в сельскохозяйственном производстве – около 10% [16]. Таким образом, любая экономическая дискриминация 5% населения автоматически влекла бы за собой перераспределение не менее 20-25%, а в некоторых областях промышленности и банковском деле до 50 и более процентов собственности.

О масштабах присутствия интеллектуалов и предпринимателей еврейского происхождения в различных сферах деловой и общественной жизни Венгрии до 1938 г. дают представление следующие цифры, приводимые в современных венгерских изданиях либеральной направленности. При том, что доля евреев-иудеев в общей численности населения страны не превышала 5,6 %, в 1930 г. евреями (по вероисповеданию) были, по некоторым данным, 55% врачей, 49% практикующих адвокатов и юристов, 30% инженеров, 59% банковских служащих, 46% торговцев [17]. Если сюда же были бы отнесены также крещенные евреи, то цифры оказались бы более внушительными. Около трети евреев имели свой бизнес.

В конце 30-х годов под давлением не только нацистской Германии, но и собственных, всё более влиятельных крайне правых (и при поддержке части общественного мнения) правительство встало на путь законодательной дискриминации евреев. Первый закон, призванный ограничить активность венгерских евреев в экономической и общественной жизни, был принят в мае 1938 г. Согласно этому закону, среди госслужащих, а также лиц, занятых в качестве врачей, адвокатов, журналистов, инженеров, представителей некоторых других профессий, и зарегистрированных в соответствующих профессиональных организациях (в том числе коллегиях и гильдиях, объединяющих лиц свободного труда), евреи по вероисповеданию не должны были превышать 20% [18]. Согласно второму, гораздо более жесткому, абсолютно дискриминационному антиеврейскому закону, внесенному правительством Б. Имреди в декабре 1938 г. и утвержденному в апреле 1939 г., евреи не могли получить венгерское гражданство, могли быть лишены гражданства решением МВД, если получили его после 1 июля 1914 г. Они лишались отныне права быть госслужащими, в том числе на местном уровне, им запрещалось становиться редакторами газет и издателями, стоять во главе театров и кинотеатров. Среди членов коллегии адвокатов, гильдии актеров, профессиональных организаций врачей и инженеров евреи могли теперь составлять не более 6% (!). Доля евреев среди имеющих разрешение на частное предпринимательство не должна была превысить 12%. Евреи не имели также возможности получить разрешение на предпринимательскую инициативу, которая предоставляла бы им монополию в своей сфере деятельности. Согласно второму закону (в отличие от первого), к евреям относили не только иудеев, но тех, у кого отец или мать (либо двое из 4 бабушек и дедушек) принадлежали к иудейскому вероисповеданию [19].

В дальнейшем хортистские правительства шли по пути еще большего ужесточения антиеврейского законодательства: закон, принятый в августе 1941 г., запрещал браки иудеев и христиан. Все больше расширяя круг своего действия, антисемитские законы «загоняли обратно в еврейские страдания» (Иштван Бибо), в состояние полной дискриминации многие тысячи уже полностью к тому времени ассимилированных и тем острее ощутивших теперь свою отверженность евреев. В принятии антиеврейских законов проявилось усиление влияния «третьего рейха» на венгерскую внутреннюю политику. Второй венский арбитраж (август 1940 г.), в соответствии с которым Венгрии удалось заполучить обратно Северную Трансильванию, хотя и не удовлетворил территориальные амбиции хортистов, дал все же многим гражданам страны понять, что дальнейший успех курса на пересмотр Трианонского договора будет в сложившихся условиях зависеть прежде всего от поддержки Берлина. Тем самым он усилил прогерманские ориентации не только политической элиты, но и значительной части общественного мнения. С другой стороны, против введения антисемитских законов выступало пробританское крыло хортистской политической элиты во главе с бывшим премьер-министром, выдающимся консервативным политиком графом Иштваном Бетленом, на которое все сильнее и последовательнее ориентировалась венгерская буржуазия еврейского происхождения (забегая вперед, заметим, что насильственно удаленный из венгерской политической жизни весной 1945 г. как самый влиятельный и опасный для своих конкурентов политик-антифашист последовательно антикоммунистической ориентации, защитник евреев Бетлен, как известно, умер в заключении в одной из советских тюремных больниц в 1946 г.). 

