«Уроки истории» публикуют отрывок из недавно вышедшей книги «Вспоминай меня, глядя на небо…», посвящённой трагической истории дворянского семейства Урусовых-Раевских, попавшего под каток репрессий в рамках «Кремлёвского дела». Автор очерка – Павел Проценко.
«Княгиня в сталинском Кремле! Сталин был мастером, выдумывать такие маленькие сенсации» / А. Орлов.
«В одном из окон моя мама, она – за решеткой». / К. С. Раевский
На страницах этой книги вы найдете отзвуки уже давным-давно свершившегося – 80 лет назад – разговора двух насильно разлученных людей.
Дочь Елена (в кругу семьи ее звали Лёна) и мать Евдокия – главные действующие лица драмы, поистине шекспировской по своему накалу, которую невольно породила русская история в первой трети XX столетия.
Елена, урожденная княжна Урусова, в замужестве княгиня Раевская, узница Верхнеуральского политизолятора. Молодая женщина 22-24 лет.
Евдокия, урожденная графиня Салиас-де-Турнемир, в замужестве княгиня Урусова, ссыльная. В год ареста дочери исполнилось 53, ссыльный дневник писался в 56–57 лет.
Материалы дел, по которым бросили в застенок молодую Раевскую и сослали в глушь ее мать, до сих пор хранятся под грифом секретности, недоступные широкому кругу исследователей.
Беседа двух женщин, запечатленная на пожелтевших, случайно уцелевших до наших дней страницах, до сих пор была прочитана лишь несколькими родственниками. Теперь текст их разговора (с приложением материалов следствия) выпускается в свет, потому что гражданам нашей страны нужно знать о путях чести и трепетной веры в добро в сумеречном пространстве отечественной истории.
Замысел «дела»
…27 июля 1935 года в Москве была осуждена группа «кремлевских заговорщиков» из 30 человек, и среди них 22-летняя Елена Раевская. На закрытом заседании Военной коллегии Верховного Суда СССР молодую женщину приговорили к 6 годам тюремного заключения (дома, на руках бабушки, остался двухлетний сын, Кирилл). Виновной она себя не признала, более того – ее четкие и ясные ответы, как на допросах во время следствия, так и во время судебного заседания, обнажили всю абсурдность и нелепость обвинений. И даже заставили нескольких подельников, сломленных духом, устыдиться и попытаться изменить свои показания.
Обвиняли их всех в особо тяжких, «государственных», преступлениях, по статьям, появившимся в новом, уже пролетарском, Уголовном кодексе РСФСР, принятом к 10-летию установления советской власти. Обвиняли по трем пунктам 58-й статьи: 58-8 («совершение террористических актов»), 58-10 («пропаганда или агитация, содержащие призыв к свержению, подрыву или ослаблению Советской власти») и 58-11 («организационная деятельность», направленная к подготовке или совершению контрреволюционных преступлений). Разброс предусмотренных по этим составам наказаний лежал в диапазоне от шести месяцев лишения свободы до «высшей меры социальной защиты».
Уже из т. н. «формулы обвинения», составленной следствием к 20 июля, почти через полгода после первых арестов, произведенных по делу, видно, как эта «формула» рассыпается, плывет, основываясь не на фактах, а на сугубо филологических и одновременно казуистических изысках НКВД и прокуратуры.
Историки с международно признанными научными именами, такие как недавно умерший исследователь Большого террора Р. Конквест, российские специалисты по сталинизму О. В. Хлевнюк, Н. В. Петров едины в главном: «Кремлевское дело» полностью сфальсифицировано органами НКВД, выполнявшими прямое задание Сталина. Оно сыграло важную роль в последующем установлении его абсолютистской диктатуры. Составными частями выдуманной следственной конструкции являлось изобретение доказательств (путем выбивания нужных показаний и «правильной» их трактовки), которые можно было предъявить в качестве обвинений каждому из арестованных…
Имя и «анкетные данные» Елены Раевской вовремя попались на глаза режиссерам и создателям предстоящего чекистского спектакля – в угоду той оголтелой пропаганде, что за 17 лет с момента прихода большевиков к власти уродливо трансформировала все явления, связанные с недавним историческим прошлым России. Дворянка, «урожденная княжна»? Значит, преступница.
