Интервью Елены Калашниковой
– Я хотела начать с вопроса, как у вас произошел переход от материалов о науке и ученых, о взаимоотношениях науки и общества к политике, а именно к эпохе Горбачева – Ельцина? Это было естественный для вас переход или обстоятельства изменились, и вы решили попробовать себя в новой для себя области?
| Олег Павлович Мороз – писатель, журналист. С 1966 по 2002 год работал в «Литературной газете», с 2002 года на творческой работе. В советское время в основном писал о науке. С первых лет перестройки почти полностью переключился на политическую публицистику и документалистику. Автор книг «Ельцин против Горбачева. Горбачев против Ельцина», «Так кто же развалил Союз?», «Так кто же расстрелял парламент?», «Красные больше не вернутся», «Почему он выбрал Путина?» и др. В 2013 году стал одним из трех номинантов Премии Гайдара в разделе «За выдающийся вклад в области истории». |
– Политикой я всегда интересовался, как всякий журналист достаточно широкого профиля. В советское время единственной незашоренной областью была наука. Там тебе не говорили каждый раз: ты должен это писать или то. У нас в «Литературке» было две «тетрадки». Первая – для литературы и искусства, во второй – быт, «коммунистическое воспитание» (в советское время оно так называлось, но потом его быстренько переименовали в «мораль и право»), наука и экономика. На последней странице, конечно, юмор. За счет этих рубрик, в конце концов, газета набрала 6,5 миллиона тиража, а подписка была ограниченной – бумаги не хватало. Я был заведующим отделом науки. При этом газета всегда считалась либеральной. Такую линию пытались вести на посту главного редактора и Симонов, и Чаковский, хотя он был сталинистом, но понимал, что интеллигенции нужно либеральное издание. И мы старались либерального направления держаться даже в науке.
Когда началась перестройка, естественно, тираж стал падать, появился миллион газет на любой выбор. Чувствовалось, что интереса к научной тематике намного меньше, людей интересует политика. Так что к моему переходу от науки к политической публицистике и документалистике были причины и внутренние, и внешние. Потом вообще я предложил в газетном отделе объединить науку и экономику, но в таком варианте отдел не состоялся – не было подходящих людей, а я уже стал политобозревателем. После путча к нам пришел новый редактор (кстати, тогда редакторов выбирали), поскольку наш главред Бурлацкий во время путча повел себя нехорошо. Он отдыхал в Крыму, в санатории, когда ему позвонил один из заместителей и спросил: «Федор Михайлович, как нам быть?». На что тот ответил: «Не дергайтесь под клиентом!». То есть поднимите лапки. Мы его быстренько переизбрали, собрали новую редколлегию, в том числе, меня, Щекочихина, Аллу Латынину… И вот я был политобозревателем, членом редколлегии до «смерти» газеты где-то в 1998-2000 годах. Еще два года я прокантовался при нынешнем главреде Полякове, но увидел, что это дохлый номер.
– Почему, в вашем представлении, газета умерла?
– А что такое сейчас «Литгазета»? То, чем была в советское время «Литературная Россия» – такая серенькая, чисто цеховая газетенка, не интересовавшая широкого читателя. И сейчас «Литературная газета» мало кого интересует, ссылок на нее почти нет. Тираж у нее под 150 тысяч, но эта цифра вызывает у меня некоторые сомнения. Одно время тиражи сертифицировались, какой-то орган подсчитывал и писал реальные тиражи, во всяком случае, сейчас все стараются приписать себе тираж побольше. Сейчас меня эта газета не интересует, Поляков – конформист. Чаковский тоже был конформистом, но газету сделал его первый заместитель – Виталий Александрович Сырокомский (приемный отец Леонида Млечина). Сейчас имя Сырокомскаого благополучно забыли, опять начали раздувать значение Чаковского. Вот такая история с «Литгазетой»: нет повести печальнее на свете… Собственно, говоря, не с ней одной, все знаменитые издания советского времени – «Новый мир», «Огонек» и другие сейчас на втором плане.
 |
 |
– Готовясь к интервью, я прочитала ваши ответы на вопросы на сайте Премии Егора Гайдара.
– Вы, кстати, в курсе, что мне не дали премию? Удивительно, что ее получила монография о расколе. Если бы премию дали книгам об эпохе Горбачева – Ельцина – Гайдара, откликнулась бы и пресса, и это опять стало бы защитой имени Гайдара, Ельцина, 1990-х, которые сейчас нещадно поливаются грязью…
– Наверное, так организаторы хотят подчеркнуть объективность премии.