С началом второй мировой войны из оккупированных вермахтом стран, в первую очередь из Польши, в пределы Венгрии переселилось большое количество евреев, получивших от властей право на убежище. Однако в августе 1941 г. по требованию Берлина правительство Л. Бардошши лишило беженцев этого права. 16-18 тысяч евреев с неустановленным гражданством было передано соответствующим германским спецслужбам, депортировавшим их в оккупированные районы Украины. Большинство депортированных из Венгрии польских евреев было расстреляно в г. Каменец-Подольском. Вместе с тем в 1942 г. правительство Миклоша Каллаи отклонило германское требование о депортации из страны евреев-уроженцев Венгрии.

Согласно переписи 1941 г., в Венгрии в ее расширившихся в ходе второй мировой войны границах [20] проживало 725 тыс. лиц иудейского исповедания на 14 млн населения. Под действие антиеврейского законодательства в 1941 г. подпадало, по некоторым подсчетам, до 825 тыс. человек [21]. Попытки преодоления крайне правыми политиками из партии власти еврейского «засилья» вели к особенно тяжелым для всего общества последствиям в сфере здравоохранения. Ведь в некоторых областях Венгрии под действие дискриминационных законов попадало 80% врачей (!), а вследствие массовых депортаций 1944 г. оставался один врач на 50 тыс. человек (!), страна тем самым оказывалась лишенной современного медицинского обслуживания, причем в условиях, когда возникла реальная опасность эпидемии тифа [22].

Логическим завершением поступательного процесса все большей дискриминации евреев явился венгерский Холокост 1944 г., развязанный после оккупации страны вермахтом 19 марта [23]. 5 апреля 1944 г. все венгерские евреи должны были нацепить желтую звезду, 7 апреля началась их массовая депортация в специальные лагеря, а затем в Освенцим. В Будапеште около 200 тыс. евреев было сосредоточено в гетто, немалую часть из них успели депортировать в пределы «третьего рейха». Как минимум 5 тыс. евреев сумело бежать из страны, в частности, при содействии шведского посольства, прежде всего дипломата Рауля Валленберга. В конце июня – начале июля депортация была приостановлена по требованию главы государства, регента М. Хорти. В те же дни он, по некоторым сведениям, обращался к германскому командованию с просьбой разрешить эмиграцию части евреев в нейтральные страны [24]. После выхода соседней Румынии из войны 23 августа 1944 г. Хорти предпринял новые усилия, направленные на скорейший разрыв с Германией, иначе Венгрия теряла все гипотетические шансы на удержание под своим контролем хотя бы самого минимума земель, полученных в первые годы войны. В этих условиях премьер-министр генерал Г. Лакатош, возглавивший правительство в конце августа, отправил в отставку ряд высокопоставленных чиновников, ответственных за депортацию евреев, ослабил действие антиеврейских законов.

15 октября Хорти, предпринявший неуверенную и явно запоздалую попытку порвать с «третьим рейхом», был смещен вследствие государственного переворота, организованного крайне правой силой – нилашистами при поддержке вермахта. В ноябре правительство Салаши отправило 50 тыс. будапештских евреев на строительство оборонительных укреплений, многие погибли. Среди них был застреленный конвоирами выдающийся поэт Миклош Радноти; найденный в кармане его шинели сборник последних стихов был опубликован посмертно, вскоре после окончания войны. Около 10 тыс. евреев погибло в результате кровопролитных боевых действий в ходе полуторамесячного штурма Будапешта Красной Армией с декабря 1944 по февраль 1945 г. [25] 16-18 января большое гетто в центре Будапешта, где находилось около 70 тыс. евреев, освободили советские войска. Из пребывавших к зиме 1944/1945 гг. в венгерской столице евреев гибели избежало около 120 тыс. человек, живших в гетто, специально отведенных домах, а также тайно укрывавшихся от преследований [26].

В литературе присутствуют разные цифры об общем количестве жертв Холокоста в Венгрии, при этом наблюдается огромный разброс – от 440 до 680 тыс. [27] Столь большая разница в цифрах, имеющих хождение, обусловлена едва ли не в первую очередь несовпадением данных о количестве людей, депортированных в Освенцим и другие концлагеря [28]. Некоторое завышение исследователями количества жертв объяснимо также отсутствием проверенных данных о числе евреев, выживших после депортации, но не вернувшихся в Венгрию. По подсчетам, нашедшим отражение в литературе 2000-х годов, в Будапеште, где все же удалось предотвратить истребление обитателей большого еврейского гетто, погибло 40% евреев, в венгерской провинции 75% [29]. Количество евреев в послевоенной Венгрии в ее новых границах, почти совпадавших с трианонскими, не достигало и 150 тыс. человек [30]. Мощнейший социальный слой, на протяжении 60 лет во многом определявший экономическую, а в немалой мере и культурную модернизацию страны, получил удар, от которого никак не мог оправиться.