Под крылом родителей
Елена Юрьевна Урусова родилась в 1913 году и была младшей из четырех детей. Ее отец, Юрий Дмитриевич, имевший княжеский титул, относился к обедневшим слоям дворянства. Будучи по образованию юристом, занимал ответственные должности по линии Министерства юстиции, периодически сменяя место работы в разных концах империи (Смоленск, Ялта, Киев, Могилев, Москва). Перед революцией занимал должность товарища прокурора Московского окружного суда, а после февраля 1917-го – состоял и членом Чрезвычайной следственной комиссии, учрежденной Временным правительством для расследования «противозаконных действий» старого режима.
Жена Ю. Д. Урусова, Евдокия Евгеньевна, урожденная Салиас-де-Турнемир (1882–1939), рождением, воспитанием и, самое главное, всей своей внутренней органикой и статью принадлежала к русской творческой интеллигенции аристократических корней. По линии отца ее двоюродным дедом был драматург А. В. Сухово-Кобылин, а бабушкой – писательница Евгения Тур. Внешний облик Евдокии Евгеньевны, дошедший до нас в иконографии, поражает – необычной, величавой, красотой и мудрым спокойствием, рождаемым только при наличии определенного внутреннего состояния души. Ее поздний дневник, обращенный к младшей дочери, свидетельствует о больших педагогических способностях, силе и глубине восприятия.
Роковое решение
Путь к высшему образованию для Елены был закрыт. Окончив библиотечные курсы, она устроилась библиотекарем в Наркомат связи на Тверской улице, а затем, в 1932 году, уже после рождения сына, ей предложили место библиотекаря в Институте красной профессуры с более высоким окладом. Летом следующего года библиотеку ИКП «ликвидировали», и перед Еленой вновь встал вопрос трудоустройства. Как работник она числилась на хорошем счету и потому сразу получила направление в библиотеку ЦИК СССР, находившуюся «в здании правительства в Кремле». Она колебалась…
Через шесть десятилетий ее муж, Сергей Раевский, вспоминал: «Не нашлось никого, кто бы нас предостерег… Моей жене в 1933 г. едва исполнилось двадцать лет, мне было двадцать шесть. Мы тогда не думали об опасности общения с миром новой элиты, куда втолкнули мою наивную, совсем молодую жену. Меньше чем через год незримый голос подсказывал мне уехать из Москвы вместе с женой, но мы остались».
Соображений в пользу последнего решения оказалось слишком много: больший заработок, приближенность к власть имущим, робкие надежды на то, что жизнь наладится. Нэп давно прикрыли, ввели продовольственные карточки, из провинции доходили вести о закабалении крестьянства, голоде… Но был и обратный процесс. Кто-то возвращался после ареста, двоюродный брат Раевского, попавший на страшные Соловки и ставший там инвалидом, был милостиво списан на волю и даже отпущен, по ходатайству Е. А. Пешковой, в Европу…
Так или иначе, но переход Елены Раевской на новую работу в правительственную библиотеку стал шагом к разрушению ее жизни и семьи.
Мать и дочь. Сквозь застенок
…В письмах Елены Раевской, как и в более позднем по времени дневнике ее матери, проступает не столько радость, сколько процесс мучения и пыток, которым их подвергли. Да, они люди радостного и нравственно здорового духовного настроения, беседуют друг с другом вдумчиво, с большой искренностью, с надеждой выбраться из ямы темных обстоятельств, в которую их сбросил закон и порядок пролетарского государства.
Одновременно, читая их умозрительный разговор, мы наблюдаем, как эти две женщины медленно умирают, словно пораженные внутренним недугом.
Казалось бы, окружающая унифицированная реальность строящегося социализма их убивает на уровне буквально генетическом, в силу того что Елена и Евдокия несут в себе бациллы неподчинения казарме. Внутренне их не миновала надежда сжиться с миром нового социального порядка, подстроиться под него и в тени его грандиозных пирамид переждать до лучших времен.
Тем более, что обе по складу своих личностей и мировоззрению являлись типичными русскими христианами-народолюбцами. Сочувствуя горю народному в недавнем прошлом, они допускали право бывших обиженных на возмездие и в какой-то степени соглашались понести расплату за неправедные пути правящего сословия погибшей империи. В большей степени все перечисленное относится к матери. Дочь всю свою недолгую взрослую жизнь провела рядовым советским человеком, предельно уживчивым и жаждущим вместе со всеми строить общий дом мирного существования. Ей не позволили, ее приговорили.