– По словам Сванидзе, он возглавлял профильную группу по истории, жюри хочет, чтобы у премии был широкий исторический охват. Но это такой абстрактно-академический подход, а сейчас нужен более реалистический – надо грудью встать на защиту 1990-х.
– Вы ходили на вручение премии?
– Ходил, но на прием не пошел. Мне немного противно стало – не за себя, а за Фонд Гайдара, который больше, чем я, должен заботиться о памяти Гайдара. Нет, организаторы хотят показать, какие они объективные, и дают премию монографии «Грани русского раскола». К вопросу о том, что есть историческая правда. У меня в книгах ее процентов девяносто. А что нового можно написать про Россию XVII века?.. Конечно, остались какие-то документы, но не так уж много.
– Если в ваших книгах девяносто процентов правды, остальное, получается, беллетристика?
– Я тоже могу в чем-то ошибаться, или взять документ, или чье-то выступление, в котором не так излагалось дело. Стопроцентной гарантии нет, но надо к этому стремиться, и у наших потомков, которые мои книги прочитают (не всё же мыши съедят), будет более правильное представление об этом пятнадцатилетии.
– «Что написано пером, не вырубишь топором».
– На самом деле, рукописи и горят, и вырубаются топором, и без топора.
Короче говоря, мне интересно дать факты, а не рассуждения. Какие могут быть рассуждения? Послушайте Проханова, что он несет. Или Леонтьева, или Шевченко… А люди слушают, и, к сожалению, многие люди. Тех, кто хочет правду узнать, значительно меньше, судя по всяким опросам и результатам голосований за Навального, Сталина, Путина… Пропаганда – мощная вещь.
Оказалось, что на молодежь надежды мало. Кстати, у меня была такая наивность, и не только у меня, что уйдут «совки» и на сцену выйдут молодые, которые «совок» не видели. А они только и «помнят», что пьяницу Ельцина, болтуна Горбачева и обокравшего народ Гайдара, хотя обокрал на самом деле Павлов.
– А среди ваших читателей много молодых людей?
– Ну, есть, напишет кто-нибудь один, попросит даже книжку прислать… Незнакомые пишут в интернете, в фейсбуке. А так реально знакомых почти нет. Единичные случаи.
– Возвращаясь к вашим ответам на сайте Фонда Гайдара. Вы относите себя к школе пушкинского Пимена: «Описывай, не мудрствуя лукаво, все то, чему свидетель в жизни будешь».
– Да, это гениальная формула.
– И продолжаете: «Если конкретно, пишу „летопись“ революционной эпохи Горбачева – Ельцина». Почему вы выбрали именно это время? Оно самое интересное из того, чему вы были свидетелем?
– Не только для меня, по-моему. Если человек хоть немножко смотрит на историю, то это единственно светлое время в российской истории. Это же был духовный подъем, свобода… Лгут, когда говорят, что Россия встала с колен при Путине. В 1990-е она вставала с колен, а до этого барахталась в болоте, в выгребной яме. Перестройку и последовавшее за ней десятилетие можно сравнить с Февральской революцией, но то был мимолетный фрагмент истории, а здесь пятнадцать лет великого времени. Ну, как же об этом не писать?.. Нужно, на мой взгляд, сохранить факты, а факты, в основном, сводятся к деятельности двух великих людей – Горбачева и Ельцина. Ну, еще Гайдара, Чубайса…
– Ну, сейчас внимание к тому времени, наверняка, связано еще и с двадцатилетием расстрела парламента.
– Ну, двадцатилетие… Нужно ведь расставить какие-то акценты. Вроде умные ребята работают в журнале «The New Times», «Новое время», а у них на пятнадцатилетие, на двадцатилетие – всё Хасбулатов, Хасбулатов… Ребята, вы же профессионалы, вы же должны понять, что он врет на каждом шагу в своих интервью, заметках, а вы, раскрыв рот, слушаете. Так что на фоне этого тотального вранья самая важная задача – сохранить факты, выстроить время от прихода Горбачева к власти и до ухода Ельцина.
– Вы пишете, что для исследователя, подобного вам, нужны такие качества, как честность и профессионализм. Кого вы считаете единомышленниками среди тех, кто пишет о том времени?