После войны попытки уцелевших представителей еврейского предпринимательского слоя активизироваться в условиях глубокой разрухи на экономическом поприще вызывали противодействие не только левых сил, настаивавших на осуществлении программы постепенной национализации, но и значительной части общественного мнения. Мало с чем сопоставимые в XX в. по масштабам жертвы, понесенные венгерскими евреями в 1944 г., отнюдь не устранили почвы для антисемитских настроений в стране. Напротив, на первые послевоенные годы пришлась новая вспышка антисемитизма; в 1946 г. произошел ряд погромов [31].

С другой стороны, под влиянием перенесенного опыта меняется менталитет венгерского еврейства. Дискриминации конца 1930-х – начала 1940-х годов, а затем и Холокост способствовали глубокому кризису венгерской идентичности в сознании значительной его части. Поскольку лояльность программной ассимиляции не избавила венгерских евреев от страданий 1939-1944 гг., они все чаще стали связывать пути преодоления острого душевного кризиса с возрождением еврейского самосознания и эмиграцией. Уже в 1945 г. начинается отъезд венгерских иудеев в Палестину. По некоторым данным, более 30 тыс. человек официально обратилось к властям за разрешением о выезде, однако реально до 1949 г. в Палестину приехало едва ли более 15 тыс. евреев из Венгрии, в дальнейшем коммунистические власти запретили выезд своих граждан из страны [32].

В начале 1950-х годов еврейский вопрос в Венгрии по-прежнему привлекает внимание общества, однако коренным образом меняет свое содержание. Речь теперь могла идти уже не об экономическом преуспевании еврейской буржуазии, а об ультрарадикализме и невнимании к национальным ценностям узкой группы политиков еврейского происхождения, стоявших во главе компартии и всей страны (в основном из числа тех, кто вернулся в 1945 г. из советской эмиграции). Вопрос этот встал настолько остро, что привлек внимание советского руководства, которое в интересах ослабления внутриполитической напряженности в Венгрии предприняло ряд принципиально важных кадровых перестановок [33]. Произошло это, необходимо заметить, уже после смерти Сталина и после того, как был дан задний ход «делу врачей» и – шире – массированной антисемитской кампании, распространившейся на всю советскую сферу влияния [34]. Однако все это, как и роль антисемитских мотивов в венгерском восстании 1956 г. [35], – предмет другого исследования.

Исправленная версия статьи: Стыкалин А.С. К вопросу о роли еврейской буржуазии в модернизации Венгрии и эволюции отношения властей и общественного мнения к еврейскому вопросу (1900 – 1940-е годы) // Человек на Балканах. Власть и общество: опыт взаимодействия (конец XIX – начало XX в.) / Отв. ред-р Р. П. Гришина. Спб., «Алетейя», 2009. С.218-232.


[1] Написанное в 1950 г., когда в Венгрии господствовал тоталитаризм сталинского образца, стихотворение классика национальной литературы Д. Ийеша было опубликовано в дни венгерской революции, 2 ноября 1956 г., в неподцензурном номере органа Союза писателей литературного еженедельника Irodalmi Újság. Попытка выдающегося поэта, пережившего две мировые войны и не один диктаторский режим, разобраться в сути тоталитарной власти, скрепляющей круговой порукой лжи немалую часть общества, сохраняет свою значимость, когда речь заходит о диктатурах не только левого, но и правого толка. 

[2] Правда, эти права совсем не распространялись, да, впрочем, и не могли распространяться на православных – румын и русин, в то время сугубо крестьянские этносы в Трансильвании.

[3] Бибо, Иштван. Еврейский вопрос в Венгрии после 1944 года. М., «Три квадрата», 2005. С.165.

[4] Из литературы см.: Karády, Victor. The Jews of Europe in the Modern Era: A Socio-Historical Outline. Budapest (далее: Bp.) – New York. CEU Press, 2004. 