Банальность обыденного зла с его глобальным ожесточением и всепроницающим страхом, восторжествовав на переломе 1920-х годов в советской России, обрекла княжну Раевскую и княгиню Урусову на мучения. Приговорила и князя, советского служащего Ю. Д. Урусова, умершего в лагере. Поломала судьбу старшей сестры Елены, актрисы театра имени Ермоловой Эдды Урусовой, проведшей долгие годы в ГУЛАГе. Убила сосланную свекровь Лёны и многих их близких…
По замыслу закулисных режиссеров и с точки зрения процессуальной Елена Раевская была мелкой фигурой в деле, затеянном ради уничтожения ослушников воли Сталина из числа партийно-чиновничьей номенклатуры. Но из всех фигурантов ее выделяла удивительная сила внутреннего достоинства, с которым она держалась на следствии и двух процессах.
Молодая женщина, которая в тяжелейших обстоятельствах может держаться с таким достоинством, невольно свидетельствует о нравственном здоровье среды, которая ее вырастила. И среда – интеллигенция аристократических корней – в свою очередь через достойное поведение этой узницы раскрывается как один из слоев той плодородной почвы, на которой формировались поколения культурных делателей России.
Когда Елене невыносимо становилось в тюремных стенах, она вспоминала мать, которая в жертвенном служении своей семье растворялась без остатка. В этом всеохватывающем внимании и заботе, как в целительном солнечном тепле, расцветали дети и внуки Евдокии Евгеньевны. Первое, что обнаруживаешь, читая мысленный диалог матери и ее узницы-дочки, – это животворная сила материнской душевной зоркости. На ней, как на дрожжах, растет и крепнет личность ее младшей «девочки». Девочки, успевшей тоже стать матерью, и включиться в великое жертвенное материнское делание.
Письмо Елены Раевской 5-летнему сыну, Кирюше Раевскому
Верхнеуральский политизолятор. 30 января 1936 г.
Мой Золотой!
Крепко-крепко целую тебя, моя радость. Жди маму Лёну, она приедет кататься с тобой на коньках. Не обижай и слушайся бабу Додю и бабу Олю. Получил ли ты свинку и елочку от меня. Напиши сам. Хорошо ли ты кушаешь? Есть у меня дед мороз, буду беречь и привезу его тебе. Обнимаю и целую много-много раз тебя и Милочку. Мама Лёна
Запись из ссыльного дневника Евдокии Евгеньевны Урусовой
В дневнике она обращается к дочери Елене, которую ждет, хотя та уже была расстреляна (родным об этом не сообщили)
17 февраля 1938 г. Киргизия
Месяцы все идут, а о тебе все нет известий. Писала всюду заявления, но безнадежно. Когда прихожу в уныние, что я здесь одна на 4 тысячи километров, то думаю о тебе, и говорю себе на сколько тебе тяжелее, ничего не знать целый год о своих самых близких. Я же здесь постоянно имею известия. Надеюсь, что эти годы не сломят твоего бодрого духа, и ты выйдешь в жизнь крепкой и сильной, закаленной в борьбе с собой и будешь счастлива. Я видела в сентябре человека, проведшего 5 лет в Ярославле в изоляторе. Он бодр, силен духом и вполне жизнеспособен, несмотря на то, что ему уже 50 лет и вернувшись к любимой жене, нашел ее замужем за другим.
Хотела тебе рассказать, какую роль играет твоя кукла в жизни Кирюши. Напомню тебе, что я ему отдала ее, когда ему минуло 4 года. Сказала, что ты велела ему ее передать. А может быть сказала, что она приехала от тебя из Верхнеуральска с какой-то тетей в поезде. Мне что-то помнится в этом роде. Я собрала все ее приданое, все платья и белье, все выстирала и положила в красный сундучок. Ты, наверное, его помнишь. Это приданое доставляло Кирюше много радостей. Он часто одевал и раздевал свою Милочку. Был очень нежен и заботлив с ней, укладывал спать.
Сейчас Милочка продолжает иметь свое место в жизни Кирюши, и я думаю, доставляет ему много радостей. Он не так много с ней играет, как любят девочки играть в куклы. У него много появилось мальчишеских игр с Юрочкой. Главным образом война и фантастические путешествия, и пароходы из разных вещей с массой приключений. Но к Милочке он относится покровительственно, с нежностью, как к своей младшей сестренке.
«Вспоминай меня, глядя на небо…»: «Кремлевское дело» и процессы 1930-х годов в судьбе семьи Урусовых – Раевских: Письма. Дневники. Документы. Сост., подгот. текста, предисл., послесл. и примеч. К. С. Раевского; вступ. ст. П. Г. Проценко. М.: Русский путь, 2016. – 248 с.
Если вы ищете и не можете найти эту книгу, она уже есть в библиотеке Мемориала, можно прийти и ознакомиться с ней.