– Ну, много единомышленников. Многие из тех, кто был в команде Ельцина, Гайдара… Допустим, Евгений Григорьевич Ясин пишет с экономическим акцентом, но и истории там много. Лопатников написал знаменитую книжку «От плана к рынку». У Травина хорошие «Очерки новейшей истории России», в них он рассматривает период от Горбачева до Путина. Возьмите книги покойного Александра Николаевича Яковлева – к Ельцину он не очень хорошо относился, а эпоху Горбачева хорошо описал. Или дневники Анатолия Черняева, близкого помощника Горбачева. Про начальный период Ельцина хорошо написал Суханов.
Чем был хорош период Горбачева – Ельцина? Это было время открытой политики, тогда почти все решения публиковались, так что если вы берете газеты, телевидение, радио, они отражают то, что реально происходило, были опубликованы стенограммы Политбюро. Сейчас вы ничего подобного не найдете, кроме сочинений Колесникова и таких же приближенных. Всё делается втихомолку, по телефонам, по вертушке, нигде не фиксируется. Архивы закрыты – их когда-нибудь откроют, а сейчас даже сталинские то открывают, то закрывают.
– С какими трудностями вы сталкивались в работе над своим «пятикнижием»?
– При работе никаких трудностей не встречалось. Хотя можно назвать трудностью то, что эта тема никого, вернее, мало кого интересует, и из-за этого книготорговля мои книжки не берет, потому публикуешься не в расчете на гонорары. Раньше при тиражах научно-художественной литературы в 100 тысяч на гонорар можно было купить машину (что я и делал), а сейчас ты должен машину продать и заплатить за выход книги (но я нахожу спонсоров).
Продолжая разговор о трудностях. Вот за вами на полке стоит книга «Ельцин против Горбачева. Горбачев против Ельцина», тираж у нее 500 экземпляров, по-моему, штук пятьдесят еще осталось, даже за бесплатно распространять ее трудно. Публике подавай беллетризованную документалистику, а я занимаюсь «документальной документалистикой», «летописью». Возьмите Карамзина с его «Историей государства Российского». Это, на взгляд обывателя, скучнейший текст. Что, ее как горячие пирожки расхватывают? Один из сотни тысяч заинтересуется. А что действительно происходило в нашей Отчизне в то время? Возьмите роман Костомарова «Кудеяр». Там, например, описываются пытки, творимые Иваном Грозным, а ведь автор не знает точно, как все было, он себе это вообразил. Но такую книгу прочитают, потому что это интересно, потому что это беллетристика, а у нее свои законы. Наша документалистика по большей части насквозь пронизана беллетристикой: откуда ты знаешь, что в это время думал персонаж? «Документальная документалистика», на мой взгляд, достаточно интересна. Я стараюсь писать облегченно – этот то-то сказал, тот это, всё беру из документов. Разбиваю текст на короткие главки. Но ощущаю – не интересно публике.
– Как вы для себя объясняете, почему публике не интересно? Ведь описываемые вами события происходили относительно недавно – пятнадцать-двадцать лет назад.
– Это особенность читателя, он привык, чтобы ему всё давалось в интересном виде. «Мы ленивы и нелюбопытны», – сказал Александр Сергеевич Пушкин. А про что он сказал? Про то, что нас не интересует наше прошлое. Некрасов, работая над продолжением «Кому на Руси жить хорошо», ощутил, что никому не интересна крепостная пора, никто ничего не помнит. Особенность нашего общества – короткая память, отсутствие интереса к своему прошлому. Про Сталина еще могут поговорить: одни считают его людоедом (что правильно), другие – великим модернизатором, «эффективным менеджером». И, поскольку идет мордобой, политическая битва, то это интересно. А что такого сделали реформаторы? Да они сделали революцию, превратили социализм в капитализм. Это азбука политологии – если меняется общественный строй, то это революция. А где вы встретите определение, что это была революция? «Меченый» (так в народе говорят про Горбачева) что-то болтал, из этого ничего не вышло, развалил Советский Союз. Ельцин – вообще пьяница. А Беловежское соглашение – три пьяных мужика. Расстрел парламента – какая демократия?.. Демократия умерла, посреди города расстрелян парламент. Никто не понимает, что парламент был почти чисто коммунистическим, что там номенклатура заседала, что они спровоцировали вооруженное столкновение, загнали Ельцина в тупик, и у него не было другого выхода – указы его не выполнялись, все предлагаемые им законопроекты проваливались. У него была альтернатива – либо разогнать эту шайку, либо отказаться от реформ. Но отказаться от реформ, значит, обречь страну на возврат к 1991 году, когда надвигался голод, холод, гражданская война. То есть альтернативы не было. В истории много случаев отказа от конституции. Де Голль много раз отказывался от нее, говоря, что не надо ее фетишизировать. Природа вещей оказалась сильнее конституции. Мы часто слышим «конституционный тупик», «конституционная ловушка»… Конституция не может охватывать сто процентов возникающих ситуаций.