[5] См.: Стыкалин А.С. Дьердь Лукач – мыслитель и политик. М., 2001. Истории еврейской общины Сегеда посвящен толстый фолиант, вышедший в год рождения Лукача к столетию этой общины: Low, Immanuel; Kulinyi, Zsigmond. A Szegedi Zsidok 1785-tol 1885-ig. Szeged, 1885. Из работ о положении евреев в Венгрии эпохи дуализма см.: Zsidoság a dualizmus kori Magyarországon. Siker és válság / Szerk. Varga L. Bp., 2005.

[6] Титульная дворянская приставка сохранена и в относительно недавнем русскоязычном издании юношеских эссе знаменитого философа: фон Лукач, Георг. Душа и формы. Эссе / Перевод с немецкого С. Земляного. Послесловие А. Стыкалина. М., 2006.

[7] Из записи беседы венгерского партийного лидера М. Ракоши с послом СССР в Венгрии Е. Д. Киселевым. Донесение Киселева министру иностранных дел СССР А. Я. Вышинскому от 25 июня 1952 г. Российский государственный архив социально-политической истории (РГАСПИ). Ф.17. Оп.137. Д.859. Л.36.

[8] См.: Исламов Т.М. Граф Иштван Тиса – «сильный человек» Венгрии // Славяноведение, 2005. № 3. С. 47-53.

[9] Позже, в межвоенный период, острый социальный критицизм в творчестве некоторых мыслителей националистического лагеря (Дежё Сабо и др.) сочетался с проявлениями ксенофобии, идеей защиты чистоты «венгерской расы» от чуждых инородных влияний, в первую очередь еврейского.

[10] В силу своего особого статуса в дуалистической монархии Габсбургов Венгрия была причислена, и не без оснований, к побежденным в первой мировой войне странам, с которыми предстояло заключить мирный договор державам-победительницам.

[11] Цит. по: Трансильванский вопрос. Венгеро-румынский территориальный спор и СССР. 1940-1946. Документы / Отв. ред-р Т. М. Исламов. М., 2000. С.319.

[12] В соответствии с Трианонским мирным договором 1920 г. Королевство сербов, хорватов и словенцев (с 1929 г. Югославия) получило Хорватию (обладавшую с 1868 г. автономией в рамках Королевства Венгрия) и Воеводину, Чехословакия – Словакию и Закарпатскую Украину (Подкарпатскую Русь), Австрия – самые западные районы Венгрии, образовавшие после 1920 г. австрийскую провинцию Бургенланд. Наиболее значительны были территориальные приобретения Румынии. Перешедшие в ее владение Трансильвания и прилегающие к ней области Банат, Парциум (согласно румынской терминологии – Кришана) и Марамуреш занимали площадь более 100 тыс. кв. км., что превосходило по территории Венгрию в ее новых границах (93 тыс.).

[13] Контлер, Ласло. История Венгрии. Тысячелетие в центре Европы. М., 2002. С. 424.

[14] Так, например, упоминавшийся Йожеф Лукач сохранил свое влияние в финансовой жизни Венгрии и в эпоху хортизма, когда его младший сын Дьёрдь (в 1919 г. глава культурной политики Венгерской Советской республики) жил в эмиграции в Вене, потом Берлине и Москве, будучи за свою революционную деятельность заочно приговорен хортистскими властями к смертной казни.

[15] Kádár, G., Vagi, Z. Rationality or Irrationality? The Annihilation of Hungarian Jews // The Hungarian Quarterly. Vol.45. № 174. Budapest, Summer 2004, P. 34.

[16] Ibid.

[17] Ibid., P. 33.

[18] См.: Magyarországi zsidotörvények és rendeletek 1938-1945 / Ősszeall. Vertes R. Bp., 1997.

[19] Ibid.

[20] Территориальные приращения хортистской Венгрии в 1938-1941 гг. происходили в следующем порядке. 2 ноября 1938 г. в условиях мюнхенского соглашения западных держав с Гитлером и расчленения Чехословакии германо-итальянский арбитраж в Вене вынес решение о передаче Венгрии южных областей Словакии и Подкарпатской Руси (Закарпатской Украины) общей площадью около 12 тыс. кв. км и с населением свыше 1 млн человек. Весной 1939 г. венгерские войска оккупировали всю Подкарпатскую Русь. 30 августа 1940 г. на основании второго венского арбитража Венгрия получила от Румынии Северную Трансильванию (около 43 тыс кв. км) с населением более 2,3 млн человек. В апреле 1941 г., во время антиюгославской кампании «третьего рейха» и его союзников, венгерская армия оккупировала и закрепила за собой часть территории Югославии (относившийся к историческим землям «венгерской короны» край Воеводина) площадью около 12 тыс. кв. км.

[21] См.: Braham, Randolph L. The Politics of Genocide: The Holocaust in Hungary. Vol.II. New York, 1981, PP.1143-1144; Kadar, G.; Vagi, Z. Rationality or Irrationality? P.37. Известный американский историк венгерского происхождения Иштван Деак в качестве минимальной применительно к марту 1944 г. приводит цифру в 760 тыс. человек: Deak, Istvan. The Holocaust in Hungary // The Hungarian Quarterly. Vol. 45. № 176. Budapest, Winter 2004, P. 51. Заметная разница между встречающимися в литературе цифрами объяснима тем, что в 1941 – начале 1944 гг. большое, причем лишь приблизительно установленное количество евреев погибло на фронте, умерло в трудовых лагерях при строительстве военных укреплений, а также вследствие ряда насильственных депортаций, проведенных главным образом на территориях, присоединенных к Венгрии в 1938-1941 гг. В условиях военного времени заметно снизилось и естественное воспроизводство населения. Количество евреев Будапешта немногим не достигало к весне 1944 г. 250 тыс. человек.

[22] Kádár, G.; Vagi, Z. Rationality or Irrationality? P. 45, 47.

[23] Целью оккупации было предотвращение разрыва Венгрии с Германией (в течение 1943 г. правительство М. Каллаи налаживало тайные контакты с западными державами в целях обеспечения более щадящих условий выхода страны из войны в случае краха «третьего рейха»).

[24] Patai, Raphael. The Jews of Hungary. History, Culture, Psychology. Detroit, Michigan. 1996, P. 580.

[25] Deak I. The Holocaust in Hungary, P.65.

[26] Stark, Tamás. Zsidoság a vészkorszakban és a felszabadulás után, 1939-1955. Budapest, 1995, 46.o. Patai R. The Jews of Hungary, P. 590). По данным Патаи, возможно несколько заниженным, в остальной Венгрии на момент освобождения оставалось не более 20 тыс. евреев (Patai R. Op.cit., p.590).

[27] Известный исследователь Холокоста Р. Брэм называет цифру 564 тыс. человек (См.: Braham, Randolph L. The Politics of Genocide: The Holocaust in Hungary. Vol. II, P.1144), в ряде публикаций приводятся и более высокие цифры. Так, по мнению некоторых авторов, около 620 тыс. человек умерло вследствие террора и крупномасштабных депортаций в концлагеря, развернувшихся после оккупации Венгрии германской армией 19 марта 1944 г.; общее же число потерь еврейского населения Венгрии за годы войны достигло 686 тыс. человек (См., например: Patai R. The Jews of Hungary, P. 590). В середине 1990-х годов венгерский историк Т. Штарк на основе выверенного анализа многочисленных источников (в первую очередь, статистических) подверг эти цифры существенной ревизии. По его мнению, количество жертв Холокоста в Венгрии колеблется в пределах 440-465 тыс. человек, тогда как верхняя цифра всех потерь военного времени применительно к венгерским евреям едва ли превышает 510 тыс. человек (См.: Stark T. Op. cit. 75-87.o). Его выкладки считает убедительными Я. Дюрдяк (См.: Gyurgyak János. A zsidokérdés Magyarországon. Politikai eszmétörtenet. Budapest, 2001. 188.o).

[28] В литературе приводятся числа от 437 тыс. (Kádár, G.; Vagi, Z. Op.cit., p.39) и 445-450 тыс. (Gyurgyak J. Op.cit., 180. o.; Stark T. Op.cit., 20-26 o.) до 600 тыс. человек и более.

[29] См.: Erdei A. A magyarországi zsidoság migrációja (1945 – 1955) // Beszélő. Bp., 2004 április, P.69.