– Скажите, для кого вы пишете книги? Для себя, чтобы в голове что-то систематизировать, или для других? Как вы представляете себе идеального читателя вашего «пятикнижия»?
 |
 |
– Недавно в Екатеринбурге, на пресс-конференции в ИТАР-ТАСС, меня спросили: «Для кого вы пишете? Для научных работников?» Я сказал, что научные работники охотно цитируют мои работы. Например, в последней работе Травина есть ссылки на меня, в «Смутах и институтах» Гайдара… Хотя я почти никогда не даю ссылки на источники, указываю только, что это было в такой-то телепередаче или в такой-то газете от такого-то числа. Меня самого отталкивают сноски в тексте, я не пишу сугубо научный труд, не собираюсь защищать диссертацию.
Главная моя мотивация для написания книги – мне самому интересно разобраться. Когда я работал в периодике, я знал историю от Горбачева до Путина, но в общих чертах, без деталей. Если путч – пишешь про путч, если Беловежская встреча – пишешь про нее. А тут мне стало интересно, что же происходило между этими крупными событиями. Начинаешь копать – ага, там происходило то-то и то-то, и всю эту линию поднимаешь. Таких интересующихся, как я, по пальцам можно пересчитать. Книги, подобные моим, интересны участникам событий. Чубайс о первой моей книжке восторженно писал: «Олег Павлович, поздравляю! Вы – первый… вы открыли дорогу…». Про вторую он сказал, что оставил ее на «сладкое», на свободное время на зимних каникулах. Потом, правда, я написал неприятный для него эпизод – это когда Путин развязал вторую чеченскую войну, и все наши либералы его поддержали. Тот же Рыжков выступал за рубежом, оправдывал. И Чубайс поддержал, мало того, сделал нехорошую вещь – отключил электричество во всей Чечне, когда на нее навалились наши военные армады. Путин ведь говорил, что Россия не будет нападать на Чечню – стали рыть ров, чтоб отделить бандформирования, но не получилось, начали с точечных ударов, потом били баллистическими ракетами по аэропорту, по рынку, по населению. Я, кстати, беру из архива «Мемориала» некоторые материалы, воспоминания жителей о том, какой это был ужас, когда летела ракета, валялись оторванные руки-ноги. Кого могли – везли в больницы, операции проходили, в роддомах шли роды. А Чубайс как глава РАО «ЕЭС России» в это время отключил во всей Чечне электричество якобы за неуплату. Это одно из черных пятен в его биографии, их у него немного, он великий человек. Тогда наши правозащитники написали письмо протеста. Видимо, Чубайс обиделся на меня за то, что я описал этот эпизод. Я с ним потом не говорил, а Гозман сказал, что тогда всё было не совсем так. Ну как не совсем так? Я написал так, как было в прессе, специально не влезал, не копал.
Серия пяти моих книг пошла с «благословения» Гайдара. Первую книгу я начал в 1992-м, а осенью 1994-го стал искать финансовую поддержку и пришел к Егору Тимуровичу. Помню, первую книжку я принес на дискете, а он не любил электронные штучки и попросил секретаря распечатать мою рукопись. Через несколько минут она принесла авоську бумаги, там было около тысячи страниц, и с этой авоськой он поехал домой. Прошла неделя – он не отвечает, вторая, ну, думаю, провал. Звоню: «Егор Тимурович, как книжка-то?». – «Я ее отдал, – говорит, – человеку, который вам найдет спонсора. Вам же нужен спонсор? А книжку вашу я читал, как Агату Кристи. Многие вещи забылись уже, читал и думал: как я мог это забыть?..». А память у него была феноменальная. Когда в Думе его пытался завалить какой-то коммунист или аграрий, Харитонов или Лапшин: «Во время вашего правления, Егор Тимурович, внесение удобрений к такой-то культуре снизилось на 30%», Гайдар открывал рот и начинал сыпать цифрами: по этому удобрению столько-то, по этому столько, у вас искаженная информация. И каждый раз всех заваливал. И потом Зюганов или кто там дал команду – Гайдару вопросов не задавать, чтоб самим не оказываться в луже.