[30] Весной 1945 г. начинается возвращение в Венгрию угнанных, но выживших евреев, в их числе был и совсем юный Имре Кертес, будущий Нобелевский лауреат по литературе. По данным Р. Брэма, на конец 1945 г. в пределах венгерских границ 1941 г. находилось 190 тыс. евреев, 116 тыс. из них вернулось из концлагерей и вышло из гетто (Braham R. Op. cit., Vol. II., PP.1143-1144). Однако Р. Патаи называет цифру 255 тыс. евреев в границах 1941 г. также на конец 1945 г. (Patai R. Op. cit., P. 590). Т. Штарк, анализировавший данные Венгерского статистического ведомства, полученные из разных источников (в том числе предварительной переписи населения), пришел к выводу о том, что к концу 1946 г. на территории, контролируемой венгерским правительством и к тому времени уже почти совпадавшей с Венгрией в ее трианонских границах (подтвержденных с незначительными корректировками не в пользу Венгрии Парижским мирным договором 1947 г.), находилось 143 тыс. иудеев (См.: Stark T. Op.cit., 62.o.). При этом процесс возвращения в Венгрию (а также на территории соседних государств, управлявшиеся в годы войны хортистскими правительствами) выживших евреев не был в 1946 г. завершен, а к концу 1947 г. общее количество евреев как в Венгрии, так и на контролировавшихся её властями в годы войны землях, составляло не менее 190 тыс. человек (Ibid., 52.o.). Однако А. Эрдеи считает, что количество оставшихся в живых на всех этих землях евреев колеблется в пределах 220-260 тыс. человек (Erdei A. Op.cit., P. 69) – ср. с цифрой 725 тыс. человек по переписи 1941 г. Надо при этом иметь в виду, что число выживших венгерских евреев, оставшихся за границей, с трудом поддается исчислению.

[31] См.: Győri Szabo R. A kommunista párt és a zsidoság Magyarországon (1945-1956). 2 jav., bőv. kiadas. Bp., 1997; Pelle J. Az utolso vérvadak. Az etnikai gyulőlet és a politikai manipulacio kelet-europai tőrténetébol. Bp., 1995. И. Бибо под впечатлением новой антисемитской волны проанализировал в своей известной работе 1948 г. исторические корни антисемитизма в Венгрии. См. русское издание: Бибо, Иштван. Еврейский вопрос в Венгрии после 1944 года. М., 2005.

[32] Stark T. Op. cit. 77, 94.o.

[33] Один из своих постов, премьер-министра, Матяш Ракоши по настоянию Москвы уступил в июне 1953 г. Имре Надю, впоследствии одной из центральных фигур революции 1956 г., реформ-коммунисту, сохранившему верность национальным ценностям. В отличие от Ракоши и большинства своих соратников по коммунистической эмиграции в СССР, И. Надь евреем не был и значения этого аргумента в пользу выдвижения его кандидатуры нельзя недооценивать, тем более, что в Москве за ним задолго до июня 1953 г. закрепилась репутация «правоуклониста» и «бухаринца» (определение Имре Надя как «явного бухаринца» фигурирует, в частности, в донесениях советского посольства в Венгрии за 1949 г.: Архив внешней политики России. Ф. 077. Референтура по Венгрии за 1949 г.). Вопрос о необходимости преодоления сложившегося в Венгрии «перекоса» с присутствием евреев в партийном руководстве поднимался с советской стороны 13-16 июня 1953 г. в ходе встреч лидеров СССР и Венгрии. См. запись: The 1956 Hungarian Revolution: A History in Documents / Ed. by Cs. Bekes, M. Byrne, J. M. Rainer. New York – Budapest, 2002, p.14-23.

Росту антисемитских настроений способствовала и большая представленность евреев в репрессивных органах, контролируемых компартией, можно упомянуть среди прочих члена Политбюро компартии М. Фаркаша, шефа политической полиции Г. Петера (в этих условиях даже справедливые приговоры в отношении военных преступников воспринимались некоторой частью венгерского общества как проявления «еврейской мести» за Холокост. См.: Romsics, Ignac. Magyarország törtenéte a XX.szazádban. Budapest, 1999, 279-281.o.). И. Бибо еще в 1948 г. (что было весьма смелым жестом в год фактического установления коммунистической диктатуры в Венгрии) пытался дать свое объяснение довольно заметному присутствию выходцев из еврейства среди участников и приверженцев некоторых бесчеловечных акций. Поскольку именно отношение к евреям было, пишет Бибо, пробным камнем политической и нравственной селекции людей в условиях наступления фашизма в Венгрии, селекция эта могла охватить только нееврейскую часть общества. Евреи, среди которых также были склонные к насилию натуры, не прошли в годы войны такой селекции, и это дает о себе знать (Бибо, Иштван. Еврейский вопрос в Венгрии после 1944 года. С.209-210).