Повторю, книги о тех временах в основном интересны участникам тех событий, но участников мало. К тому же, тех, кого не упомянешь, книгу не принимают. Вот Владимир Мау, например, как только узнал из отклика Чубайса, напечатанного в «Литгазете», что я книжку написал, прислал за ней курьера. Он же про революции написал книжку, а моя называлась «Хроника либеральной революции. (Как удалось отстоять реформы)». Во втором издании она уже называется «Так кто же расстрелял парламент?» Думаю, надо было оставить прежнее, это дали для завлечения читателя. Я послал Мау экземпляр – и больше от него ни звука. В книге я его не упомянул, а ведь обидно человеку, он же был заместителем Гайдара, тоже участие в политике того времени принимал. Даешь, например, книжку Алексею Кара-Мурзе, крупнейшему теоретику либерализма, – тоже ни ответа, ни привета. Потому что, опять-таки, я пишу про революцию, однако, у меня нет особого интереса к тому, как развивался либерализм в России. Я пишу про экономический либерализм, ну и политический, но не вдаваясь в теорию. Конечно, немного обидно, что люди, которых я уважал, никак не реагируют. А многих «простых читателей» мои книги вообще не интересует, им и так всё ясно про то время, они и так расскажут про пьяницу Ельцина…
– Ну, а либеральная, читающая интеллигенция?..
– Интеллигенция тоже как-то не очень этой темой интересуется. Сейчас же совершенно иная жизнь, другой напряженный момент, все либеральные идеи оказались задвинуты на задний план. Рынок-то остался – какой-то искаженный, деформированный, задавленный чиновничеством, силовиками. И сейчас интерес направлен в другую сторону – куда же это всё ведет? Безнадега полная. И чего мы будем читать про Ельцина, который поставил Путина?.. А поставил он его, рассуждают те, кто говорит про трех пьяных мужиков, разваливших Союз, потому что Путин гарантировал ему и его семье безопасность. Это вранье, никакой безопасности Путин не обещал Ельцину, и никакая опасность ему не грозила. Это один из многочисленных мифов о том времени, и никто не хочет от них уходить.
– Значит, одну из задач вы как автор видите в развенчании мифов?
– Так целенаправленно не вижу, просто хочу, чтоб сохранилась правда. Все равно останется правда, понимаете? Не потому, что Мороз – великий писатель. Когда я представляю, допустим, свою книгу «Ельцин против Горбачева. Горбачев против Ельцина», а она толстая, я говорю: «Можете не читать ее подряд, это не роман, а, скорее, справочник, хотя любую фразу я взвешиваю». Если вас интересует, что значительного было в определенный момент, допустим, 1987 года, то смотрите по оглавлению и видите, что это октябрьский пленум и бунт Ельцина. Как все происходило – можете почитать. А что было в январе 1991 года? События в Вильнюсе, в Риге. А в апреле 1991-го? Совещание в Ново-Огареве, где уже фактически развалился Союз. Чего вы на Беловежскую встречу всех собак вешаете?.. Уже в апреле 1991-го на совещании было принято заявление 9+1 – кто хочет, остается в составе Союза, кто не хочет, уходит. Осталось девять республик и президент СССР. Кстати, в показанном вчера по НТВ фильме Алексея Пивоварова «Гибель империи» я нашел ошибку. Там говорится, что в апреле 1991-го на совещании в Ново-Огареве было принято решение об изменении структуры СССР, и федерацию сменила конфедерация. Не было этого, ребята! Если бы вы мою книжку смотрели, вы бы узнали, что в апреле в Ново-Огареве было то, о чем я только что сказал, а насчет конфедерации они спорили до самого конца, до ухода Горбачева в отставку. Республики хотели быть конфедерацией как союзом независимых государств, а Горбачев настаивал на едином конфедеративном государстве. Но что такое конфедеративное государство – никто не знает. А вообще фильм Пивоварова – нормальный, просветительский, ничего особого про Гайдара там нет, но по его тексту идут.
– На сегодняшний момент ваш цикл из пяти книг окончен, или вы собираетесь и дальше эту тему разрабатывать?
– Посыл развивать тему дальше у меня уже остыл, поскольку я считаю, что главное описал – от прихода Ельцина до его ухода. Но потихоньку пишу. Еще можно посмотреть, как Горбачев появился во власти, как всё задумывалось, как они с Яковлевым обсуждали, и как эволюционировала идея перестройки. Можно добавить этот мотив, и тогда будет совсем полная картина революции Горбачева-Ельцина.
– То есть вы готовите новую книгу?
– Да, но если не успею, лет-то мне много уже, и так сойдет: «пятикнижие» уже готово. Кто хочет, прочитает. Я думаю, по прошествии нынешнего безвременья будет больше интереса к эпохе 1990-х. Захотят посмотреть, что там было, – а была революция. А сейчас что? Термидор идет. Но революция всегда интереснее, чем термидор. Те, кто жили во Франции после Великой французской революции, во времена термидора и реставрации, тоже были озабочены тем, что происходит на улице, возвратом Бурбонов, а то, что было раньше – тьфу, неинтересно. А сейчас интересна больше революция, чем Бурбоны. Рабочее название, которое я использую для обозначения эпохи Горбачева – Ельцина, «Революция Горбачева – Ельцина», но таких названий ученые мужи не принимают. Называть, что ли, Великую Октябрьскую социалистическую революцию «революцией Ленина – Троцкого»? Тогда от монархии был переход к социализму, а здесь – от социализма к капитализму. Можно говорить, что социализм был черт-те что, но другого-то мы не знаем! И сейчас капитализм не тот, который мы хотели. Ну, рыночная экономика, остатки демократии… В 1990-е произошла революция, противоположная той, которая была в 1917 году. Я считаю, что эпоха 1990-х – одно из самых, если не самое значительное время в истории России.
– Вы имеете в виду, что в XX веке «революция Горбачева – Ельцина» самое важное событие после революции 1917 года?
– Да и вообще в российской истории. А какие вы можете назвать другие моменты? Монархи сменяли друг друга, были получше, были похуже. Мне кажется, сравнивать период 1990-х можно только с началом XX века, когда началось какое-то оживление. В XIX веке много расписано про Чернышевского, Герцена, Добролюбова, но всё это меркнет по сравнению со временем Горбачева – Ельцина, потому что страна изменилась. Весь фокус в том, что ни Горбачев, ни Ельцин по своим человеческим качествам не были уж такими великими (сравните их, например, с Сахаровым). Анатолий Черняев написал в дневнике совершенно правильно, что по человеческим качествам Горбачев не тянул на великого человека. Это был типичный партийный деятель, который поднимался по ступенькам карьерной лестницы, но по тому, что он сделал, это, безусловно, великий человек. Про Бориса Николаевича то же самое можно сказать. Но по делам – это великие люди. Я просто не знаю в России в XX веке более великих, хоть убейте.
– Когда самому интересно, хочешь в чем-то разобраться, это самый лучший посыл для работы. Вы – счастливый человек.
– У меня другого просто нет. Вы знаете, когда я работал в газете, я ориентировался на читателя – его надо удивить, ошеломить, сенсацию сделать, это было условие работы. Когда планерка собирается, и тот же Чаковский во время своих редких появлений поднимал голову и говорил: «Что у нас держит первую „тетрадку”?» Это были самые страшные моменты, когда он обводил всех глазами. Кто-то отвечал: «Статья про Солженицына, ругательная». Вступает Сырокомский, первый зам: «Олег Павлович, а что у вас держит?» «Да вот на подходе статья про плагиат в диссертациях». Сырокомский: «Отложите всё, давайте в номер». То есть тебе, может, это и не очень интересно, но будет взрыв, особенно, если плагиатор известный человек. Так я и ориентировался на среднестатистического читателя, а потом я ушел на вольные хлеба: дай, думаю, на себя поработаю. И получил такое душевное отдохновение. Но зато внимание к твоей работе отсутствует. Это раньше у «Литературки» было читателей 6,5 миллионов, и тогда был расцвет моей известности, а сейчас меня как автора книг почти не знают.
– Зато вам писать интересно.
– Да, интересно. Но и в газете, когда она была либеральной, было интересно работать – чтоб какие-то сдвиги в мозгах происходили, было ведь движение в сторону перестройки, и мы в какой-то степени в этом поучаствовали.