[34] См.: Дело Сланского (Вступительная статья Г. П. Мурашко) // Вопросы истории. М., 1997. №. 3, 4. См. также: См. также: Стыкалин А. С. Еврейский вопрос в странах советского блока // Вопросы истории. 2000. № 9. C. 171-172.

[35] Антисемитские проявления в ходе венгерского восстания 1956 г. имели место, хотя отнюдь не определяли сути событий, оставалясь на периферии массового народного движения (См.: Litván György. Jewish Role in Hungarian Communism, Anti-Stalinism and 1956 // Király Bela emlékkönyv. Bp., 1992; Karády V. – Vari I. Félelem és részvétel – zsidok 1956-ban // Világosság, 1989, № 6; Valuch T. Kisvarosi történet. Az 1956-os forradalom és a zsidóellenes megmozdulások Hajdunanáson. Bp., 2001; Matuz G. Zsidógyilkosságok 1956-ban? Vadak a tévhitak. Bp., 2004; Standeisky Eva. Antiszemitizmus az 1956-os forradalomban // Évkönyv XII. Bp., 2004). Как бы там ни было, в поток беженцев, устремившихся в конце 1956 г. на Запад, влилось 20-25 тыс. евреев, составивших чуть более 10% всей эмигрантской волны – цифра в 4-5 раз превышавшая долю евреев в населении страны (См.: Pelle J. Az utolsó vérvadak. Az etnikai gyűlölet és a politikai manipuláció kelet-europai történetéből. Bp., 1995. 106.o.). Мотивом эмиграции для многих евреев был страх перед разгулом антисемитизма. Независимо от того, насколько были значительны во время революции антисемитские проявления, они повлияли на отношение части мирового общественного мнения к венгерским событиям. См. об этом: Стыкалин А.С. Илья Эренбург и венгерские события 1956 г. (К истории взаимоотношений писателя с хрущевской партийной элитой и левой интеллигенцией Запада в 1950-е годы) // XX век. Русская литература глазами венгров, венгерская литература глазами русских. Отв. редактор Ю. П. Гусев. М., 2007. С. 218-247.

Мы советуем
4 февраля 2015

Советский солдат на среднеевропейской земле в 1945 г. Встреча двух цивилизаций глазами писателей-современников

К 70-летию освобождения Красной Армией стран Центральной Европы от нацизма. О восприятии новой силы, пришедшей с востока, в лагере венгерских интеллектуалов середины – конца 1940-х гг. Как и большинство венгров, Шандор Мараи жил тревожным ожиданием. Месяцы нилашистского террора, пишет он, «сменились новой, столь же опасной, но при этом все-таки иной ситуацией». «Русский солдат – я не мог не думать об этом – вошел нынче не только в мою жизнь, со всеми проистекающими отсюда последствиями, но и в жизнь всей Европы. О Ялте мы еще ничего не знали. Знать можно было только то, что русские находились здесь». И они не просто вошли. «Я кожей и всеми своими органами чувств ощутил, что этот молодой советский солдат принес в Европу некий вопрос». «В Европе появилась некая сила, и Красная Армия была лишь военным проявлением этой силы. Что же она такое, эта сила? Коммунизм? Славянство? Восток?»

Советский солдат на среднеевропейской земле в 1945 г. Встреча двух цивилизаций глазами писателей-современников

К 70-летию освобождения Красной Армией стран Центральной Европы от нацизма. О восприятии новой силы, пришедшей с востока, в лагере венгерских интеллектуалов середины – конца 1940-х гг. Как и большинство венгров, Шандор Мараи жил тревожным ожиданием. Месяцы нилашистского террора, пишет он, «сменились новой, столь же опасной, но при этом все-таки иной ситуацией». «Русский солдат – я не мог не думать об этом – вошел нынче не только в мою жизнь, со всеми проистекающими отсюда последствиями, но и в жизнь всей Европы. О Ялте мы еще ничего не знали. Знать можно было только то, что русские находились здесь». И они не просто вошли. «Я кожей и всеми своими органами чувств ощутил, что этот молодой советский солдат принес в Европу некий вопрос». «В Европе появилась некая сила, и Красная Армия была лишь военным проявлением этой силы. Что же она такое, эта сила? Коммунизм? Славянство? Восток?»